Children Of The Moon/Дети Луны

Порой мне кажется, что я — магнит для неприятностей. Папа всегда говорил так, припоминая мне историю, как однажды я упала с забора в детстве, хорошенько приложившись головой к бетону, и с тех пор все неудачи ко мне так и тянутся. В начале лета головной болью и главной неприятностью я считала странное поведение резко охладевшей ко мне матери, плохую оценку по физике и резкий набор веса. Тогда мне казалось, что эти проблемы — глобальные, самые важные и никак нерешаемые. К концу августа вес спал, оценка была высшей в классе, никуда не делась лишь отчужденность матери, кроме этого добавилось неожиданное объявление о переезде в захолустный, утонувший в бесконечном лесу городок к старикам. За этой новостью последовали ссоры, скандалы и ежедневные порции разочарования. Я думала, что в жизни не будет ничего сложнее и неприятнее. Середина осени дала под дых: недавно появившиеся друзья резко исчезли, кудрявый парень больно задел и столкновения с волками напали неожиданно. Грубая, болезненная хватка Гарри на локте, его запах леса и какого-то дорогущего парфюма сейчас показались мне моей самой огромной неприятностью. И в этот раз я была уверенна: это, действительно, самая главная неприятность моей жизни. Я и не пыталась сопротивляться: бессмысленно пытаться вынырнуть на поверхность, когда ко дну тебя тянет бесконечно тяжелый камень. Стайлс явно был не в духе и, кажется, решил отыграться на мне. До боли крепко вцепившись в мою руку, он буквально тащил меня за собой, громко дыша, а я пыталась судорожно поправить рюкзак свободной рукой, не решаясь произнести и слова. В конечном итоге, мое пыхтение и возня, видимо, его окончательно взбесили, и он резко отпустил меня, шумно выдыхая, но продолжил идти. Я, наконец, поправляюсь и спешу за ним, вдруг осознавая, что мы уже у выхода из здания. Гарри открывает дверь, давая резкому, холодному ветру ударить меня по лицу, разбросать распущенные волосы в стороны. Тут же непонимающе произношу: — Куда мы… — Заткнись, — тут же обрывает меня ледяной голос. Я передергиваю плечами и тут же обнимаю себя руками, опуская голову. Молча следую за парнем, исподтишка рассматривая уверенную походку и широкую спину, и ежусь от холода, забравшегося под косуху. Вдруг замечаю, что на нас открыто пялится парочка прогуливающих уроки ребят у машины на парковке. Тут же отворачиваю голову, одними губами шепча: — Боже, дай мне терпения. Представляю, как мы выглядим со стороны: ходячая туча, чья привлекательная задница сейчас у меня перед глазами, и какая-то запуганная девчонка рядом — ох, прекрасная парочка, не так ли? Неловкость сгущается, но, похоже, только надо мной: Стайлс все так же резок и уверен в своих действиях, особенно когда он вдруг останавливается и я от неожиданности не успеваю затормозить, со всей дури врезавшись в его спину. Хватаюсь за нос и бормочу в ладонь: — Вот же придур… — Что? — Гарри хмурится с какой-то странной издевкой, а я, неуклюже потирая нос, неудачно, как показывает ледяная реакция парня, улыбаюсь. — Ничего, ничего, — и, размахивая руками, несу какой-то неуместный бред: — Может, показалось? Смотри: ветер шумит, — поднимаю указательный палец вверх и молчу несколько секунд, — мог спутать его вой с моим голосом, — и опять пытаюсь улыбнуться, на что кудрявый закатывает глаза и разворачивается, но я то замечаю, как дрогнут его губы в маленькой улыбке. С облегчением вздыхаю и делаю шаг вперед, не понимая, зачем он вообще остановился, но тут же замираю. — Я никуда не поеду, — сглатываю, указывая пальцем на дорогущий мотоцикл Стайлса, — на этом. — Брось, Лагард, — и он вдруг улыбается, пугая меня своей переменой настроения, — мне казалось, что ты смелая, — и, приподняв бровь, с ожиданием смотрит на меня, оперевшись на своего «железного коня». Не знаю, пытался ли он взять меня на слабо, но я хихикнула, прикрывая рот, и помахала ему рукой: — Тебе показалось, — разворачиваюсь, чтобы уйти, — я иду на химию. — Да ты что, дорогуша? — останавливаюсь, закатывая глаза, и вновь оборачиваюсь к нему, с иронией усмехаясь. Гарри довольно улыбается, как Чеширский кот, и вопросительно наклоняет голову, а у меня руки чешутся дать ему по этому милому личику. — Что такое? — он даже пускает издевательский смешок, подойдя ко мне крайне близко, и я начинаю нервно дергать коленкой, чувствуя, какую бурю этот парень вновь вызывает во мне, — ты же хотела идти на химию и присоединиться к своей ненормальной подружке. Выдавливаю из себя улыбку. Знаю, что она полностью выражает мою ненависть к нему сейчас, но скрыть ее не пытаюсь. Смотрю в два зеленых, насмехающихся надо мной фонарика, и делаю шаг вперед, задевая его плечо. Как только мое лицо оказывается вне поле его зрения, тут же разрешаю себе расслабиться: крепко жмурюсь и безмолвно открываю рот в крике. Тело напряжено до такой степени, что двигаться больно. Руки, ноги — невероятно тяжелые, до такой степени, что управлять ими слишком непосильно для меня. Ведь моим телом управляет… Мой Предназначенный. — Хватит, — шиплю сквозь зубы, и открываю глаза, наблюдая за тем, как Гарри садится на свой мотоцикл, завораживая своими движениями, — перестань. Он пожимает плечами, вертя в руках шлем, и меня резко отпускает. Я тут же ложу руки на грудь, полностью опустошая легкие, и прикрываю глаза. Возможность управлять своим телом возвращается, неприятные ощущения уходят и я со злостью смотрю на Стайлса, выхватывая из его рук шлем. — Не смей делать так больше, — пытаясь напялить этот чертов шлем, громко и раздраженно ворчу: — Что это вообще такое? Как можно просто брать и управлять другим человеком? — Это узы Луны, Лагард, забыла? — он усмехается, медленно встает и подходит ко мне. Я кривлю губы в отвращении и закатываю глаза, пытаясь застегнуть шлем, но пальцы, трясущиеся от злости, никак не могут попасть в нужную заклепку. — И они позволяют мне как твоему Предназначенному иметь контроль над твоими