26.12.2006
Во рту всё ещё привкус мандарина, не перебивающийся даже сигаретой. Даже тремя сигаретами подряд. И не то чтобы Виктор так сильно хотел избавиться от этого привкуса, нет — мандарины он любил. Рядом с Витей мандарины обычно даже не успевали особо залежаться, и оставалось только радоваться, что у него нет никакой аллергии на цитрусовые или чего-то вроде того… хотя и та вряд ли бы остановила, если бы Витя задался целью дорваться до запретного. Вот только при этом всем Виктор обычно не думает о мандаринах дольше десяти минут — за которые и успевает уничтожить штуки три-четыре, ничего не смакуя и не особо стараясь разжевать, иногда даже косточки проглатывая. О сегодняшних же приходится думать дольше. Наверное, дело в… способе употребления? Такое издевательство над фруктом Витя видел впервые. Слышал, конечно, что кто-то так делает, но до того, чтобы это увидеть, всё никак не доходило. Рома странный. Стрёмный. И мандарины он тоже ест странно и стрёмно. Выбирает самые некрасивые и побитые. Начинает ковыряться, долго и занудно. Плотную оранжевую кожуру снимает медленно, обстоятельно, не особо обрывая даже — а потом начинает расковыривать дольки. Подцепляет прозрачную плёнку на каждой, неспешно стягивает, обнажая, как оказалось, достаточно странно-непривычную на вид мякоть. И вот уже эту мякоть ест — тоже не спеша особо. И, само собой, все это с таким видом, будто происходящее — совершенно нормально. Будто эта расчлененка и вовсе единственно верный способ есть мандарины. Вообще Виктор не особо собирался его подкармливать и, тем более, разделять с ним трапезу. Но мать, заметив, что её порой слишком вспыльчивый и не менее восприимчивый отпрыск понемногу остывает, все же вытянула на разговор. Обычный, бытовой разговор, ещё и с проявлениями беспокойства — хотя Витя, конечно, ещё кривился при любых вопросах, связанных с университетом. Ведь там всё так же погано, как и было. Да, препод все так же развлекается, ища, что ещё можно высмеять в угрюмо залипающем в телефон Вите. Да, одногруппники по-прежнему все дебилы. И Рома тоже дебил. Прямо как они — с чего бы ему отличаться вообще? Виктор не считал, что он отличается. Ну, разве что, ему почему-то единственному пришло в голову доебаться до Чернова в курилке, в то время как остальные его дружно избегают. А ещё он почему-то не стал жаловаться, когда пришли брать показания люди в форме — хотя Витя был более чем уверен, что уж вот этот-то сдаст с потрохами. И приукрасит, расскажет ещё, что он сам не трогал никого, а этот высветленный придурок налетел ни с того, ни с сего. И поверят же ему, черт его дери — посмотрят только на то, каким прибитым выглядит, потом вспомнят о возрасте… и всё. И Витя окажется главным мудилой, грозой малолеток и вообще социально опасным типом. Возможно, даже недостойным обучения в этом вузе. Малолетка же ничего не выдал. Люди в форме оставили обоих в покое, только попросили мелочь ещё раз подтвердить то же самое попозже, как будет способен ручкой по бумаге водить. А мама Вити, услышав об этом, в лице изменилась как-то слишком резко. Была мысль эти мандарины сожрать по дороге, не дойдя с ними до больницы. Была мысль оставить их где-нибудь в вузе — хотя жалко, конечно, — лишь бы не тащиться к этому пиздюку. Но все эти мысли Виктор в итоге отгонял, раздражённо выдыхая и тут же шмыгая ещё распухшим носом. Ведь теперь ему надо было, чёрт его дери, «поблагодарить мальчика». Ведь из-за него у придурка-Витеньки сейчас нет проблем. Ведь из-за того, что тот благородно промолчал, придурок-Витенька может бубнить дома за столом, а не в обезьяннике. И ведь спорить с матерью, которая и всучила ему здоровенную сетку с мандаринами, было бесполезно. А то ещё и отца привлечёт. Да и сейчас, как бы ни было неприятно признавать, они, наверное, правы. Но бесят. И ситуация эта бесит. И Рома этот… Ведь сегодня с ним, с Ромой, всё было иначе. Да, подкалывал. Уёбищем, вон, назвал с порога. Про нос — огромный шнобель, который уже ничем не исправить — тоже не забыл сказать. Только почему-то делал он это уже не так борзо. И ведь Виктор мог списать это всё на общую вялость и заторможенность после сотрясения. И списывал… пока мелкий не принялся разделывать эти ебучие мандарины. Пока не сел поближе. И не поделился с ним. Зачем-то он оставлял Вите те, что покрасивее. И не просто оставлял, а почищенные — понимая, что одной рукой ковыряться было бы трудно. Зачем-то с ним разговаривал — и разговор клеился уже совсем по-другому. Какие-то неловкие шутки, которые должны были стать обидными, но совсем не дотягивали. Обсуждение способов поедания мандаринов, в ходе которого Рома пытался доказывать, что без этой плёночки они гораздо вкуснее. И… извинения. Рома перед ним извинился. Извинился первым — и, кажется, искренне, — за то, что бил по каким-то очевидно больным местам, раз Витю так корячило. И это заставило Витю откровенно… растеряться. И испытать ещё одно чувство — в отношении этого пиздюка слишком новое, слишком странное и неожиданное. Ему действительно стало, чёрт возьми, стыдно. Мелкий всё ещё виноват. Мелкий всё ещё был тем, кто спровоцировал. Но и Виктор тоже виноват, по сути. Должен быть старше и умнее, а в итоге включил барана и устроил вот это. Ещё и вдарил по ребру — специально, заметив ещё в прошлый раз, что у Ромы это какое-то особо больное место. За ребро стало особенно стыдно. Чувств становилось много, слишком много. И все были странными, непонятными — и не факт, что в хорошем смысле. И Виктор не нашёл варианта лучше, чем просто… сбежать. Скомканно попрощаться после затянувшегося неловкого молчания — и буквально сбежать, прихватив с собой опустевший рюкзак и оставив Рому с недоеденными мандаринами. Вопросов оставалось слишком много — а ответов на них Рома так и не дал. И яснее не становилось — даже после того, как Витя докурил очередную сигарету и понял, что начинает уже замерзать. Зачем он с ним поделился? Зачем он с ним принялся разговаривать? Зачем он вообще к нему тогда подошёл в курилке и чего ради он пытался его… поддержать? Виктор коротко фыркает, резко мотнув головой. Глупости. Никто — во всяком случае, из этой группы, — его не может поддерживать. Не может, не хочет, не должен. Никому он не нужен — и ему никто не нужен. И ни о чём таком даже и думать не стоит. Никто из них его не знает — и Рома тоже не знает. И не узнает — особенно о том, что Витя и сам хотел бы забыть. И, наверное, стоит просто забыть обо всём этом. Забыть, забить — и уже после новогодних каникул всё вернётся на круги своя. Мелкий поправится, выйдет на учёбу и сольётся с толпой уёбков. Растворится в ней — а Виктор так и останется на отшибе. Так и останется уёбищем, очкариком, носатым и говнарём. И ничего этот разговор не изменил и не изменит. А мандарины без плёночки и правда оказались неожиданно вкусными.мандарины
30 марта 2020 г. в 05:18