Право права

      Ксавье шарахнулся назад подальше в тень, зажав руками рот и давясь воздухом.       Человек, стоявший в проеме приоткрывшейся двери, на мгновение замер, почуяв неладное, и слегка пригнулся, тревожно вглядываясь в ночную тьму.       Ксавье почти не дышал и опустил глаза, всерьез опасаясь, что тот, за кем он следил, почувствует враждебный взгляд даже в темноте.       Они стояли так довольно долго, но терпение Ксавье было вознаграждено: его враг все же вышел, и, хотя был насторожен, настоящего источника опасности так и не обнаружил. Он пошел вдоль улицы, придерживаясь глухой тюремной стены, не имевшей с этой стороны ни окон, ни даже их подобия. Шел быстро и тихо, изредка оглядываясь, но так и не заподозрил, что темнота скрывала позади его преследователя.       Ксавье проделывал это не первый раз и уже приспособился к его настороженной манере заранее зная, где нужно остановиться и отстать, а где можно прибавить шагу, чтоб не потерять противника из виду – этого Ксавье боялся больше всего. Хотя раз за разом они шли одной дорогой, но Ксавье с нетерпением ждал, когда этот маршрут изменится, а что он должен измениться, в этом не было сомнений. Ксавье отчаянно уверял себя в этом, что рано или поздно они пойдут туда, где он получит ответ на все свои вопросы и разрешит все сомнения. Потому что если это не так, если он ошибся...       Нет, он не мог ошибиться! И потому должен быть терпелив и внимателен. Рано или поздно...       Черная фигура впереди нырнула под арку, скрывавшую в глубине дверь, лязгнул замок, и на улице снова стало тихо. Ксавье разочарованно вздохнул – не сегодня. Он постоял несколько минут, впрочем, ни на что не надеясь, и медленно побрел прочь. Идти было некуда – дома его никто не ждал, да и дома, по большому счету, у него не было. Вернее, не стало, с тех самых пор, как ему сообщили имя очередного преступника, которого он – палач города Лилля – должен был согласно с законом заклеймить за все содеянное. У него больше не было дома и семьи, только четыре стены, помещение, куда он приходил спать, и где он больше никогда не почувствует себя дома. Никто в целом мире больше не назовет его "Ксавье". Теперь он только палач.       Он полез в карман и достал бутылку, заткнутую тряпкой. Он стал много пить в последнее время, но никому не было до этого дела. Ксавье выдернул тряпку и приложился к горлышку - он может пить, стоя посреди улицы, наплевав на любые приличия и ни с кем не считаться. Да, никто не скажет ему и слова – в этом преимущество быть палачом.       Но если другие шарахаются от него, то куда деться от самого себя?       Ему стала неприятна мысль, что его могли увидеть. Горбясь, он скользнул к ближайшему дому, укрывшись в тени и с отвращением отшвырнул бутылку, устыдившись своего поведения.       Под ногами у Ксавье появилось что-то темное и оно двигалось. Тупое недоумение, результат выпитого, тут же сменилось испугом: Ксавье прошиб пот и мгновенно пришло отрезвление, словно с потом вышло все вино. Темная полоска тени двинулась дальше вместе с человеком, который эту тень отбрасывал, и от которого Ксавье едва успел отвернуться, пряча лицо. Теперь он уже не боялся, что его увидят пьяным, напротив, он даже присел и оперся на землю очень надеясь, что для проходившего мимо он действительно будет всего лишь пьяным, не заслуживающим внимания.       Сын тюремщика зацепил ногой бутылку, брошенную Ксавье, презрительно сплюнул в сторону и быстро пошел дальше не забывая оглядываться. Его тревожили неясные чувства и его чутье, которому он доверял всегда и во всех случаях, но рассудок не счел опасным пьянчугу, не способного даже подняться на ноги, и в этот раз молодой тюремщик положился на рассудок.       Ксавье охватила свирепая радость – наконец! А ведь он мог уйти и пропустить этот случай! Сколько дней, бесконечных часов и мучительных минут он выжидал, подавляя отчаяние надеждой на месть.       Наконец!       