Children Of The Moon/Дети Луны

Пахнет кровью. Глаза у Клэр пугающе пустые. В них нет ни страха, ни даже привычного холода. Филис они напоминают глаза Охотников, отчего ей тут же хочется встряхнуть подругу, дабы в глазах той проснулись хоть какие-то чувства. Лагард замечает за собой, что не может долго смотреть на Клэр. Ей в принципе тяжело на чем-то сосредоточиться: взгляд постоянно мечется из стороны в сторону, руки неспокойно лежат на коленях, то и дело раздирая кожу на шее, босые пятки выстукивают какую-то монотонную мелодию. Луна почти взошла. Глаза постоянно тянутся вверх. Филис сглатывает, разглядывая яркую луну, изредка виднеющуюся за кронами высоких деревьев, и чувствует, как судорога сводит живот: ей страшно. Страшно до слез, до крика, но Гарри сказал быть сильной и не давать себе слабину. Поэтому она держится. Вместо рыданий предпочитает раздирать кожу шеи и дергать веревочки на капюшоне. Тишина сжирает. Она кажется Ларард невыносимой из-за того, что неразборчивый гул голосов Охотников становится всепоглощающим. А Филис не хочет потерять себя сейчас, зная, что через какое-то время это все равно произойдет. — Почему ты не спрашиваешь меня об этом? — Лагард тяжело улыбаться: сердце стучит, как обезумевшее, и стук его приглушает мысли, отчего ей нелегко совладать с собой. Но слушать эту звенящую тишину больше нельзя. Клэр резко отрывает взгляд от своих рук, бессильно лежащих на руле. — О чем? — Адамсон сводит брови к переносице, совсем не похоже на то, как она обычно хмурится. У Филис от этого сводит ноги. Она вновь растягивает губы в подобие улыбки. — Вот только не надо делать вид, что ты ничего не понимаешь. Клэр поджимает бледные губы, а Лагард до мурашек пробирает вид ведьмы: темные круги под глазами, резкие скулы, бесцветные и потрескавшиеся губы, красные глазные яблоки. — Неужели… — Клэр вдруг промаргивается, на секунду отводя взгляд к заснеженной дороге, и вновь смотрит на подругу. — Раздевайся. — Что?! — Филис от возмущения задыхается. — Просто оголи живот, — Клэр насмешливо усмехается, впервые за сегодня показав хоть какую-то эмоцию. Это заставляет сердце Лагард облиться таким теплом, что она слепо слушает ведьму и аккуратно отодвигает красный шелковый плащ с живота, постаравшись никак не оголить то, что ниже него. Феликс смеялся, выдавая Филис ее «наряд». Она не понимала причин его хохота, а когда Кларисса сказала, что ей придется надеть красный плащ до пола, не оставив под ним ничего, даже нижнего белья, на смену непониманию пришел ужас. Но вскоре Лагард смирилась со своей участью, хоть и продолжала краснеть каждый раз, когда кто-то мог имел возможность лицезреть оголившуюся часть ее тела. Перспектива потерять стаю или жизнь показалась Филис более устрашающей, чем мысль о том, что кто-то может увидеть ее голой. Холодная ладонь резко ложится на оголенный живот под красным плащом и совсем невесомо сжимает горячую кожу. Клэр хмурится. Только теперь так, как обычно это делает. — Лагард, Лагард… Ну ты и шлюшка, — легкая улыбка скользит по ее губам. Филис подпрыгивает на месте так, что мантия оголяет бедро, но это не бросается во внимание. — Ну и как тебе Стайлс? Я почти уверена, что кудрявый переубедил тебя в том, что секс — это животное издевательство над женщиной и… — Боже, Клэр, захлопнись, — под смех розоволосой Лагард опускает взгляд и нервно жует нижнюю губу, заливаясь яркой краской до самых кончиков ушей. — Интересно, твой парень наблюдал эту же картину: щеки-помидоры, дрожащие ру… — Он не мой парень, — тут же кидает резко Филис. Адамсон усмехается, впервые за все время позволив себе расслабиться хотя бы на жалкие пару секунд. — Да? Трахаешься с кем попало? — Клэр говорит довольно грубые слова, но та усталая улыбка, те мягкие глаза и тонкая нотка ирония в голосе, что сопутствуют тому, что она говорит, не обижают Лагард. Она лишь краснеет сильнее и сквозь смущение произносит с возмущением: — Он мой Предназначенный, Адамсон. Отчего-то вся веселость бесследно стирается с лица Клариссы. — Это больше, чем… Ну, ты понимаешь. Филис знает, что ведьма понимает. Но ее слова вдруг лавиной накрывают Клэр. Она хмурится, сильно закусывая нижнюю губу и отводит взгляд к окну. Воспоминания. Странная вещь, неподвластная даже магии. _Отвали, Пейн._ Лиам вздыхает, следя за пропадающим в темноте силуэтом розоволосой. Сердце сжимается. Хочется содрать с себя кожу, разбить собственную голову о стенку — невыносимо, до воя невыносимо слышать такой тон Клэр. Клэр, которая никому и никогда не улыбалась так, как улыбалась ему. Клэр, которая рассказывала ему то, что не доверяет даже своей драгоценной Лагард сейчас. Теперь она даже не позволяет себе обернуться, чтобы взглянуть ему в глаза. Слишком низко для нее. Она его ненавидит? Лиам тут же себя успокаивает: не может. Она не может ненавидеть его, пока жива Луна в ее крови. — Так и будем играть в догонялки? — голос у него спокойный, уверенный. Клэр почти вздрагивает от того, насколько бас стал низким и хриплым, насколько изменился тон. Насколько же изменился в Споте сам Пейн. Эта перемена не то, чтобы пугает. — О, нет, давай поиграем в выбивалы! — она усмехается и резко разворачивается, выставляя ладонь вперед. Алкоголь играет в крови, туманит взгляд. Щекочет в кончиках пальцев, когда она слегка сжимает ладонь, как будто пытаясь споймать что-то невидимое в воздухе. Эта перемена вызывает разочарование. Лиам знает, что значит такое движение. Но не успевает отреагировать. Мощный поток ледяного воздуха бьет в грудь. Дыхание останавливается. Руки невольно падают по бокам, затем утягиваются куда-то назад. Этот невидимый кулак бьет его так сильно, что он отлетает почти в самый конец пустого, темного коридора. — Ой, я, кажется, выиграла, — Адамсон хмыкает, разворачиваясь, дабы уберечь себя от картины валяющегося на полу Пейна. Ей кажется, что, задержись ее взгляд на парне еще хотя бы на мгновение, она бы сорвалась с места ему на помощь. А ей это совсем не надо. Нужно каким-то образом попасть обратно в спортзал, избегая липучки-Пейна, убедиться в том, что Филис не угробила себя и найти Луи. У него оставался коньяк. — Тебе кажется. Лиам звучит