действиями. Длинные пальцы плавно и умело застегивают шлем, убирают лишние волосы, касаясь моих щек, и неожиданно нежные зеленые глаза вдруг устремляются в мои. Я чувствую, как ворошит этот взгляд все мое нутро, отчего резко отхожу от него и сажусь на мотоцикл, резко перекинув ногу. Не смотрю на Стайлса, но краем глаза все же замечаю, как он усмехается, качая головой, и приближается. Парень садится передо мной, тут же заводя мотор мотоцикла, и от громкого, мощного рева я вздрагиваю, неожиданно для самой себя хватаясь за его талию. Прижимаюсь к Гарри, жмуря глаза, и крепко сжимаю пальцами его кофту, лбом касаясь кудряшек на шее. — Трусиха, — улыбается он, но я никак не реагирую. Когда Стайлс резко трогается с места, то я даже вскрикиваю, ощутив силу мотора, тепло тела кудрявого и порыв ледяного ветра в лицо. Из-за закрытых глаз не вижу дороги, но мы вдруг заворачиваем куда-то, из-за чего я вздрагиваю, сжимаясь за спиной Гарри, и чувствую, как сильно бьется сердце на уровне горла. Страшно, мамочки, как же страшно… — Открой глаза, дорогуша, — пропевает парень веселым голосом, а я все сильнее мечтаю ударить его по голове, — не бойся. Эти слова произносит глубоким, хриплым голосом, полным серьезности. Эти слова исходят откуда-то из глубины Гарри Стайлса. Эти слова заставляют меня доверять ему. Открываю глаза, прикрывая рот. Я чувствую мотоцикл так отчетливо каждой клеточкой тела, что, кажется, становлюсь его частью. Ощущаю его рев и мощь, ощущаю силу ледяного ветра, ощущаю скорость. Волнующую, будоражащую кровь и взрывающую внутри адреналин. — Боже… — шепчу под нос, сжимая кофту Стайлса, и начинаю трястись: чувства переполняют и бурлят, как раскаленная лава. — С тобой все хорошо, Лагард? Лихорадку словила? — усмехается Гарри и я прихожу в себя, резко отпуская его, и не сразу понимаю, зачем это делаю. Когда начинаю лететь назад, за локоть меня хватает сильная рука Стайлса, тут же тянущая меня назад. Я судорожно хватаюсь за него, с ужасом крича, и сквозь собственный рев и вой ветра различаю разозленный голос кудрявого: — С ума сошла, идиотка?! Ты что творишь? — Я… — запинаюсь, сглатывая, и на секунду прикрываю глаза, чтобы успокоить обезумевшее сердце, — я случайно. Чувствую вибрацию Гарри и замираю, наблюдая за пролетающим мимо лесом. Стайл рычит. Приглушенно, низко и так… Не знаю. Это рычание не пугает меня, скорее… М-м-м, волнует каждую струну души, все мое нутро. Оно завораживает. Щурюсь, вертя головой, чтобы наблюдать то, как быстро скользит вместе с нами лес, а поднимаемся все выше и выше по горе, окончательно затерявшись в гуще елей. Лес дурманит, запутывает и душит терпким запахом хвои. Становится все холоднее и холоднее, отчего щеки немеют, но руки, спрятанные под косухой Стайлса, чувствуют тепло его тела. Временами с одной стороны дороги сквозь плотную стену елей, в редких промежутках, я замечаю вид, открывающийся с такой высоты: бесконечный лес плотным покрывалом лежит на высоких горах, скрывая даже их вершины. Загадочный, таинственный туман медленно плывет над деревьями, создавая иллюзию ожившей природы: словно величественно, не спеша следуют вслед за туманом и разъяренным ветром леса. Пока я была околдована пейзажем, Гарри медленно съехал с трассы. Мы тормозим и первым слазит парень. Я шмыгаю носом, передергивая плечами, и встаю вслед за ним, но мои попытки снять шлем опять не увенчиваются успехом. Стайлс с тяжелым вздохом помогает мне разделаться с ним, делая все, как на зло, медленно и плавно, а коварная улыбочка так и просится к его губам. Мотаю головой в стороны, встряхивая волосы, и резко отхожу от парня. С обидой смотрю на него исподлобья, тихо бормоча: — И что теперь? Зачем ты меня привез сюда? Он пожимает плечами, засовывая руки в карманы, и смотрит в сторону, а я готова признаться, что сюда срочно нужен либо Зейн, либо фотоаппарат Гарри, ибо этого чертенка в своей сексуальной и невероятно притягательной позе нужно срочно запечатлеть. — Небольшая инструкция, — быстро отвечает он и разворачивается, уверенным шагом куда-то направляясь. Я хмурюсь, оглядываясь, чтобы рассмотреть пустую трассу, лес вокруг и одиноко стоящий мотоцикл Стайлса. — Э-м-м, — указываю большим пальцем на мотоцикл, — это ты оставишь тут? Оборачиваюсь к… Пустоте. Чтобы разглядеть Гарри, шагающего между высоких елей, мне приходится щуриться. Срываюсь с места, вдруг ощутив прилив страха: остаться одной, без Гарри, в лесу мне хочется меньше всего. Догоняю его лишь спустя несколько секунд, судорожно хватаясь за его руку. Он вопросительно изгибает брови, не переставая идти, и насмешливо на меня смотрит. Я сглатываю и поджимаю губы, опуская голову. — Не оставляй меня одну, хорошо? — робко произношу, плавно его отпуская. Он громко прочищает горло, продолжая безмолвно идти дальше, а я поправляю рюкзак, выдыхая. Чувствую, как стеснение за свои слова хлестает по щекам, но, пытаясь разрушить атмосферу неловкости, спрашиваю: — Что за инструкция? По выживанию среди таких, как ты? — усмехаюсь, но улыбка тут же пропадает с моего лица, стоит Гарри хмуро взглянуть на меня и даже остановиться, чтобы ткнуть указательным пальцем мне прямо в лоб. — Среди таких, как ты, Лагард. Теперь ты — Ребенок Луны, — серьезно говорит он и продолжает идти. Я замираю, потупив взгляд в пол, и задумчиво зажимаю нижнюю губы между двумя пальцами. — Могу я задать вопрос? — кричу вслед и вновь несусь вдогонку. Гарри отрицательно мычит, а я возмущенно восклицаю: — Почему? — Потому что нужно учиться терпению, дорогуша, — рыкает он в мою сторону, из-за чего я отступаю назад. Молчаливо следую за ним, мысленно произнося все известные мне проклятия в сторону кудрявого. А он все так же уверенно и быстро идет куда-то, уверенно заворачивая и перешагивая через бревна. Тишина давит мне на плечи и я, не сдержавшись, все же спрашиваю: — А как ты обратился в первый раз? — ожидаю от Гарри очередной вспышки гнева, но тот лишь устало вздыхает. — Лагард, я