Ксавье нисколько не сомневался в своих предположениях: этот парень приведет его куда нужно. Он осторожен, переоделся и наверняка вооружился, но Ксавье был уверен, что удача на его стороне. Он дождался!       И ничто на свете не помешает ему теперь. *****       В тюремной камере совсем темно. Но если подойти к стене и подняться на цыпочки, можно дотянуться до маленького оконца. Там, с той стороны – свет луны. Такой яркий, что можно разглядеть мельчайшие трещины на черепице покрывающей крышу караульного помещения.       Ксавье терпел, сколько мог, но судороги в икрах заставили его со стоном опуститься на темный, грязный пол. Как так вышло, что он оказался здесь? Пытается заглянуть в окно, так же, как совсем недавно заглядывал в другое. Тогда он тоже был в темноте, а с той стороны был свет. Вот только он был свободен… Неужели наказание настигло его так быстро?       Он яростно сжал кулаки – нет! Это не может быть наказанием, потому что он все сделал правильно. Она заслужила это!       Эта женщина, погубившая его брата.       Когда сын тюремщика, сам того не зная, привел его в их убежище, Ксавье увидел в этом божий промысел. Он смотрел, как эта женщина разговаривает со своим спасителем, и больше всего это походило на торг. Ксавье не мог слышать, о чем они говорили, но их жесты и выражения лиц были совершенно откровенны – им некого было опасаться и не от кого скрывать свои чувства. Откуда им было знать, что через окно, в темноте ночи, за ними наблюдает их судьба. Сейчас Ксавье жалел, что не мог услышать их разговор. Наверное, тогда он бы не оказался здесь. А может быть, все было бы также, ведь он не знает точно, о чем они говорили. Вряд ли тюремщик так уж доверял ей. Похоже, он тогда требовал плату и был очень настойчив, но она возражала, о чем-то настойчиво просила. Быть может, сказала, что деньги не у нее, а у несчастного кюре. В конце концов, это он пытался сбыть священные сосуды, когда их поймали.       Его наивный влюбленный брат! Взял всю вину на себя, уверял, что она лишь бежала с ним из монастыря и ничего не знала о краже. Им удалось немного поговорить и Ксавье видел в какой болезненной эйфории был его брат. Он мог думать только о той женщине, о том, как ее защитить, он не понимал, к чему его приведет ложь.       Он понял после, оказавшись лицом к лицу с палачом, но был уже бессилен что-то изменить. Они оба были бессильны.       В материалах дела виновным был только его брат, а что было у него – Ксавье? Лишь несколько фраз, оброненных смертельно испуганным человеком, перед лицом которого дымился металл, красноречивое выражение глаз и то, что он знал своего брата. Он всё знал, но у него не было доказательств – во время следствия брат позаботился об этом. Даже верни Ксавье силой эту женщину назад, что грозило беглой монахине – всего лишь строгое покаяние? Нет, он правильно поступил, сделав то, что сделал. Она должна была быть покарана за свое преступление, даже если об этом преступлении знали лишь они двое – он и брат.       С ней нетрудно было справиться. Слишком юна, слаба, женщина. Ей неоткуда было ждать подмоги и страшно звать на помощь. Иметь дело с палачом или отдаться на милость случайных людей, которые сдадут ее властям – выбор так себе. По крайней мере, Ксавье был к ней справедлив, она получила ровно то, что заслужила. Он не мучал ее, сделал все быстро и даже оставил мазь, чтоб обработать ожог. Правда, скорее по привычке, чем из сострадания. Хороший палач должен уметь обращаться с жертвой, она не должна умереть от шока или последствий клеймения, это вызов его профессиональному мастерству.       Она выживет, ничего ей не сделается. Но вот ее жизнь клеймо превратит в ад.       Для нее было бы лучше, если бы были доказательства. Кто знает, может ей удалось бы размягчить судей своими ангельскими ужимками.       Но доказательств у Ксавье не было. Так же как не было доказательств, что это сын тюремщика помог ей освободиться и именно поэтому сейчас Ксавье здесь – в камере. Они обвинили его в том, что он помог брату сбежать.       Это был не он, но у него не было доказательств.