совсем близко. Прямо за спиной. Клэр успевает лишь нахмуриться в порыве обернуться, как горячая, сильная рука хватает ее за талию и сильнейшим движением откидывает ее в тот самый конец коридора, где недавно сам Пейн лежал, пораженный ударом магии Адамсон. А он так и не изменился. Любит наносить ответные удары. Даже Клэр, несмотря на то, что она его Предназначенная. Хотя, думается ей самой, будь он каким-нибудь благородным джентльменом, она бы не позволила корням его влияние проникнуть так глубоко. Кларисса громко кричит. Выставляет руки вперед и с трудом не теряет ориентир, сумев приземлиться на колени. Тяжелое дыхание. Алкоголь подогревает гнев в крови. — Теперь я вожу, — она вскидывает голову и медленно встает, отряхивая платье. Обида штурмует последние капли самообладания. Откидывает прядь волос, лезущую в глаза, и улыбается. Лиам улыбается в ответ, вопросительно приподняв бровь. Это его идеальное спокойствие и совсем не злобная ухмылка доводят Адамсон до грани. Клэр сама не понимает, как получается так, что пальцы начинают испускать тоненькие струйки дыма, что словно змеи крадучись ползут к ногам парня, норовя их запутать. Делает резкие, быстрые шаги вперед, ощущая, как тяжелеет дыхание. Лиам с легкостью их обходит, словно идет по давно изученному маршруту ей навстречу, продолжая смотреть Клариссе прямо в глаза. — Какая прелестная песня, — он растягивает пухлые губы в улыбку и буквально целуется с полом, избегая резкой вспышки черного дыма там, где он недавно стоял. Громкий рок как будто бы сотрясает стены, доносясь до коридоров лишь смутным вибрирующим звуком. Лиам тут же приподнимается, но приходится припасть спиной к стене, избегая очередного удара. Однако, он успевает задеть руку Клэр и развернуть ее так, что теперь она стоит напротив. Он уже подошел слишком близко. — Все еще убиваешься по року? Странно, Пейн, я думала в Споте тебе привили любовь к классике, — Кларисса хмыкает, поднимая ладони вверх, но Лиам подскакивает и взмывает их к потолку, — ушел ты классически по-английски. Черный дым с негромким свистом взлетает, направленный раскрытыми ладонями прямо вверх, и штукатурка вместе с кусками потолка падает прямо на них, создавая страшный грохот, но громкая музыка в спортзале заглушает шум. Лиам реагирует быстрее Клэр. Он хватает ее за запястья и делает пару шагов, прежде чем свалиться в стороне от рушащегося потолка. Неосознанно наваливается сверху, собирая ее колени под свой живот. Сжимает со всех сторон, создавая некий защитный панцирь, и жмурится. Кларисса же не в силах закрыть глаза. Полный шока, все еще плескающегося в нем коньяка и непонимания взгляд упирается в лицо Пейна. Которое очень близко. Даже слишком. От него пахнет мятой. Наверное, те самые ментоловые сигареты, которыми он когда-то делился со Стайлсом, но кудрявый раздавил свою пачку, стоило только услышать, что тот самый друг ушел. Клэр тоже кое-что раздавила. В себе. — Отпусти меня, чертов ты ублюдок, — голос ледяной, строгий. Лиам задумчиво усмехается, выпустив из своего плена ноги девушки, но лишь только тогда, когда окончательно убеждается, что штукатурка не валится на пол. Руки продолжает сжимать в своих. — Опять? — поднимает глаза к полным холода глазам Адамсон. — Не хочу. — Не всегда все будет так, как хочешь ты, Пейн, — Кларисса резко дергается и отталкивает парня от себя. Он, на удивление, спокойно дает ей выбраться из-под него и усесться на пол, опираясь на стенку. Клэр хмурится, резкими движениями снимая с ног высокие каблуки, и разглаживает пыльную юбку. «Филис меня за испорченное платье просто придушит.» — Слушай, Кларисс… — Не смей, — Адамсон не дает Лиаму договорить, угрожающе сверкая карими глазами в полутьме, — называть меня так. Ты не можешь. Больше не можешь. Пейн хмыкает, запрокидывая голову назад, и прикрывает глаза. Его ноги почти касаются ног сидящей напротив Клэр. — Клэр, — усмехается, — Клэр, да… Новое имя. Может, начнешь новый этап жизни? — Иди к черту, — Адамсон приподнимает бровь, — ты не имеешь никакого права наведываться в Эддингтон и так просто просить меня тебя просить простить тебя. — А я еще ничего не просил, — Лиам быстро облизывает губы и закатывает рукава рубашки. Клэр тихо, но медленно вдыхает через нос. — Вот теперь попрошу. Мне жаль, что я разбил твое сердце. — Как же громко это звучит, Пейн, слишком скучно. Придумай что-нибудь покреативнее, — Кларисса закатывает глаза и скучающе рассматривает свои ногти. Парень напротив вдруг заливается мелодичным, красивым смехом. — Да, я уже успел забыть, что ты не особо любишь разговаривать, — он улыбается, глядя ей прямо в глаза, но Клэр взгляд не отводит. Стойко смотрит в ответ. — Да и про нашу предназначенность ты забыл, — она ядовито улыбается, — ну, знаешь, года полтора назад. — Не забывал, Адамсон, черт возьми, хватит давить на это, — он вздыхает, отводя взгляд первым, а Клэр демонстративно изображает удивление. — Ох, точно! Надо же тебя прижать к груди и сказать, какой ты хороший! — Не надо, — голос вдруг у Лиама становится суровым, — мне лишь надо, чтобы ты… Чтобы ты простила меня. — О, это будет слишком жирно для тебя, Пейн, не обижайся, — розоволосая манерно сюсюкается, из-за чего парень закатывает глаза и вглядывается в ее глаза столь пристальным и глубоким взглядом, что Клэр замирает. — Мне не надо ничего, кроме прощения, — он вздыхает, зарываясь ладонью в волосы, — я натворил много ошибок и принес в твою жизнь лишь только дерьмо. Все эти разборки со стаей, борьба с луной и все остальное. Но я не могу спокойно жить дальше, зная, что ты все еще держишь обиду на меня. Он чуть хмурится, бегая по лицу Клэр, и прерывает ее прежде, чем она открывает рот. — Я понимаю, что это нельзя сделать так быстро, за пару секунд. Я понимаю и не требую ничего сейчас или даже в ближайшие месяцы. Но… Лиам прекращает говорить и закусывает нижнюю губу. Нервно терзает пуговицы на рубашке. — И не надо думать, что я прибежал к тебе из-за того, что ее больше нет. Просто… Он опять запинается. Хочет врезать себе, наказывая за безрезультатность такой отрепетированной речи, но лишь прикрывает глаза на секунду и слегка улыбается. Встает, отряхивает