удивляюсь твоему уму, — но, удивительно, начинает рассказ хриплым и тихим голосом: — У волков обращения обычно происходят до обретения Предназначенной. Мне было десять, когда в одну полнолуние я проснулся от невозможной боли в костях, — он приостанавливается, чтобы подождать, пока я доплетусь до него, и взглянуть мне в глаза, — у меня началась та же ломка, что и на твоем первом полнолунии. Благо, отец был рядом и помог освоиться следующие пару дней. — Что это значит? — хмурюсь, а кудрявый опять своими длинными ногами уходит дальше меня, — Ты был волком на протяжении нескольких дней? Почему я сразу же обратилась обратно? — Терпение, дорогуша, терпение, — глубоким голосом отвечает мне Стайлс и замолкает. Я вздыхаю, обнимая себя руками, и поднимаю голову: верхушки елей тянутся к небу, застеленному темными тучами. Мы идем около десяти минут и я начинаю чувствовать, как ноют ноги. Поднимаю руки вверх, по примеру елок, и потягиваюсь. Вскоре мне, действительно становится скучно, а молчание Гарри начинает раздражать. Когда я опускаю голову из-за того, что спотыкаюсь о камень, то и вовсе замечаю, что он ушел от меня на довольно-таки большое расстояние. — Эй, ты можешь идти помедленнее? У меня уже ноги болят! — кричу ему вслед. Стайлс останавливается, давая мне подойти к нему, и тяжело вздыхает. — И почему мы вообще должны идти куда-то? Я хочу домой! Там тепло, Бадди и… Замираю, когда он разворачивается ко мне. Ему нужна лишь секунда, чтобы раздраженно взглянуть мне прямо в глаза и резким движением закинуть на плечо. Ощущаю сильные, горячие руки на свои бедрах, отчего кричу и начинаю со всей дури колошматить его по железной спине. — Отпусти меня! Опусти на землю, идиот! Стайлс, черт тебя подери, сейчас же поставь меня на место! — Замолчи уже, Лагард, — усмехается он, и я замираю, когда… Когда он слегка шлепает меня прямо по заднице. — Ах ты, бессовестный! — продолжаю бить его и пинать ногами, но тогда Гарри обхватывает и мои ноги, отчего мне приходится бросить попытки слезть с него. Громко мычу, утыкаясь носом в вкусно пахнущую косуху, одновременно чувствуя, как смущение сковывает все мое нутро: я ужасно стесняюсь того, что Стайлс может почувствовать, какая я тяжелая из-за лишнего веса, а он уже точно ощутил это. — Гарри, опусти меня, — тихо шепчу, — я же тяжелая. — Даже если ты и тяжелая, дорогуша, — говорит он, подкидывая меня для удобства, а я невольно вскрикиваю, хватаясь за его куртку, — я не чувствую этого. Дети Луны выносливее и тяжести измеряются у нас по-другому. — Но… — щурюсь, разглядывая желтую листву под ногами парня, — почему я чувствую все так же? Клэр говорила, что после обращения все мои чувства обостряться, но я этого не замеч… — А вот об этом мы и поговорим, — неожиданно Стайлс опускает меня, из-за чего я задерживаю дыхание, и смотрю прямо в его хмурые глаза. Он поджимает губы, потянув вниз мою задравшуюся косуху, и вдруг указывает прямо на нее: — За мной повторяешь? — я уже открываю рот, чтобы возразить, как он накрывает мои губы горячей ладонью и разворачивает, аккуратным прикосновением к талии. От этого, даже сквозь одежду, по телу идут мурашки, и я передергиваю плечами. — Здесь родился первый предок нашей стаи, основатель рода Стайлсов, — и из-за моей спины появляется рука Гарри, указывающая на странный, плоский, довольно большой камень, на который я бы смело уместилась, решив лечь в полный рост. Хмурюсь. — Не хочу, чтобы это выглядело, как не уважение, но… — бормочу сконфуженно, — но зачем это мне? Разворачиваюсь к Гарри, но абсолютно не ожидаю увидеть на его лице… Разочарование? Замираю. Впервые вижу его таким расстроенным, ужасно разочарованным в чем-то. Во мне. — Прости, — опускаю голову, вдруг почувствовав странные волны энергии от Стайлса: какие-то обиженные, грустные. Почему они такие? Я сразу нахожу ответ: мне, почему-то, кажется, что я будто бы оскорбляла его ценную реликвию, что-то очень дорогое его сердцу. И мне думается, что сейчас я бы могла легко оскорбить кого угодно, несмотря на свою мягко характерную личность, не почувствовав укора совести, но обидеть Гарри именно в данный момент… Мне просто захотелось провалиться сквозь землю. — Не извиняйся, Лагард, — щурясь, он смотрит на этот треклятый камень пустым взглядом, — разве ты виновата в том, что ты такая? — А что со мной не так? — робко произношу, наверное, впервые без стеснения глядя в два зеленых фонарика, в который как никогда обнаженная правда. — Ребенок Луны, — Стайлс странно на меня смотрит, — чтит своих предков, так устроены волков. Сейчас, по крайней мере, ты должна была почувствовать что-то вроде восхищения, но я… — удивительно, но запинается, уже более неуверенно продолжая: — Но я не ощутил в тебе ничего такого. Сглатываю, не в силах что-то ответить, потому что не могу разобраться в собственных чувствах, и внимательно слушаю каждое слово Гарри: — После обращения, Лагард, ты должна была оставаться волком на протяжении нескольких дней, чтобы полностью воссоединиться со своей волчицей и Луной, но ты обратилась в человека почти сразу. Так никогда не было, понимаешь? Никогда. Он тяжело вздыхает, и я вдруг замечаю, как напрягаются его скулы, когда кудрявый резко отводит взгляд в сторону. — Даже сейчас, — с какой-то странной злостью он хватает меня за руки и неожиданно срывает с меня косуху, выкидывая ее в сторону, — ты чувствуешь холод? Холодно ли тебе, Филис? Это происходит так быстро, что я никак не успеваю отреагировать: стою с открытым ртом, большими глазами и тяжелым сердцем. Когда страшный холод вдруг обхватывает тело и я невольно начинаю дрожать, Гарри сразу же получает ответ и без моих слов, отчего грустно усмехается: — А не должно быть. Ты же Ребенок Луны, Лагард, а такой холод мы даже не ощущаем. — Почему? — шепчу, не контролируя то, как резко и болезненно стягивает глаза: слезы медленно выползают из глубин сердца, поднимаясь к глазам. — Ты. просто. недоразвитая. Гарри