Долгий, долгий путь

Поездку пришлось отложить: на одной из тренировок Джексон потянул мышцу. На тот вечер пришлось отказаться от выступления и поехать домой. Он прикладывал холод, но ничего не помогло. Бэм смотрел на него с сожалением и привставал на цыпочки, чтобы поцеловать в щёку. Ближе к ночи позвонил Ёнджэ, и Джексон пожаловался ему на боль. Ёнджэ сразу стал шуршать своей записной книжкой и сказал, что у них в клинике есть очень хороший ортопед-травматолог и что он может записать Джексона к нему уже буквально на первую половину завтрашнего дня. Джексон подумал, что это очень кстати. Поездку в Японию откладывать не хотелось, хотелось побыстрее разобраться со всем. Бэм посмотрел Джексону в глаза. Улыбнувшись уголком рта, Джексон погладил его по голове. Он ещё не сказал Бэму, что очень скоро они отправятся искать его таинственного отца. Буквально через полчаса Ёнджэ кинул сообщение с номером кабинета и временем записи. Джексон закидал его смайликами-сердечками, что Ёнджэ попросту проигнорировал. Джексон быстро сориентировался внутри клиники на следующий день и, прихрамывая, направился прямиком к нужному кабинету. Постучал в дверь, изнутри послышалось неразборчивое протяжное мычание. Джексон повернул ручку и зашёл в кабинет. Кабинет оказался маленьким: письменный стол, за которым сидел врач, и кушетка, отгороженная от двери ширмой. Джексон поклонился и сел за стол сбоку от врача. Врач поднял на него усталые, розоватые глаза, поправил медицинскую маску с очками и спросил, что беспокоит. Джексон начал подробно объяснять ситуацию, соврав только, что репетиция была просто танцевальной. Врач кивал безынтересно и делал пометки у себя на бумаге. Время от времени он негромко шмыгал носом и кашлял в сторону; Джексон невольно подумал, что врач сам болеет. Потом врач попросил Джексона снять брюки и лечь на кушетку. Только когда врач наклонился над ним, Джексон заметил его большие оттопыренные уши, слегка прикрытые волосами. Джексон улыбнулся самому себе: почему-то уши показались ему неуместно милыми и трогательными на серьёзном враче. А ещё они показались ему смутно знакомыми, как будто он уже видел что-то подобное прежде, только давно… Вдруг врач нажал куда-то на щиколотку очень больно – Джексон дёрнулся и стиснул зубы. Врач покивал и сказал одеваться. Когда Джексон снова сел к нему за стол, его носа коснулся непонятный, но очень приятный запах. Джексон незаметно втягивал его глубже, задерживал дыхание, но разобрать никак не мог. Может быть, это были какие-то духи или вообще капли от насморка. Но Джексон с трудом заставлял себя сосредоточиться на рецепте, который выписывал врач, и на том, как применять мазь. Джексон поклонился ещё раз и вышел из кабинета. Через пару дней боль прошла и отёк спал. Джексон собрал вещи и полетел с Бэмом в Японию. Он не был в Киото с того самого дня, как сбежал из окия. Возвращаться в город, уже в другом статусе, казалось странно, почти неестественно. И в чём-то даже иронично: он уезжал, когда Бэму был примерно месяц и он сидел у него в животе, а теперь Бэм вертелся по сторонам у него на руках и размахивал своей любимой игрушкой, плюшевым котёнком. Раньше на Джексона тоже смотрели на улицах: сначала потому, что угадывали в нём иностранца, потом – потому что он носил платье гейши, привлекавшее внимание своей изысканностью, а теперь – потому что он шёл по улице с маленьким ребёнком и огромным рюкзаком. Учуять омегу – легче лёгкого; начать осуждать омегу-одиночку – ещё проще. Джексон старался смотреть строго перед собой и отвлекаться на разговоры Бэма. Джексон пообещал ему, что они сходят погулять, как только отдохнут немного в отеле. Пока Бэм спал на кровати в их номере, Джексон поговорил с Марком. В тот день Марк снимался у Джебома. Джексон очень обрадовался, услышав в трубке его голос. Джебом даже забрал у Марка телефон на