одежду от пыли и подает руку Клэр. — Не надо ничего. Ты только прости меня. Не сейчас, не завтра, но хоть когда-нибудь. Прошу. Тоненькая ручка не покидает острых коленок. Сжимает бархатную ткань платья. Нервно разжимает и комкает вновь. Несмело поднимается. Пальцы дрогнут в раздумии, застывая у мужской ладони. И аккуратно касаются теплой кожи. Большая ладонь сжимает бледную руку. _Нет._ Филис следует за Клэр аккуратной поступью. Путь, по которому они идут, растворяется в непроглядной тьме где-то меж деревьев, из-за чего Лагард теряет ориентир почти в самом начале пути. Ночной лес зимой. Завораживает. Ночь старательно прячет под своим покровом почти все, не давая даже вездесущему свету полной Луны пробраться сквозь кроны деревьев. Единственный источник света, хоть и тусклого, но теплого, дарящего чувство безопасности, — это фонарь в руках Клэр. Она отчаянно борется с зимой, пробираясь сквозь высокие сугробы, борется с тьмой, освещая свой путь, хоть и бедным, но все же светом. Филис давно поняла, что сопротивляться всему, что произойдет сегодня — бесполезно. Она слушает тишину, скрип колючего снега под их босыми ногами, поражаясь способности Клэр распознавать верный маршрут в такой темени и при таком огромном количестве снега. На секунду Лагард забывается: «Куда мы идем?». И тут же встряхивает головой: что-то не так с ее состоянием. Сонливость преследует ее целый день, мысли сливаются друг с другом, не слышно ни одного четкого слова. Словно само тело готовится к приближающемуся коллапсу. Лунная поляна. Здесь, в отличие от чащоб леса, светло почти как днем. Луна кажется еще выше обычного, касается бледными лучами встревоженных лиц, как мать касается мокрых щек своего ребенка, когда он бьется в истерике. Она ласково гладит его по голове, заботливо утирает слезы и прижимает к своей груди. Слышно лишь завывания ледяного ветра, настолько тонка тишина. Клэр останавливается, за ней тормозит Филис. Фонарь тухнет моментально. Босые ноги тонут в снегу, немеют от холода. Адамсон оборачивается к Лагард, чье расслабленное выражение лица вводит в ступор. _Надень капюшон и возьми меня за руку._ Филис послушно накидывает красный капюшон на голову, потирая пальцами холодные мочки ушей. Прислушивается. Гудения нет, значит, Охотников рядом тоже. Они там, в глухой чаще, бегут за Даниэллой, натягивая стрелы в луках. Она тяжело дышит, еле передвигает лапами, но все равно бежит. Волчица знает: она самая быстрая в стае, она должна привести эту орду в назначенную минуту на место, освещенное Луной. Когда все будут готовы. Когда будет готова Филис. С первого взгляда, на Лунной Поляне нет никого. Лишь Клэр и Филис проталкивают толщу снега, чтобы добраться почти до самой середины, переглядываются и поднимают взгляд вверх. Тишина. Не слышны шаги людей, окружающих девушек, прячущихся в тени деревьев. Три тени в длинных мантиях почти парят над снегом, приближаясь к ним совершенно бесшумно. Они останавливаются со стороны черного плаща, не приближаясь к красной мантии. Лагард глубоко вдыхает. Мороз режет слизистую носа, скребет горло. Холодно. Сердце бьется размеренно и спокойно. Даже странно как-то. Вот она на грани потери последней частички себя, как человека, а страха нет. Нет, вообще, ничего: словно невидимая резинка стерла саму способность чувствовать что-то. Кроме холода. И горячего следа чужого взгляда на теле. Гарри. Он здесь. Филис с трудом отрывает взгляд от Луны, величественно наблюдающей за происходящим, и опускает голову, глядя на два светящихся в темноте зеленых фонарика. Они полны тревоги, особо пристальны и блеск в них совсем Лагард не знаком. Парень поджимает губы, грозно хмурясь, и делает еще один шаг назад в непроглядную тьму, а выступает обратно через пару секунд огромный волк. Лагард слегка улыбается и вновь поднимает голову вверх. Пугающее спокойствие перед приближающейся бурей.

****

Гарри с тревогой следит за тем, как Клэр оглядывается, чтобы взглянуть на темные тени за ней. Это ее семья. Они здесь, чтобы помочь совершить деяние, от которого зависит дальнейшая судьба стаи. Одна из мантий, — непонятно, кто именно под ней, — приближается к ведьме, шепчет что-то на ухо. Кивок. Адамсон наклоняется к Филис. Она что-то долго-долго говорит, но так тихо, что даже самый приближенный человек не разобрал бы и слова. Ветер завывает высоко в небе. Он сметает снег с верхушек деревьев, затягивая его в круговорот. Гарри жмурится, когда снежный поток ударяет прямо в глаза. Выдыхает, отчего пар струйками вылетает из его ноздрей. Рев приближающейся метели настолько громкий, что Стайлселе различает за спиной шорох. Но обернуться успевает. Стрела со свистом пролетает мимо и врезается в ствол дерева. Рык. Гарри наклоняет голову, глядя прямо в глаза стоящему напротив Охотнику, и позволяет себе краем глаза взглянуть на отца, стоящего неподалеку. Черный волк таким же безжалостным взглядом впивается в своего оппонента. Громкий вой альфы — знак. Стайлссрывается с места, захватывая мощными челюстями руку Охотника, и вскидывает его с такой мощью, что конечность остается во рту. Гарри сплевывает ее и поднимает голову вверх, заливаясь мощным, грозным воем. Начинается хаос. Гарри даже не понимает, как все еще не свалился без сознания через минуту. То, сколько усилий приходится затрачивать на одного, то, скольким приходится противостоять одному — смертельно много. Охотников множество, они падают лишь когда их головы откидываются в стороны, а тела с все еще прижатыми к груди луками остаются беспомощно валяться в снегу. Волкам же стоит лишь получить стрелу в лапу, просто задеть ухо — и Ребенок Луны тут же падает в предсмертных судорогах. Бой. Кровожадный, жаркий, безостановочный. Перед глазами то белые лица Охотников, то пятна крови на снегу. Водоворот. Стайлсу удается обернуться лишь на пару секунд, чтобы взглянуть на Лагард. Он каменеет, ведь Филис… Ее здесь нет. Танец с ледяным ветром. Объятия сурового мороза. Колючие поцелуи редких снежинок. Прикосновения холода. Она кружится, кружится, кружится… Мягко передвигает ногами, но не тонет в снегу, паря над ним, словно не весит ни грамма. Вороны горланят во все