сглатывает, глядя мне в глаза, и я сквозь пелену слез замечаю в двух зеленых фонариках еле заметное сожаление. — Мы до сих пор не понимаем, что именно с тобой не так, но это факт, Филис: с тобой что-то не так. Видимо, из-за того, что твой отец — человек, у тебя и происходит такое тяжелое развитие как Ребенка Луны. Признаюсь, я даже не рассчитываю на то, что в ближайшее время ты сможешь нормально обращаться, или контролировать свою волчицу. Я просто хочу, чтобы он замолчал. Замолчи, Гарри, пожалуйста. Перестань втаптывать меня в землю с каждым словом все глубже и глубже. — Я знаю, что это неприятно и больно, но это правда, Лагард. И, как бы от тебя не скрывала все твоя любимая Клэр, или ты отказывалась слушать своих стариков, я не буду лгать тебе. Это, действительно, так: ты — ненормальный Ребенок Луны. — И что мне делать? Что я могу сделать? — судорожно вскрикиваю: его хриплый, глубокий голос заползает в самые глубокие уголки моей души и больно скручивают ее. Стайлс складывает мощные руки на груди и продолжает сурово смотреть на меня, уже открыто ревущую перед ним и дрожащую от холода. — Опиши свои чувства, — он аккуратно берет меня за руку. Я продолжаю всхлипывать, глядя в его глаза, как ребенок, и ощущаю, как больно обдувает мокрые щеки колючий ветер. Но, как только пальцы парня переплетаются с моими, я замираю: тепло пленкой покрывает тело. Оно передается через пальцы Гарри, ползет по моим венам и впитывается в кровь. Кроме него, сила и чувства Стайлса передаются мне: легкими вибрациями в живот ударяет волнение, шею сдавливает напряжение, а, когда он закрывает глаза, сглатывая, я резко ощущаю прилив… Спокойствия. Навязанного мне, насильно помещенного в сердце, но он там: мягко пульсирует, останавливает слезы и как будто бы успокаивающе гладит по голове. Я вспоминаю каждую ситуацию, когда это спокойствие посещало меня, и понимаю, что это дело рук Гарри. — Тепло, — шмыгаю носом, пальцами другой руки касаясь его запястья, — и здесь немного болит. Еще такое странное спокойствие внутри, — поднимаю взгляд к его хмурому, такому, черт возьми, красивому лицу, и резко набираю в грудь воздух. — То, что здесь, — ладонь кладу на его теплую, крепкую грудь, слегка сжимая кофту, — идет сюда, — и снова пальцами провожу по плечу к его запястью, потом прокладываю путь по своей руке и останавливаюсь у своего сердца. Все еще смотрю в как обычно непробиваемые зеленые глаза. Он тоже смотрит на меня. Я не смущаюсь, я не чувствую боль или грусть. Только эту щемящую тягу к нему, связь лунных уз и силу волчьей предназначенности. — Все, что ты должна сделать, Филис, — резко Стайлс переходит на тихий, глубокий, хриплый шепот, что щекочет сердце, — это — довериться мне. И рука Гарри крепче сжимает мою ладонь. Мой рот открывается и закрывается, но я никак не могу вымолвить и слова. Лишь смотрю в его глаза, раскрывшие передо мной что-то более глубокое. Слежу за каждым взмахом ресниц, за каждым движением жилок, не сразу осознавая, что происходит, когда Стайлс вдруг резко напрягается, поворачивая голову в сторону, но глаза оставляет опущенными. Он прислушивается к чему-то, сжимая мою ладонь сильнее, и мне даже кажется, что его уши, скрытые под кудряшками, слегка шевелятся. Спустя секунду парень поднимает на меня сосредоточенный взгляд и со злостью усмехается: — А еще, — он отпускает мою руку, — вот тебе новая информация: мы не единственная стая во всем мире. И та, что находится ближе к нам… — странная улыбочка скользит по розовым губам: ироничная и одновременно гневная, — так и хочет, чтобы им хорошенько вставили. Гарри разворачивается, а я, все еще находящаяся в состоянии шока, лишь моргаю глазами, стараясь делать ровные вдохи и выдохи, ибо чувствую, что меня вот-вот и настигнет паническая атака. В кости резко дает какая-то странная, тянущая боль. Я закрываю ладонью глаза, медленно выдыхая. Спокойно, Филис. Держи себя в руках. Вдох-выдох. Но волчий вой грубо обрывает все мои попытки придти в себя. Я резко поднимаю голову, открывая в шоке рот, и кричу. Прямо перед мной стоит пара незнакомых волков, а еще… Гарри. Но не тот крепкий парень, с кудрявыми волосами, кучей странных татуировок и хмурыми зелеными глазами. Нет. Огромный волк, с шоколадной шерстью и, удивительно, таким же серьзным взглядом. Он встает передо мной, громко рыча, и я понимаю, что он защищает меня, прикрывая собой. — Гарри? — шепчу тихо, прикладываю руки к груди, и со страхом смотрю на неизвестных. То, что они не наши, я понимаю сразу: Стайлс грозно рыкает в их сторону, безмолвно общаясь с ними глазами, а они с каким-то странным желанием насолить смотрят в ответ. Бросают вызов? Или пытаются специально разозлить? С замиранием сердце слежу за тем, как один из них с любопытством наклоняет голову в сторону, глядя на меня. Голубые, отнюдь не животные, а разумные, веселые глаза пытаются залезть в мою душу. У Гарри это всегда получается, он буквально читает меня, а вот этот, как бы не старался, никак не может этого сделать. И мне все кажется, что где-то этот взгляд я видела. Гляделки продолжаются лишь несколько секунд. Стайлс поворачивает ко мне голову и его яркие, горящие глаза указывают в сторону, откуда мы пришли. Я буквально чувствую всем нутром, как он мне говорит идти туда. Даже не так: бежать. И я слушаюсь. Действую, как на автомате, не понимая, куда девается паническая дрожь и нерешительность движений. Я просто делаю то, что мне сказ. приказал мой Предназначенный: бегу к дороге. Слышу позади рычание нескольких волков, вой Гарри, спутать который с чьим-то невозможно, и непонятные шуршащие звуки, но не останавливаюсь. Чувства описать не решаюсь: такой страх и истерику описать тяжело. Ели пролетают перед глазами, смешиваясь в кашу, и в какой-то момент среди этой зеленой неразберихи я вдруг замечаю светлое пятно. Второго волка. Он резко появляется передо мной, заставляя меня затормозить. Я с ужасом хватаюсь за сердце и