несколько минут, чтобы узнать, как идут дела у Джексона и его любимого племянника. Пока они разговаривали, Джексон понял, что жутко скучает по тем временам, когда они были все вместе, когда в их компании было два альфы, а не один, загордившийся, почти зазнавшийся малолетний папаша, которого они все очень любили как младшего братишку. Во второй половине дня они с Бэмом отправились в сторону Гиона. Их окия не имел права соперничать с настоящими домами гейш, поэтому и размещался не в самом Гионе, а неподалёку. Джексон шёл по знакомым улицам и не мог остановить поток воспоминаний, отвлекаясь только на бесконечные вопросы Бэма. Когда они пришли к окия, сердце болезненно сжалось. Джексон понимал, что Хозяйка могла прогнать его за то, что сбежал, хоть и оставил выкуп. Бэм обнял его за шею обеими руками, и Джексон ощутил прилив сил. Им повезло застать Хозяйку на первом этаже, в комнате для гостей, потому что Джексон боялся, что дальше приёмной их не пустят. Хозяйка узнала его сразу же и запретила просить прощения. Джексон очень удивился: она не злилась, не ругала его, а лишь улыбалась, словно встретила доброго знакомого. Бэм пристально рассматривал её замысловатый наряд и пытался потрогать веер. Хозяйка сразу догадалась, откуда ребёнок, и сказала, что мальчик очень красивый. Джексон был тронут до глубины души. Хозяйка отвела его в свой кабинет, налила чаю. По телу прошло приятное тепло: японский чай, всё-таки, какой-то особенный. Джексон признался Хозяйке во всём, хотя стыд сжирал его и каждое слово давалось с трудом. Объяснил, почему сбежал, откуда именно взялся ребёнок. Хозяйка кивала с пониманием, а потом тяжело вздохнула, сказав, что отчасти это и её вина. Видела же, что гость стал захаживать слишком часто; знала, что подарки эти даются не за красивые песни. Надеялась, что всё обойдётся. Джексон покачал головой и, помолчав, прибавил, что сына он любит больше всего на свете. – Только… я хотел бы разыскать его отца, Госпожа. – Разве он не знал о твоём положении, Комомо-тян? – Не знал. Я и сам узнал только после того, как он вернулся в Корею. Я сейчас живу там же. Потому и хочу попробовать найти его. Хочу, чтобы он знал, что у него есть сын, альфа. Хозяйка покивала задумчиво. – Госпожа, вы же знаете его имя? Или видели лицо? – Знаю, Комомо-тян, конечно же, знаю. Но ты уверен, что эта встреча тебе нужна? Что он не сделает хуже тебе и сыну? – Я хочу попытаться, Госпожа, – сказал Джексон, распрямляя плечи. – Пожалуйста, скажите, что вы знаете о нём. Тяжело вздохнув, Хозяйка взяла маленький листок бумаги, начала что-то писать. – Не знаю, как по-корейски, но по-японски его имя пишется вот так, – она протянула Джексону листок. – Его зовут Пак Джинён. Живёт в Сеуле, в Киото был временно, по рабочему контракту. Очень воспитанный молодой человек, с приятным голосом, красивым правильным лицом… вот только… – она улыбнулась и показала руками. – ушки у него крупноватые. Джексон заулыбался: маска не могла скрыть только уши, именно их он запомнил. – Ну да, – сказал он. – Это есть. Значит… Пак Джинён… – Профессию точно не назову. В самом начале он упоминал, где работает в Киото. Мне показалось, что он говорил о какой-то больнице, но я могу ошибаться. Это так давно было, Комомо-тян… – Спасибо вам большое, Госпожа, – Джексон встал и поклонился низко. Бэм, игравший сам по себе, сразу же подскочил к нему и схватил за руку. Хозяйка задержала на нём ласковый взгляд. – Красивый мальчик… а вырастет – будет ещё красивее, – сказала она негромко. – Он чем-то похож на тебя, Комомо-тян. Джексон улыбнулся и поклонился снова. Распрощавшись, Джексон и Бэм ушли из окия. Остаток дня они гуляли по Киото, кушали в местных кафе. Джексон фотографировал Бэма и посылал снимки Марку и Ёнджэ. Марк был занят на съёмке, а Ёнджэ сразу же начал ныть, что уже скучает по племяннику. Значит… Пак Джинён.