горло, медленно обрисовывая четкий круг где-то высоко над Филис. Взмахивают крыльями медленно и величественно, стойко выдерживая порывы ледяного ветра, треплящего угольные перья. Не сводят черных глаз-жемчужинок с танцующей девушки. Они не подпустят к ней ни одну живую душу, пока она не закончит этот танец с духом леса, с суровой зимой и магией предков. Легкие движения рук. Ловит пальцами ветер, плавно прощупывая ими ледяной воздух. Красный плащ грациозно следует за хозяйкой, совершая круговороты вместе с ней, и еле касается снега. Колени выскальзывают из его защиты. Руки высоко вверху. Белоснежная кожа оголяется. Алые губы приоткрыты. Стеклянные глаза направлены высоко в небо. Кружись, кружись, Дитя Луны. Сплетайся воедино с лесом. С волчьей силой. Чувствуй холод каждой клеточкой тела. Слушай песнь ледяного ветра. Прислушайся к вою предков. Ощути их силу и величие. Окунись в себя. Раскрой глаза шире, чтобы видеть устланное снежными тучами небо. Редкие звезды, показывающиеся из-за них, да сверкающие так ярко, что слепит глаза. Вдохни глубже, чтобы магия впиталась в легкие, а мороз поцарапал горло. Кружись, Дитя Луны, кружись, чтобы слиться с зимой, с лесом и темным шлейфом магии. Она танцует, ощущая, как прикасается к животу и рукам шепот ведьм. Как тонкой струйкой оплетает каждую конечность заклинания, неслышно произносимые ветром тысячи лет назад. Сила в крови. Бурлящая, чарующая. Мутнеют мысли. В голове пусто. Ничто сейчас не нужно. Нужен холод, лес, ветер… Пальцы подрагивают. Чувство полета щекочет ребра. Ничего не слышно, кроме воя ветра. Ни звуков борьбы, ни рычания волков. Ничего не видно, кроме ночного, темного неба и матери Луны, что пристально наблюдает за ее танцем, даря свою мощь и силу одним лишь прикосновением бледных лучей. Ни столкновений волков с охотниками, ни тяжелой борьбы, ни клыков, ни темной крови на белоснежном снегу, слившейся в бесконечно сложные узоры. Ничего не ощущается, кроме энергии волков, силы леса, мороза и мощи вечных гор. Филис кружится в своем трансе, впитывая в себя силу Луны. Нагая, как и телом, так и душой, она протягивает к ней руки, просясь ввысь. Магия. Величие. Мощь вечной силы. Она не замечает, когда перед ней вдруг появляются карии, строгие глаза. Розовые волосы торчат из-под темного капюшона, треплясь из-за бешеного ветра, бледные руки тянутся к рукам Филис. Мягко касаются запястий, ползут ниже, вырисовывая неведомый никому рисунок, и аккуратно вынимают зажатый между пальцев камень, чьим острием проводят по этим очертаниям, но боли нет. Эйфория. Кровь медленно ползет по коже, обжигая своим холодом, и каплями вычерчивает круг вокруг кружащейся Филис. _Готово._ Голос в голове. Гарри взмахивает головой и резко срывается с места, пробираясь сквозь трупы и не останавливающиеся ни на секунду драки прямо на Лунную Поляну. Филис все еще покачивается, не осознавая, кто она вообще такая, а Стайлсприближается к ней все ближе, ближе, желая схватить за красный плащ и утащить к пещере, к огненным розам, требующим ее крови, но… Слышит скрип. Замирает буквально в паре шагах от своей Предназначенный и с ужасом смотрит на Охотника, натягивающего стрелу в его направлении. Он не успеет отойти. Не успеет спастись. Однако. Светлый волк сбивает Охотника с ног. Голубые, лукавые глаза — чертов Этвилл. Как иронично. Гарри тут же оборачивается обратно к Лагард, но его вдруг в сторону откидывает сильнейший удар. Прямо по ребрам. Встать обратно на ноги невыносимо больно, но Охотник без лука, видимо, выбитого раннее, наступает на него неумолимо быстро. Непонимание. «Клэр, какого черта они ступили на Лунную Поляну?! Они же не могут находится здесь! — Я не знаю! — она кричит в голос. Метель срывает с ее головы капюшон. Она захватывает всех. Орет ветер, бушует ураган. Снежное торнадо то взметает попавшихся ему на пути вверх, то утихает, раскидывая противников на многие метры друг от друга, вжимая в деревья. Безжизненный взгляд вновь касается Гарри. Охотник. Еще один на Лунной Поляне. Кажется, изначальный план послал их очень далеко и надолго. Пока не затихла вьюга и Луна не видит происходящего, Филис должна оказаться рядом с пещерой, где когда-то неподвижно лежали во льдах Охотники, должна напоить своей кровью корни огненных роз и только тогда холодный лунный взор постигнет врагов своих Детей. Но никто не собирается выпускать Лагард с Лунной Поляны. Удар. Гарри кубарем проходится по снегу. Удары о камни, зарытые под ним, приходятся прямо по голове. Взгляду тяжело фокусироваться на чем-либо, но он вдруг цепляется за две фигуры, так умело сливающиеся с общей картиной. Две фигуры, искусно увиливающие куда-то вглубь леса так, что никто не обращает на них внимания. Это Филис. В красном. И… Джемма? — Давай же, — она шепчет, смахивая с лица мешающие пряди платиновых волос, — Филис, спрячь руки под мантию. Лагард медленно моргает. Медленно дышит. Медленно двигается. Медленно думает. Состояние, словно она погружена под воду, но не задыхается на своем пути на дно. Но Филис честно пытается с собой совладать: она послушно прижимает руки к своему телу, тут же ощутив их неприятную липкость. Кровь с обоих локтей течет без остановки, чересчур неправдоподобным потоком. Наверное, от ее потери и появилась такая слабость? Нет, мать Клэр предупреждала, что такое состояние повлечет за собой транс, выход из которого может занять не час, даже не день и не два. — Сюда, — Джемма сворачивает, оборачиваясь, чем вынуждает и Филис это делать. Позади никого нет. Только вот… — Джемма, — Филис хрипит, а собственный голос ей кажется каким-то совсем чужим, — я слышу. — Что? — девушка с паникой вглядывается в лицо Лагард. — Голоса. Голоса Охотников, — Филис чувствует, как расширяются собственные глаза, когда они резко тормозят у обрыва. Гора срывается вниз так резко, что падение не предвещает скатывания по склону, лишь прямое направление в Форест-Лейк. — Вот черт, — Стайлссмотрит в сторону, куда они с Филис должны были побежать, но там тихо, безмолвно, словно статуя, стоит Охотник. С другой стороны — еще один. И впереди. Нету только… — Я знаю, что не время для таких разговоров, — Джемма хмыкает, резко