разворачиваюсь, собираясь бежать обратно, но мои глаза шокирует сцена борьбы Стайлса и того голубоглазого: один хватает другого за шею, подхватывая мощными клыками, и подкидывает в воздух, выбрасывая куда-то в сторону. Это все проделывает Гарри, мой Предназначенный. Я никогда не видела такой жестокости. Такой озверелости и бешеного желания убить, что течет в крови Стайлса. И никогда я так не боялась его. Выбора не остается. Поворачиваюсь в одну сторону, но там стоит волк, в другую — и вновь Ребенок Луны. Оборачиваюсь, вскрикивая каждый раз, когда вижу их, понимая, что они окружили меня. Не понимаю, что делать. Пытаюсь судорожно докричаться до Гарри внутренним голосом, но никто мне не отвечает, словно наша связь вдруг замкнула. Когда волки начинают медленно наступать, я вдруг слышу чужой вой, необъяснимым образом понимая, что… Боже, даже думать об этом неудобно, но я сразу понимаю, что завыл кто-то из стаи Стайлса. Из моей стаи. Осознаю это лишь по чувству родства внутри. Оно согревающее и пульсирующее на уровне груди, похоже на толстую, крепкую веревку, связывающую меня и других членов стаи каким-то незримым узлом. Через мгновение черный волк сбивает светлого с ног, и, пролетая в клубке с чужим, карие глаза заглядывают в мои. Зейн. Две волчицы, меньше по размеру, чем Гарри, или мой двоюродный брат, окружают второго. По их почти белой, блестящей шерсти я понимаю, что это Даниелла и Миртл. Удивленно слежу за тем, как они изящной походной водят круги вокруг волка, а в самый неожиданный момент с громким рычанием бросаются на него. У меня трясутся руки. У меня трясется сердце. Весь мой мир, к которому я привыкла за 17 лет, трясется, и в какой-то момент… Рушится. Резко вспоминаю о том, что мне было сказано бежать к дороге. Вновь срываюсь с места, передвигая ногами как можно быстрее. Сквозь плотную стену елей начинает виднеться брошенный нами мотоцикл, и я ускоряюсь, утешая себя скорым спасением. Краем глаза замечаю тень, двигающуюся со мной на одном уровне. Не останавливаясь, поворачиваю к ней голову, и замираю. — Дедушка? Тот самый Великан, который любил почитать мне вслух, тайно покупал сладости, носил на плечах, чьи глаза улыбались мне сквозь стекло очков, теперь смотрит прямо на меня медовым, светящимся взглядом. Коричневая, густая шерсть развивается на ветру, но волку все равно: все его внимание приковано ко мне. Спотыкаюсь о какой-то камень и тут же отворачиваюсь от него. Задерживаю дыхание, морщась от колющей боли в боку, и ладонью закрываю рот. Мой дедушка — волк. Мотаю головой, останавливаясь перед мотоциклом. Я даже перестаю думать о причине всей этой бойни, ведь в голове громким эхом раздается одно и то же, раз за разом: «Мой дедушка — волк.» Не могу смириться с этим, когда оглядываюсь, смотря в карие глаза волка, стоящего рядом. Молча поджимаю губы, но он не уходит. Не могу перебороть это в себе, но… Мне неприятно смотреть на это животное и понимать, что вот этот вот зверь — мой дед. Среди елей бежит светлая волчица. Я понимаю, что это Даниелла по резкой, твердой энергии и отчетливым запахом мускатного ореха. Мне вдруг ударяет в голову: каким образом я почувствовала это? Не знаю. Знаю только, что как только она завернула за ствол очередного дерева в волчьем обличии, то выскочила обратно бегущей девушкой. И прибежала она быстро, тут же схватила мотоцикл и одним движением резко его поставила, с задорной улыбкой взглянула на меня, тяжело дыша. — Как я тебе волчицей, Лагард? Хороша? — и, дерзко улыбнувшись алыми губами, она изящно закидывает ногу на байк и вызывающе на меня смотрит. Я лишь непонимающе хмурюсь и дрожащим пальцем указываю в сторону леса. — А. А Гарри? — О нем не волнуйся, — Хилори кивает себе за спину. Послушно сажусь за ней, вдруг осознав, что шлема нет и поездка предстоит веселая. Девушка почти сразу срывается с места, вынуждая меня схватиться за ее талию, и я успеваю лишь взглянуть в строгие глаза дедушки. Он рыкает в нашу сторону, словно предупреждая о чем-то Даниеллу, и медленно уходит в гущу, откуда-то и дело слышится то вой, то громкая возня, то злобное рычание. — Что происходит? — глотнув холодного воздуха, произношу я прямо над ухом Хилори. Волосы лезут в лицо, ледяной ветер громким свистом звучит в ушах и болезненным шлепком ударяет по оголенным частям тела. Черт, моя косуха осталась там. — Здесь неподалеку проживает одна очень нехорошая стая, Лагард, — отвечает мне Даниелла, перекрикивая ветер, а я дрожу все сильнее, прижимаясь к ней, — у нас и у них просто отвратительные отношения. Особенно у Стайлса с сыном их альфы. В общем, родовая война и все такое. Не волнуйся, кудрявый скоро посвятит тебя во все дела. И где же этот кудрявый? Оглядываюсь, но Гарри рядом нет. Это вызывает во мне легкую тревогу, из-за чего я пытаюсь выискать огромного волка глазами. Вздыхаю, прикрывая глаза. — Куда мы едем? — шепчу, но знаю, что Даниелла услышит. Она громко усмехается, на секунду оборачиваясь ко мне. — К Стайлсам, куда же еще? — киваю, замирая, когда ее голос вдруг удивленно произносит: — Какого черта? Тут же открываю глаза, впиваясь взглядом в бегущего на нашем уровне волка. Он бежит в лесу, почему-то, не решаясь выскочить на дорогу, и я неожиданно понимаю: это — не Гарри, не мой Предназначенный. Светлая шерстка, лукавые, шаловливые голубые глаза и какая-то невидимая насмешливая улыбочка, а еще моя косуха, зажатая в его зубах. Мысленно повторяю вопрос девушки, хмурясь, а тот, словно забавляясь нашей реакцией, пропадает на секунду в гуще деревьев, а затем резко оказывается намного ближе к дороге. Хоть убейте, но где-то я видела эти глаза. Клянусь, я видела эти глаза когда-то. И мне, почему-то, все кажется, что что-то эти самые глаза просят у меня. Даниелла ускоряется, но волк не отстает ни на секунду, пока другой, шоколадный, не оказывается рядом с ним и мощным движением не сбивает его. Два зеленых фонарика смотрят на меня, хмуро и серьезно, оставаясь где-то позади, в