дергая Лагард за руку, из-за чего та морщится от боли, — но я прошу простить меня. За все, что я сделала, и за все, что я сделаю. Ты мне не нравишься, Лагард, но ты хорошая. Охотников нет позади. Там, где озеро. Филис не понимает, в какой момент Джемма вдруг отталкивается от земли и… Падает назад. Так спокойно, словно знает, что приземлится в мягкую кровать. Лагард успевает лишь сделать рваный вдох, с шоком глядя на постепенно удаляющихся Охотников, стоящих на краю, и вода засасывает ее. Но перед этим эту водную гладь приходится пробить собственной спиной, из-за чего боль столкновения с бетоном одолевает все тело. Боль такая, словно вода - это хлысты, рьяно бьющие по коже. Ледяная. До ужаса ледяная. Двигаться в ней кажется невозможным: тело тут же сковывает озноб. Филис — Ребенок Луны, с температурой тела повышенной на порядочное количество градусов, нежели у человека, даже чем у обычного волка, но ей вдруг становится до костей холодно. Нету воздуха. Темно. Страшно. Джемма ориентируется намного быстрее: она хватает Филис за запястье, активно шевеля окоченевшими конечностями, и уверенно плывет куда-то в пугающую темноту дна. Ее почти белые волосы ярким пятном выделяются, давая Лагард единственный ориентир. Ужас. Панический ужас сковывает тело, что кроме холода создает эффект полного отсутствия власти над руками и ногами. Филис мерещатся в воде чьи-то огромные глаза, невероятно большой хвост проплывающего мимо чудовища, странные фигуры на самой глубине и тянущиеся из тьмы руки, что почти касаются ее лодыжек, но Джемма затаскивает ее в узкое, не менее темное пространство, похожее на длинный коридор. Подводная пещера. Воздух нужен катастрофически. Так, что в глазах уже появляются темные, огромные пятна. И вот он, драгоценный, такой необходимый, резко врывается в легкие. Теряется ощущение пространства и времени. Филис лишь неразборчиво слышит чей-то дикий кашель, еще один, — через пару секунд она осознает, что это ее собственные попытки вытолкнуть из легких воду, — и пальцы на своей руке. Кровь везде, на всем теле, она шла шлейфом за ней по озеру. Теперь вода не касается тела, не морозит кости. Сухо, но все так же холодно. — Филис! Филис! Открой глаза! Господи, да приди же в себя! Удар. Голова отклоняется, веки резко распахиваются. Лагард тяжело дышит: кислорода как будто бы все еще мало. С истерикой смотрит в глаза Джеммы, не менее напуганные и тревожные. — Давай, вставай. Цветы там, — она бережно поднимает Филис, поддерживает и указывает рукой туда, где виднеется темное небо, застеленное грозными снежными тучами, несущимися куда-то вдаль с бешеной скоростью. — Где мы? — Лагард еле как усмиряет желание упасть и закрыть глаза, разглядывая высокие темные стены. Ярко голубым светом выделяются странные, выцарапанные иероглифы. Какие-то руны. Что за язык? Нет времени думать. — Там, где во льдах коротали свои года Охотники, — Джемма нервно кусает пальцы, не сводя взгляда со входа в пещеру. Они могут появиться в любой момент, а сражаться вдвоем против кучки уродцев с ядовитыми стрелами не так уж просто, особенно учитывая состояние Филис. Лагард оборачивается. Странная дыра в полу за ней пугает сизой мглой. — Что это? — шепчет она с ужасом, отскакивая назад, и поскальзывается на льду. Джемма ее удерживает перед падением в эту самую пропасть и дрожащим голос произносит: — Не свались туда. Неужто ты думала, мы вынырнем сразу сюда? Я тащила тебя сюда, пока ты была в отключке с того момента, когда мы вытащили головы из воды. — Я была в отключке? — Филис успевает лишь произнести это, прежде чем они вдвоем застывают. На входе четыре фигуры. Высокие. С длинными синими волосами играется снежный ветер. На плечах покоится волчья шерсть. Луны на их лбах не похожи на ту, какая освещает ночную Землю. Чужие, агрессивные, ехидные. И глаза. Совершенно бесчувственные. — Нам крышка, — Джемма всхлипывает. Лагард пошатывается, но тут же встает ровно. — Мы справимся. Обе стороны надвигаются друг на друга. Стрелы блестят даже в темноте, проскальзывая между девушками. Они уворачиваются. Джемма наступает в ближний бой первая: с каким-то зверским остервенением она выхватывает из рук Охотника лук и выкидывает его вперед вместе со стрелой. Удар в гортань. Когтями прорезает живот и срывает с плеч шерсть несчастного Ребенка Луны, но не ожидает удара в спину. Боль пронзает позвоночник. Филис смотрит на стоящего перед ней Охотника с паникой. Двое тут же направились к Джемме, а этот, покрупнее, явно нацелился на нее. Он стреляет. Она наклоняется, избегая попадания, и норовит пробежать в такой позе, но он хватает ее за талию и швыряет обратно. Кровь размазывается по льду. В глазах звездочки, мучительная боль в затылке. Охотник вновь натягивает тетиву, но Лагард с криком бросается ему в ноги, сбивает колени и ползет к цветам, пылающим у входа, как нечто острое впивается в лодыжку. Она на секунду оборачивается, крича, как сумасшедшая: острые когти Охотника пронзают кожу. Она дергает ногой, но тот не отпускает. Тогда Филис ложится на спину и чувствуя, как прожигает оранжевый цвет радужку глаз, с нечеловеческой силой пинает его прямо в лицо. Охотник отпускает ее и этого хватает, чтобы добраться до цветов. Снег, подгоняемый ветром, ударяет в лицо. Лагард возносит руки над каменной розой, жмурясь, но вдруг с ужасом понимает, что… Порезы начали затягиваться. Они были совершены особым камнем, чтобы волчья кровь не дала коже затягиваться так быстро, но, по всей видимости, уже слишком поздно для того, чтобы этот очень нужный эффект продолжался. Паника. Она захлестывает. Ногти вспыхивают от страшной боли, когда острые когти выпускаются из-под них. Филис судорожно дерет ими кожу рук, но… Тщетно. Да, конечно. При обсуждении обряда эта деталь обговаривалась и не раз: заговоренный предками Клэр камень подразумевал не только замедление регенерации тканей, но и также их защиту на несколько часов. Теперь ничего не проткнет кожу Лагард в ближайшие сутки. Она всхлипывает, с ужасом оборачиваясь. Охотник, которому она нанесла тяжелый удар, поднимается, отряхивая полы своей одежды, а те, кому Джемма давала такой упорный отпор, теперь окружили