бесконечном лесу. В город мы заезжаем молча. Мне тяжело говорить, дышать и просто открывать глаза, поэтому всю дорогу я еду с закрытыми глазами, перебарывая в себе истерику. Слишком много всего произошло за какие-то там полчаса, слишком много всего того, что повергло меня в шок. Я как будто тону в этой мистической гуще, созданной Луной. И мне совсем не хочется оказаться на дне, ведь там, я уверена, меня ждет что-то масштабное и совсем не светлое. Дом Стайлсов встречает нас тем же холодом. Мотоциклу стоит только приблизиться к заднему двору, выходящему в лес, как оттуда выскакивает Джемма и отец Гарри. Мистер Стайлс явно не в духе: тяжелое дыхание, злой темный взгляд, плотно сжатые губы и сложенные на груди руки говорят об этом. А вот сестричка моего Предназначенного выглядит просто прекрасно: улыбается и даже посмеивается, закидывая в рот по одной виноградинке. Мы тормозим, и я моментально становлюсь на твердую землю, обнимая себя руками. Дрожу, понимая, что, вероятно, заболею. Мистер Стайлс тут же ко мне и внимательно вглядывается карими глазами в мои, положив тяжелые руки на плечи. — Они не тронули тебя? — отрицательно машу головой, глядя на него исподлобья напуганным взглядом. Дез пристально оглядывает меня с ног до головы отцовским взглядом, поправляя пальцами растрепанные волосы, а лицо Джеммы резко серьезнеет. — Когда они появились? — мужчина требовательно смотрит на меня, и мне хочется заплакать, ведь я чувствую себя маленьким ребенком на допросе, а не ответить — просто не могу. Перед ним хочется склонять голову, но это не от того, что он восхищает меня. Все просто потому, что Дез Стайлс — мой альфа, которому мое тело и душа обязуются подчиняться. — Где-то спустя минут пятнадцать после того, как мы приехали к… — запинаюсь, но очередной вопрос не дает закончить: — Кто-нибудь из них ступил на дорогу? — Нет. — Сколько их было? Все молодые, или были постарше? — Э-э-э… Их было где-то пять, но про возраст ничего сказать не могу. — Маленькие ушлепки, — шипит себе под нос альфа, глядя куда-то мне за спину, и отпускает меня. Я сглатываю, делая шаг в сторону, но там стоит Джемма. — Где мой брат? — грубо спрашивает платиновая блондинка меня. Чувствую, что теряюсь под таким тяжелым взглядом, и беспомощно открываю рот, не понимая, с чего они вдруг напали на меня с расспросами, но резко прикосновение чего-то горячего, влажного к ладошке заставляет меня вскрикнуть. Подпрыгиваю на месте, оборачиваясь, и расширенными глазами смотрю на… Гарри. Огромный волк, достающий мне до плеч, устало смотрит на меня. Два зеленых фонарика ярко горят, подзывая подойти ближе, и я робко пододвигаюсь к нему, тут же ощутив… Свежий запах хвои? Странно. Становлюсь настолько рядом, что задеваю мягкую густую шерсть, и более смело смотрю в глаза Джемме. — Вот мой Предназначенный, — и киваю в сторону Стайлса. Кажется, волк даже как-то усмехается глазами, но я успокаиваю себя, что мне все-таки кажется. Она хмыкает в ответ, закидывая виноградинку в рот, и разворачивается, удаляясь в дом. Спокойно выдыхаю, перестав ощущать ее присутствие, и смотрю на Гарри. Еще не видела волков так близко. Шерсть у него густая-густая, шелковистая и блестящая, он вкусно пахнет и от него прямо-таки идет жар. Горящие, как с линзами, зеленые глаза смотрят на меня, и я вижу в них свое отражение. Сглатываю, нерешительно поднимая руку, и аккуратно ложу ее на огромную голову, практически между глаз. Со страхом одергиваю ее, когда Стайлс резко выдыхает, и поправляю волосы, опуская голову. Волк тут же фыркает, и я, не веря, что это все — реальность, смотрю в мрачные глаза, пытаясь скрыть вопль, что так и рвется из глубины души. Господи, помоги.

****

Торопливый, быстрый шаг. Судорожные, резкие движения. Врезается в людей, с опущенной головой тихо шепчет извинения. Прячет глаза, смотрит только под ноги, и поправляет большую клетчатую рубашку под теплой курткой, заправляя ее в широкие джинсы одной рукой. Шмыгает носом. Никак не выделяется в толпе подростков, только вот они обращают на нее особое внимание: постоянно останавливают вежливым приветствием, спрашивают про самочувствие, а она даже половины из них не знает. Филис поднимает глаза. Хлопает ресницами, разглядывая людей вокруг, и мечтает скорее вырваться из душного плена школьного коридора. Вглядывается на ходу в компанию нескольких девчонок, не упустивших возможность сказать веселое: «Привет!» Кивает в ответ, слегка улыбаясь, и проходит дальше, но напрягается всем телом, слыша тихие смешки. Оборачивается, но те мирно болтают между собой. Списывает все на паранойю и идет дальше, но парень, идущий навстречу, вглядывается в ее глаза со странной улыбкой. Его друг посмеивается, а Филис хмурится. Ей все кажется… У выхода из школы девушка замирает, когда очередное приветствие обрывается на негромкое хихиканье. Передергивает плечами, выходя во двор, и останавливается. Шумно выдыхает, ставя руки на талию, и разворачивается к школе. Щурится. Филис Лагард никак не покинет ощущение… — Оу, извините, — какая-то девушка, проходящая мимо, задевает ее плечом, и улыбается во все уши, лукаво глядя на Филис. Та вопросительно изгибает брови и останавливает незнакомку слабой хваткой на локте. — Почему ты обращаешься ко мне на «Вы»? — Вы же Предназначенная Гарри Стайлса, сына альфы, — поясняет она весело, особенно выделяя: «Предназначенная Гарри Стайлса.» Лагард отпускает ее и еще долго всматривается вслед уходящей. Филис Лагард кажется, что все вокруг знают, что… Она. просто. недоразвитая. — Прекрасно, — шепчет под нос с иронией, и быстрым шагом удаляется со школьного двора. Навигатор уже давно не нужен, а если она и заблудится, то Стайлс отыщет ее тут же. «Люди — это сосуды в руках… Кого? Это уже решает сам человек и его убеждения: в руках Бога, в которого он неистового верит, или судьбы, а, может, все находится в собственной человеческой власти. Тот, кто управляет историей сосуда, выбирается самим сосудом и его верованием. Сосуд заполняется с самого рождения. Заполняется воспоминаниями, эмоциями и чувствами. Это происходит постепенно. Каждый день добавляет в этот сосуд щепотку чего-то нового. И в зависимости от события этого дня щепотка может быть сладкой, или болезненно горькой. К концу жизни сосуд заполняется до краев: насыщенность прожитых событий его лопает и тогда человек умирает. Погибает внешняя оболочка, а содержимое сосуда тонкой струйкой поднимается ввысь и рождается новая звезда. Эта звезда — то, что когда-то кто-то хранил и бережно собирал каждый день. Это — душа человека. И она верила в то, что только к концу истории сосуд переполняется. Прожитое доказало, что сосуд может существовать и заполненным, но вот вопрос: куда будет собирается то, что еще будет прожито? Она заполнилась. За один день. И трещина тихо поползла от основания вверх, больно разрезая стекло. Сосуд раскололся.» — Филис? — М-м-м? — вопросительно мычу в ответ, поднимая голову, чтобы взглянуть на низкую старушку, остановившуюся у кассы. Внимательно смотрю на нее, не переставая печатать, и изгибаю бровь: — Что-то случилось? Бабушка ласково улыбается, вытирая руки о фартук. — Мне все интересно: что ты там постоянно печатаешь? Я загадочно играю вздыхаю, захлопывая крышку ноутбука, и, скрепив пальцы в замок, подпираю им подбородок. — Секрет, — шепчу, пожимая плечами, и хитро улыбаюсь. В этот же момент моих ног что-то касается и начинает тереться о них. Тихо хихикаю и аккуратно опускаюсь под стойку кассира, бросив бабуле напоследок: — Я сейчас вернусь! Под столом сидит Бадди. Маленький пес преданно смотрит в мои глаза, кажется, улыбается мне своей душой. Именно душой: наивной, собачьей душой, так доверчиво открытой передо мной сейчас. — Хэй, Бадди, мой милый друг, — тихо зову собаку по имени и мягко почесываю его за ухом, чувствуя, как сжимается сердце. — Как дела? Я скучала, Коротконожка, — разговариваю с ним, как с маленьким ребенком, и он радостно машет хвостом. Я, правда, скучала, Бадди. Глубоко вдыхаю. Пряный запах выпечки и горячего какао. Становится тепло на уровне груди, а чувства уюта приятно щекочет за ухом. — Пойдем, Бадди, — киваю псу и аккуратно вылажу из-под стола, чтобы, не дай Бог, с моей то удачливостью, стукнуться головой. За мной следит насмешливый взгляд бабушки, на который я отвечаю ироничной улыбкой, а тихо улыбающийся дед скрытно наблюдает за мной со стороны кухни. Не оборачиваюсь туда. «Домвер». Стоит спросить кого-нибудь из Эддингтона про эту пекарню, то люди обязательно улыбнутся, вспоминая шоколадные диванчики, деревянные столы, вкуснейшую выпечку и двух стариков-хозяев. Само слово «Домвер» вызывает теплые, нежные чувства, ощущается сладкий запах, уют, плывущий в воздухе, слышится тихая мелодия гитары и звон колокольчиков у двери. Прохожу к одному из пустых столиков, касаясь пальцами мягкой обивки сидений, и улыбаюсь, глядя на Бадди, следующего за мной. Плюхаюсь на диванчик, усаживая рядом пса, и, подперев подбородок, смотрю в окно: тот же самый дом со странными ставнями глядит на меня с безмолвным любопытством. — Когда пойдешь домой? — бабушка появляется из ниоткуда, опираясь руками на стол, и улыбается мне, — дедушка может подвезти тебя. — О, нет, не надо, — тут же вскакиваю с места, размахивая руками, и сглатываю, зная, что дед слышит все, даже находясь в кухне. Из-за этого незаметно передергиваю плечами: холодок идет по спине. С каждым днем отношения с одним из самых близких человеком становятся все хуже и хуже, но я просто не могу перебороть в себе страх к нему. Не могу. — К тому же, — вздыхаю, проходя к витринным холодильникам и кассовой стойке, под которой лежит мой рюкзак, — я иду не к себе домой, а к Стайлсам. — А, точно… — тихо шепчет бабуля, наблюдая за тем, как я накидываю рюкзак на плечи и, почесав Бадди за ухом, подхожу к ней. Слегка улыбаюсь, положив руки на худенькие плечи, и успокаивающе говорю: — Все хорошо, не переживай, — сердце дрогнет из-за лжи, — я уже привыкла. — Правда? — бабушка даже как-то оживляется. Я киваю и, чмокнув ее в щечку, быстрым шагом ухожу из пекарни с тяжелым камнем на душе, ведь Бадди бежит за мной до момента, когда дверь закрывается прямо перед его носом. Слышу жалобный скулеж, из-за чего оборачиваюсь и грустно ему улыбаюсь, робко махая ладошкой на прощание. При этом, зная, что бабуля провожает меня взглядом, стараюсь бодро и уверенно идти по хорошо знакомой дороге. А я так не хочу возвращаться в этот холодный дом, к этим людям, а особенно к нему. Странно, что Стайлсы живут не где-нибудь в горах, в лесной чаще, а на обычной улице, находящейся не очень далеко от «Домвера». Еще страннее то, что как раз таки в безлюдном лесу находится дом именно семьи Лагардов. Но слова «странный», «пугающий», «темный» — уже давно стали обычными для описания моей жизни. Я уже и не помню, когда мне удавалось спокойно пройтись по улочкам Эддингтона. Я бы сказала, что дорога до их дома даже принесла мне удовольствие, но страшный ледяной ветер все портил. Жестокий и колючий он заставлял прятать голову глубже в высокий воротник куртки и морщиться. Темное небо и виднеющийся на макушках гор туман говорил о скором наступлении настоящей зимы: огромных сугробов снега и суровых морозов. Декабрь уже наступил, а в Эддингтоне все еще царствовала мрачная, холодная осень, за исключением того, что практически все деревья стали голыми и делали общий пейзаж еще более угрюмым. Но, естественно, ничто не может сравниться с хмуростью дома Гарри. С тяжелым вздохом подхожу к высокой, входной двери. Уже дотрагиваюсь до ледяной ручки, как хриплый голос сзади заставляет меня замереть: — Стоять, Лагард. Я оборачиваюсь, поджимая губы. Невольно руки тянутся, чтобы обнять себя, но я терплю, щурясь, чтобы рассмотреть Стайлса. Он стоит на расстоянии нескольких метров от меня, в одной лишь серой толстовке, и… Не знаю, что за черт заставил его надеть на себя красную