ее и нацелили стрелы на девушку, прибитую к стенке. Стрелы. Филис резко оборачивается к цветам. Это не конец, нет. Еще не поздно. Одинокая, надломленная стрела, которую Стайлсстаршая выбила из рук Охотника в самом начале, лежит прямо у голых, щедро усыпанных ранами и синяками коленями Лагард. Дрожащие руки поднимают ее, аккуратно проводят по основанию и… Глубокий вдох. …Ты же сама понимаешь, что никогда не сможешь руководить армией головорезов, стрелы которых пропитаны неизвестным никому ядом, который смертелен для волков. Выдох. Слова Клэр проносятся в голове со скоростью света. Нет времени думать, соображать, грустить и взвешивать «за» и «против». Надо действовать. Громкий крик заставляет всех застыть. Стрелы, направленные Джемме в лоб, остаются натянутыми, вдохи замирают. Она сама резко оборачивается к фигуре в красной мантии и вскрикивает, но уже слишком поздно. — Филис, нет! Острие стрелы пронзает кожу. Легко, спокойно. Лагард опускает дрожащие руки над цветком и буйная метель в одну секунду укладывается на землю, открыв магически умиротворенное ночное небо. Огромная Луна смотрит на Филис с гордостью, с поощрением, с материнской заботой. Ветер мягко касается мокрых щек. Кровь капает в каменный цветок. Кровь, уже впитавшая в себя яд, уже познавшая смертельную отраву. Но роза всасывает в себя ее, пускает глубоко в корни, распространяет в каждую свою клеточку. Жар меж лепестков и листьев отдает в лицо Филис горячим паром. Судорога сводит пальцы, отчего они опускают стрелу. Так тихо. Откуда-то, словно заевшие голограммы, появляются Охотники. Один за другим они становятся перед Филис в ровные шеренги, опускают луки. Дети Луны, отчаянно бившиеся у Лунной Поляны, на поприще недавней битвы, в шоке поднимаются на дрожащих ногах. Враги пропали так неожиданно, словно их никогда и не было. Но запах их все еще остался. И Гарри резко вскидывает голову, уловив сквозь него другой, такой знакомый аромат лаванды. Он срывается с места, не видя ничего. Сердце клокочет в груди. Он ненавидит этот орган, переполняющийся сейчас ужасом и болью. Остальные спешат за ним: побитые, хромающие, вытягивающие из себя последние силы. Но они бегут, ни на секунду не отставая от сына альфы. Нельзя. Охотники стоят, как неживые. Дети Луны застают их в ровных колоннах, стоящих прямо перед Филис, сидящей на коленях. Ее пробивает крупная дрожь. Тяжелая голова с трудом опускается и вновь поднимается. Команда отдана. Один за другим, эти безжалостные головорезы, отточено шагают в пещеру. Оттуда буквально выползает Джемма, перемазанная кровью, в ранах и ушибах. Она без сил опускает голову, прикрывая глаза. Все кончено. Гарри не слышит своего дыхания уже секунд тридцать. Клэр чувствует толчок в спину. Мать берет ее за руку и быстрыми, резкими шагами ведет к пещере. А еще Клэр чувствует, как содрогается грудь от всхлипов. Громких, пронзительных, глубоких. Но она их не слышит. И слез на щеках, почему-то, не ощущает. Проходя мимо бледной, как снег, Филис Адамсон почти падает рядом с подругой, но мать затаскивает ее в пещеру, не дав упасть. Женщины семьи Адамсон должны выполнить свой долг: они должны погрузить Охотников в вечные льды, заморозить их сердца и отстранить от внешнего мира. Перед Филис вдруг падает на колени бабушка. Всхлипывая, одной рукой она закрывает рот, а второй тянется к внучке, но почему-то ладонь падает на ее ледяную ногу. — Филис… Моя маленькая девочка… И. Вдруг. Она замирает. — Фред? — шепчет с ужасом, оборачиваясь. — Фред! О нет, Фред! Старушка вскакивает с места. У Филис нет ничего в голове, ничего в груди, но она ухватывается за руку бабушки и поднимается вслед, вынудив первую тащить ее за собой. Но идти немного. Опершись спиной о ствол ближнего дерева, на снегу лежит Фред Лагард. — Дедушка… Филис не понимает, как в ее теле находятся силы, чтобы схватиться за свитер старика. Бабушка, упавшая на колени позади, каменеет в немом ужасе. — Дорогуша, — он улыбается, снимая очки с выбитой линзой, и Лагард видит в карих глазах заставшие слезы. — Я так горжусь тобой, Филис, — большая ладонь Великана ложится на щеку внучки. Она ошарашенно смотрит на его спокойное лицо. Опускает взгляд к животу, откуда торчит стрела. — Нет, нет, нет… — шепчет судорожно, зачем-то приглаживая свитер на груди старика. — Дедушка, тебе надо помочь. Клэр, подойди же. Надо помочь дедушке. Кому она это говорит? Непонятно. Ледяные слезы обжигают холодом щеки. — Дедушка, не надо, — всхлипывает и тут же утирает нос рукой, — не сейчас, я прошу. — О нет, дорогуша, настало мое время, — он улыбается, так, как улыбается всегда: успокаивающе, надежно, с теплом. Филис стонет. — Я чувствовал, — говорит с какой-то гордостью, старый пень, и хмыкает, отчего в уголке рта появляется кровь, — помнишь? — Помню, — Лагард кивает много-много раз, утирая слезы, чтобы те не размывали лицо старика. Она видит его последний раз таким… Таким живым. И она хочет запомнить каждую деталь любимого лица. — Я люблю тебя, дорогуша. Люблю твою бабушку и твою маму. И Стива, — кашляет, жмурясь, — но скажи, чтобы они не обижались: тебя я люблю больше всех. Дедушка опять улыбается, а Филис не может поверить, что это происходит в последний раз. Что она в последний раз ощущает эту тяжелую, большую руку на своей щеке, как длинные пальцы заправляют за ухо прядь волос. — Когда-нибудь мы снова встретимся, но ты меня до этого времени… Ты меня… Не забывай, — возле глаз образуются те самые морщинки. Взгляд, добрый, величественный, теплый взгляд Великана направлен Филис прямо в глаза. Улыбка застывает. Грудь перестает вздыматься в коротких, частых вздохах. Рука, теплая рука, обессиленно опускается на колени Филис. Лагард закрывает рот ладонью и с ужасом вглядывается в столь важные и теплые сердцу черты лица дедушки. И припадает к его груди, как всегда делала, когда ей требовалась его поддержка и защита. — Не уходи, дедушка, — всхлипывает, вдыхая запах старых книг, любимой сигары и чего-то сладкого из пекарни, — ну пожалуйста. Темнота. Накатывает резко. Неожиданно. Пропадает все, что было когда-то в памяти. Осталась только улыбка дедушки и добрые карие глаза, глядящие в душу.

****

Гарри удаляется с Лунной Поляны в компании Клэр и ее старшего брата, Феликса. Между ними царит мрачное молчание, окутавшее всех присутствующих еще на похоронах. Кажется, во всем мире остались лишь две вещи, что остались неприкосновенны перед этим безмолвием: это миссис Лагард, не сдерживающая рыданий каждый раз, когда она оказывалась на месте, где теперь погребен ее Предназначенный. Удивительно, что в остальное время ей удавалось держать себя в крепких рукавицах. И природа, которую не трогают никакие трагедии людских жизней. Птицы поют так весело и радушно, словно всего пару месяцев назад они не стали свидетелями сотни смертей, душераздирающих сцен. Лес благоухает в своем весеннем расцвете сил: пахнет хвоей и цветущими кустами сирени, кое-где пробивающейся сквозь густые деревья. Странно. Весна в этом году какая-то поразительно щедрая на тепло. Обычно она знаменовалась в Эддингтоне, как вторая осень, но теперь она радует жителей ежедневным солнцем и пробуждением всего живого после тяжелой, морозной зимы. А солнце, как считает Гарри, уж слишком жаркое. Печет, как в середине июля. В обычной клетчатой рубашке, накинутой на футболку, ему страшно жарко. Из-за кудряшек потеет шея, но он так и не научился собирать их, как это делала Филис. Стайс поражается стойкости Адамсонов: что Клэр, что Феликс, как привыкли это видеть в последние три месяца абсолютно все, одеты в почти одинаковую черную одежду, словно они подражают друг другу. И ни один мускул на их лице не показывает, что брату с сестрой некомфортно, жарко, душно. Вообще, Клэр, которая и раньше была не особо щедра на проявление эмоций, после того дня стала какой-то… Железной. Лицо похоже на деревянную маску, не подстраивающуюся под настоящие эмоции человека. Но Гарри, глядя в ее пустые глаза, на похоронах в какой-то момент засомневался, что она вообще что-то чувствует. Хотя, иногда Лиаму удается вызвать в ней что-то вроде ухмылки, либо гневного взгляда. Они единственные на пустой трассе, пролегающей сквозь густой лес. Солнце продолжает палить так, что во рту сохнет до безумия, но никто из троицы не проронит ни слова. Они идут так очень долго, прислушиваясь к разговорам птиц, и наконец достигают финишной точки своего пути. Дом Лагардов выглядит так, словно он ничего не потерял. По-прежнему уют, тепло и ощущение безопасности источает он прохожему. Тот же фасад, та же веранда и стул с розовым цветком. Гарри задерживает на нем взгляд, проходя во внутрь. — О, ребятки, вы пришли! Как дела? — миссис Лагард порхает на кухне, размахивая венчиком, и одаривает подростков своим самым ласковым взглядом. Но не улыбается. — Неплохо, спасибо, — Феликс усаживается за кухонный островок, тут же своровав яблоко из вазочки. Эшли, размешивающая что-то в миске, заправляет прядь волос за ухо и недовольно ворчит: — Вообще-то, это на шарлотку. Не трожь. — А мы тут собираемся приготовить для вас небольшой десерт, — она что-то внимательно разглядывает в холодильнике, — остальные в гостиной уже изнемогают от голода. Клэр моментально направляется туда, оставив Гарри стоять на пороге кухне. Ему никогда не было так неловко в чужих домах, как стало здесь с тех пор, как Филис перестала появляться в уютных комнатах. А еще миссис Лагард… Он видит, что она держится, и держится чудесно, но все же Лунная связь с мистером Лагардом ее сжирает: щеки осунулись, пролегли темные круги под глазами. Похудели морщинистые ручки, потускнел взгляд. Не смотря на попытки ее сестры Дорис, по совместительству бабушки Зейна, вытащить Примроуз из омута, в котором она добровольно тонет, старушка уже давно поняла и приняла то, что ее ждет. Это ждет всех, кто обретает Предназначенного и теряет его раньше своего ухода. Это осознание того, что смерть поменяла свой билет с обычного поезда на скоростной. Без Предназначенного волки увядают. Они знаю, чувствуют, что скоро настанет и их конец, потому что существование без того, кого им предназначила Луна, невозможно. Гарри страшно даже подумать о том, что скоро этот мир покинет и миссис Лагард, но у него никогда не было пристрастия лгать самому себе. — Как все прошло? — голос у старушки моментально становится тише. Гарри пожимает плечами, стараясь придерживаться непринужденного вида, и засовывает руки в карманы джинс. — Хорошо, — Стайлспросто не знает, как еще можно ответить на этот вопрос. Со смерти мистера Лагарда появилась странная традиция: каждое воскресенье, в день, когда он умер, кто-то обязательно должен пойти к месту на Лунной Поляне, где он погребен, как почтенный член стаи, и оставить там роскошный букет белых лилий с тонкими веточками лаванды. Примроуз отказалась присутствовать на Лунной Поляне в такие дни, прекрасно понимая, что ее психика, вероятно, не выдержит и у нее будет нервный срыв. Очередной. А он ей сейчас совсем ни к чему. Старушка должна наслаждаться каждым днем жизни, зная, как ограничено их количество. -Ну, милый, иди же ко всем, — миссис Лагард мягко смотрит на него и кивает в сторону гостиной. Гарри кивает в ответ и проходит в коридор, зарываясь рукой в волосы. Оставшись один, выдыхает так, что легкие на секунду остаются совершенно пустыми. Все еще хочет пить. Как долго это все продолжится? Проем в комнату Филис на чердаке закрыт уже долго. Ее бабушка прониклась каким-то безумным страхом нахождения в комнате, где, казалось бы, только вчера властвовала жизнь и энергия внучки, а теперь лишь паутина и пугающая пустота. Однако, Гарри проходит дальше, дергает за спицу и лестница опускается вниз. Проводит пальцем по ступеньке. Сверху тут же отдает запахом лаванды и чего-то сладковатого. Так пахла Лагард. Он забирается наверх и замирает. Так прибрано, не считая слоя пыли, в комнате Филис, кажется, не было никогда. И пусто так не было. На столе ничего, хотя обычно там валялись книги, тетрадки и множество пустых чашек из-под чая с мятой. Ее ноутбук покоится на кровати, на нем какая-то кипа бумаг, сложенная в аккуратную стопку. Гарри хмурится. Это еще что такое? Находиться в комнате Филис без нее самой как-то странно. Бумаги на ноутбуке заполнены каким-то текстом. Он наклоняется, чтобы прочесть первую запись, ведь так и не решается прикоснуться ни к чему без разрешения хозяйки. «Она всегда боялась темноты. Ей казалось, что она живая. Что у тьмы есть глаза, уши и руки, которые непременно схватят ее за лодыжку и утащат куда-то в глубь черной неизвестности. Что, приходя каждую ночь, темнота приносит с собой разных монстров и с издевательской улыбкой наблюдает за тем, как они пугают людей. Страх сохранился с самого детства. Ей семнадцать, а ночник в виде волшебной феи все еще работает. И, похоже, магия этой дамочки с колдовской палочкой, действительно, спасает ее от злобной темноты, поджидающей каждый вечер. Она всегда боялась одиночества. Ей думалось, что одиночество — это большая комната, окрашенная в белый. Там нет ни окон, ни дверей, никакой мебели и понятия о рельефности. Стены, пол и потолок — гладкие, слишком скользкие. Там тихо. Так, что в ушах звенит и кровь стынет в жилах. И в ней нет никого. Пустота. Абсолютная. Так тихо и пусто… По-настоящему одиноко. Ей хочется кричать. Так, чтобы люди услышали и пришли на помощь, чтобы в комнате с белыми стенами появилась дверь и в ее мир наконец… Вошли. Появился шум: неважно какой, ей просто нужны звуки. Появились тени, очертания. Чувства. Эмоции. Мысли. Эддингтон — небольшая белая комната без дверей и окон. Это маленький, уютный городок, пропитанный спокойствием, с миловидными улочками, приветливыми жителями, однотипными