шапку с бубенчиком, из-под которой вылазят непослушные кудряшки, но выглядит это крайне не в его стиле и даже… Мило? Чертовски. — Да, Стайлс? — неловко улыбаюсь, торопливо произнося слова. Парень втягивает полную грудь воздуха и, неприятно с сарказмом улыбаясь, говорит: — Знаешь, что такое календарь? Я непонимающе хмурюсь, медленно кивая головой, а он, пальцами сжав подбородок, с той же издевательской иронией продолжает: — А читать умеешь? — Что за глупые вопросы? — так и хочется добавить «идиот», но я, молодец, держу себя в руках. Гарри закатывает глаза и складывает мощные руки на груди. — И что же сейчас за месяц, идиотка? — итак, желаемое мною слово произносит он. Я цокаю языком и, ощущая себя маленьким, злым ребенком перед взрослым, тыкаю пальцем в его сторону: — Сейчас начало декабря, если ты не знал, придур… — Так какого хрена ты оделась, как будто сейчас май? — он раздраженно кивает на меня, — сейчас же зашла в дом, дубина. — Сам ты дубина! — возмущенно кричу, но он молча разворачивается, шагая в сторону заднего дворика, а я закатываю глаза. Меня просто невероятно раздражают эти вот приказания. Вдруг понимаю, что его беспокоит то, что я мерзну, но это злит еще сильнее. Почему ему обязательно нужно делать все так, чтобы обидеть меня? — Стой! — вдруг вспоминаю, что хотела кое-что спросить. Кудрявый даже не оборачивается и мне приходится догнать его, чтобы идти на одном уровне. Невозможно это отрицать, но рядом с Гарри меня постоянно преследует непонятное волнение. Даже дышать тяжелее. — Я хочу кое-что спросить, — говорю и резко становлюсь перед ним, преграждая путь. Стайлс вопросительно приподнимает бровь, а я внимательно исследую взглядом его лицо, все никак не понимая, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что он такой красивый. — Меня преследует чувство, что…, — запинаюсь, неловко опуская голову, и нервно дергаю коленкой, — ну, понимаешь… В школе все… Не знаю, как объяснить, но… — Лагард, я должен идти на собрание стаи, соберись уже, — недовольно перебивает меня Гарри и вдруг серьезно произносит: — И запомни: никогда не начинай говорить, если не уверена в том, что твоя мысль закончена, или ты можешь выразить себя правильно. Смотрю в его глаза, слегка хмурясь. Мне кажется или… Или сам Гарри Стайлс учит меня чему-то? Еще и с таким видом, как будто он не такой же семнадцатилетний подросток, как я, а старый мудрец, повидавший все секреты жизни. — Мне кажется, все знают, что я «недоразвитая», как ты сказал, и насмехаются надо мной, — задержав дыхание, быстро говорю я. Кудрявый скучающе вздыхает, почесывая подбородок. — Тебе не кажется, дорогуша, — просто отвечает он, заставляя меня шокировано открыть рот, но не дает возможности что-то сказать: — И, вообще, — хмурится, резко стаскивая с себя шапку, — я сказал тебе идти в дом, — и Гарри быстро надевает на меня ее, специально закрыв мне глаза. Я слышу, как он уходит, и быстро поправляю теплую шапку, догоняя его. Грубо останавливаю, хватая за руку, и, с силой сжимая длинные пальцы, с обидой шепчу: — Зачем ты сказал всем? Стайлс хмурится, вырывая свою руку, и сам дергает меня за запястье, притягивая ближе к себе, из-за чего я касаюсь своей грудью его и чувствую дурманящий, сладковатый аромат его парфюма. — Я никому ничего не говорил, — шипит он мне прямо в лицо, а я с иронией хмыкаю: — Да, конечно, они же все мысли умеют читать, да? Гарри усмехается, одним резким рывком прижав меня к себе, отчего я кричу внутри, а снаружи пытаюсь сохранить стойкое выражение лица, лишь расширившиеся глаза выдают меня. Не хочу, чтобы он думал, что я такая… Чувствительная. — Я говорил тебе: после первого полнолуния Ребенок Луны остается в волчьем обличии на протяжении нескольких дней, потому что не умеет контролировать себя, а ты сразу же обратилась обратно, еще и приперлась в школу, не смотря на то, что я запретил это делать. Теперь они все смеются над тобой, верно? — я робко киваю. — Потому что в глазах стаи ты выглядишь, как слабая, непонятно «как» ставшая Предназначенной будущего альфы. — Ты имеешь в виду… — запинаюсь, не веря в то, что происходит, — что я — твой позор? Гарри резко отпускает меня и смотрит в сторону, а я ощущаю, как он неожиданно напрягся. — Я этого не говорил. Усмехаюсь. Конечно, ты этого не говорил, но о чем же ты думаешь, Стайлс? Обида сжимает сердце. Я никогда не хотела быть его Предназначенной, так теперь еще и должна носить клише той, что позорит великого Гарри Стайлса. Замечательно. И что я такого сделала, чтобы все это таким тяжелым грузом свалилось на мои плечи? — Срам мне и позор! — ору на весь лес, вскидывая руками, а кудрявый удивленно на меня смотрит, — Филис Лагард не достойна быть Предназначенной Гарри Стайлса, сына альфы! — Не веди себя, ка… Я мотаю головой в стороны, стараясь не слушать парня, и все еще не понимаю, как умудрилась попасть в такое дерьмо. Краем глаза вдруг цепляюсь за какие-то фигуры среди елей. Вздыхаю, со страхом делая шаг назад, когда осознаю, что к нам приближаются волки. Чувства тревоги нет — значит, из нашей стаи. С ненавистью смотрю на Гарри. Он тоже смотрит на меня, но два зеленых фонарика пусты. Сглатываю, переводя взгляд к волкам, и по добрым карим глазам самого ближнего волка из двух узнаю Зейна, а блондинистый позади — Найл. Странно, что я так быстро научилась различать их в волчьем обличии, но глаза их говорят сами за себя. — Иди. Ты, кажется, торопился, — грубо стянув с себя шапку, вышвыриваю ее в сторону. Зейн подходит ко мне, мордой утыкаясь в ладонь, но одергиваю руку. Сожалеющие карие глаза заглядывают в мои, а я разворачиваюсь, быстрым шагом удаляясь по направлению к дому. Больно в сердце. Прямо. Так глубоко и так невыносимо. На секунду оборачиваюсь: Стайлс вздыхает, опуская голову, а Зейн продолжает смотреть на меня. Потом разглядывает кудрявого друга и безмолвно кивает ему. Гарри поднимает взгляд ко мне на секунду, разворачивается, уходя вслед за Маликом.