домиками, холодным ветром и огромным лесом, окружающим его. Но она чувствует себя так, как чувствовала бы в белой комнате без окон и дверей. Одиноко. До крика.» Странно. Стайлс хмыкает , пролистывая еще пару записей, и вдруг осознает. Это Филис. Она — это Филис. Почти целый год она писала о себе, о своих переживаниях и чувствах, маскируя все события под какими-то образными сравнениями. «Зеленый… Зеленый цвет никогда не нравился ей. Почему-то, первая ассоциация, приходящая в голову, — тусклая, растекающаяся на листе акварельная краска. В Эддингтоне зеленый насыщенный, глубокий, хмурый. Он в густом лесу: в этих высоких елях, в кустах, в низкой траве. Зеленая крыша у «Домвера» и цвет стен снаружи, ошейник Бадди, новая блузка бабушки и его глаза. Они не насыщенные, как зеленый Эддингтона, но и не такие же блеклые, как акварель. Особенные.» — Дорогуша, — он усмехается, ласково гладя большим пальцем край бумаги. Сердце обливается теплом. Она считала его глаза особенными? Тогда, когда он так бессовестно терзал ее, негодуя от мысли о том, что именно она стала его Предназначенной. Гарри знает, что, вероятно, Филис пожелала бы его задушить сейчас, когда он читает все ее потаенные мысли, но он просто не может оторваться от них. И единственное чувство, так неистово терзающее его, нарастает все сильнее и сильнее. Вина. Душит ненависть к себе. Он делал ей больно. Стайлсу тошно просто от подобных мыслей, потому что даже в голове они звучат страшно наигранно и напущено громко. Он даже не задумывался, что может так сильно задеть чувства девушки. Ни разу. Где-то на последних страницах глаза Гарри расширяются, а рот вытягивается в форму буквы «о». «Да неужели?» — шепчет он со смешком и принимается быстро прочитывать одну строчку за другой, не понимая, когда она вообще успела это настрочить. «Прикосновения пальцев. Осторожность в каждом движении. Она даже не знала, что может быть не страшно. Сам процесс всегда ассоциировался с ужасом и болью. А оказывается… Хотя, вероятно, что дело лишь в двух зеленых фонариках и их обладателе» Она написала… О той ночи. Гарри замирает. Он помнит каждую секунду, когда они соединились. Помнит, как Филис из миленькой девочки с наивными большими глазами превратилась во взрослую девушку. Кричащую, немного застенчивую, но прекрасную в каждом миллиметре своего тела. Маленькая улыбка растет на губах. Его дорогуша оказывается не такая уж и недотрога. Глубокий вдох. Задерживает дыхание на пару секунд. Отпускает воздух. Гарри аккуратно складывает листы, скрепленные прищепкой, в прежнее положение и кладет обратно, заботливо поправив, чтобы не было видно следов проникновения в мир Филис, изложенный в этих строчках. Он спускается в коридор и закрывает проход на чердак с каким-то болезненным скрипом в сердце. Хочется вернуться туда и застать Лагард, сидящую на своем кресле-качалке с неизменной книгой «Унесенные ветром». К слову, он так ее и не вернул. Но на таком уютном, теплом чердаке никого нет. Наверное, и не будет. Этот дом потерял слишком много, чтобы стены, пропитанные воспоминаниями, смогли сдержать любого, кто решит остаться здесь. Наступает новая эра. Новая часть книги. В гостиной все неизменно уже несколько месяцев: Даниэлла и Зейн каким-то волшебным образом умещаются в кресло, Луи сидит у самого дивана, передвинутого к окнам. Клэр с ревностной жадностью делит с ним это место, забывая о Лиаме, что скрывается на стуле в тени книжного шкафа. Найл предпочитает сидеть на полу у ног Миртл, сидящей на подлокотнике дивана. А Гарри всегда стоит. Он стоит над этим диваном, неморгающим взглядом уставившись в до боли знакомое лицо, и почти не дышит. Все провожают Стайлса молчаливым взглядом, когда он неспешно подходит к Филис и наклоняется над ней. — Привет, дорогуша, — хрипло шепчет, даря мягкий поцелуй в горячий лоб. Ресницы лишь слегка подрагивают, губы все так же плотно сжаты. — Она такая же горячая, — он оборачивается к Клэр, скрыв тревогу в поджатых губах, — ты говорила, что чувствуешь ее выход из комы. — Это и есть главный признак того, что Филис скоро вернется, — Адамсон хмурится, глядя на него исподлобья, — организм начинает работать ускоренно, чтобы вернуть прежние функции, и волчья кровь быстрее перемещается по телу. Поэтому температура повысилась на несколько градусов, но это не страшно. Тревогу в груди Гарри такой ответ усмиряет. Он вновь смотрит на влажное от пота лицо Лагард, и улавливает краем уха: — Не страшно после того, что она уже пережила. Стайлс сжимает руки в кулаки. Филис уже три месяца лежит в состоянии очень похожем на человеческую кому, отчего они и начали так называть этот ее затянувшийся сон. Три. Никому неизвестно, когда она проснется, когда, наконец, ведьмы Адамсон выведут весь яд из ее крови, но ясно одно: она проснется. Очень скоро. Это может произойти сегодня, может, завтра днем, а, возможно, лишь через неделю, две, три. Никто не знает и эта неизвестность убивает. Ей не нужна еда и вода. Клэр утверждает, что организм Лагард не требует пищи, находя энергию для жизнедеятельности в чем-то другом, только в чем именно она так и не поняла. Кажется, что Филис мертва: за все время она не пошевелила даже пальцем. Лишь грудь вздымается медленно и так же неспешно опускается. Изредка подрагивают ресницы. Из-за повышенной температуры щеки всегда болезненно красные, иногда доходит до того, что она потеет, как-то странно подергивая губами, словно хочет их открыть. София, навещая ее, говорит, что Филис похожа на спящую красавицу, а Джемма, убиваясь в чувстве вины, с ухмылкой спорила, что Лагард неизменно остается Красной Шапочкой. Гарри тяжело вздыхает, проводя пальцами по сгибу локтя, и нащупывает ими длинный, протяжный шрам. Касается запястья и аккуратно переплетает свои пальцы с ее. Филис остается неподвижна: не сжимает его руку в ответ. Бадди на своём неизменном месте, - у ног хозяйки, - приоткрывает глаз и рыкает в сторону Гарри. Парень усмехается и прикрывает глаза. Очень тяжело. Действительно тяжело сохранять хладнокровие в такой ситуации, оставаться неприкосновенным. Этвиллы так и не прикоснулись к их стаи, кажется, бой с Охотниками даже сблизил их, потому что грань была стерта. Джемма пытается смириться со своей участью, но больше она не сопротивляется. Она не посмеет. А Лиам… Кудрявый оборачивается, глядя на парня, увлеченно бегающего глазами по строчкам книги, которую он стащил с полки. Он теперь дома. В один момент Гарри замирает. Застывает так, что ощущает лишь сердце, что отбивает в груди какой-то определенный, выточенный ритм. Быстрый, оглушающий, резкий. Опускает взгляд и слышит, как с громким вздохом поднимается со своего стула Клэр. Легкое давление маленьких пальчиков на своей коже пробивает как током. Филис сжала руку в ответ.

—————

Товарищи, я даже не знаю, как это произошло. Я просто писала, писала, писала и в какой-то момент пальцы замерли над клавиатурой. Я з а к о н ч и л а. Не могу сказать, что мне нравятся "Дети Луны". Это моя первая попытка что-то накалякать, которую я довела до конца, чем я, кстати, очень горжусь. Горжусь еще тем, как у меня все таки получилось создать атмосферу городка, семей Лагард и Стайлс, основную эстетику персонажей. Сюжет и основная концепция - не мое, не-а. Наверное, поэтому я так и затянула с написанием данной истории. Однако, несмотря на все, я люблю Гарри, Филис, стариков. Надеюсь, новый читатель и читатель-ветеран все так же не теряет теплых чувств к этой истории. Потому что сюда вложено много всего. Примите это и полюбите❤️ С любовью, Алина.