***
Часы показывают далеко на полночь, если точнее — начало четвёртого, когда Чанбин наконец закрывает ноутбук и улыбается в преддверии сладкого сна. Пары начинаются уже в девять, но его это совершенно не смущает — он может себе позволить не спать и вовсе пару суток или перебиваться часовым сном, так же утопая в музыке. Теперь её написание кажется в разы проще, потому что на другом конце комнаты лежит муза. Джисон похож на маленькое солнце, энергичное такое и бесконечно освещающее мир. Сам Со считает себя тучей, той самой, после которой весь город погружается во тьму и холодную жидкость, имеющую название «дождь». В голове всё ещё не укладывается, как им удастся найти общий язык (не на один вечер) и даже сблизиться. Мысли складываются во множество различных ветвей развития событий и в конечном итоге поглощают Чанбина настолько, что он не замечает, как засыпает. Однако в этот раз ему не везёт — Хан будит его в восемь, когда роняет парочку учебников, перекладывая их со стола в рюкзак, и ощущения того, что он спал целых четыре с половиной часа, вообще нет. Будто и не спал вовсе, причём не одну ночь, а целую неделю — голова раскалывается, всё тело ломит, а сил вставать ноль. Он косится на нового соседа, желает ему доброго утра и поворачивается на другой бок, абсолютно наплевал на универ. Джисон открывает рот, не решаясь озвучить вопрос, а после решает просто оставить Бина в покое. Только кидает на выходе что-то из разряда «Я займу тебя на этот вечер» и тихо закрывает дверь. Его лицо снова освещает улыбка. Чан встречает Хана у универа и говорит, что тот слишком счастлив и это подозрительно, на что Джисон улыбается ещё шире и ненавязчиво спрашивает: — А ты знаешь о вечеринке сегодня в восемь? — Какой? — осторожно спрашивает Бан, боясь даже представить, что задумала эта мелкая белка. — Твоей, — отвечает Джисон и гадко-гадко улыбается, в данный момент больше походя на гиену. — В смысле? Я вообще-то хотел с Чонином погулять. Но Джисон смотрит на него глазами кота из шрека, и, сколько бы раз Чан не говорил, что на него это не действует, Хану всё равно отказать не может. Он тяжело вздыхает, прикрывая глаза, а потом улыбается и кивает. Понимает ведь, в чём фишка этой тусы, а потому даже не имеет ничего против, только пишет Чонину, предупреждая, что сегодня им придётся побыть в компании, и довольный идёт на пару. Хан же не унимается до вечера: радуется, веселится, обнимает рандомных прохожих, даже срывает одну из лекций, за что оказывается за дверью кабинета вместе с Вонпилем, который умудряется «нагло жевать булочку». Не то чтобы это его расстраивает, он собирает вещи, прощается с одногруппником и с улыбкой уходит в магазин, закупаясь на вечер, где тратит остатки стипендии. В его корзине штук десять пива по 0,5 и несколько бутылок соджу, пять пачек чипсов и лапша быстрого приготовления. У кассы он ещё добирает себе желейных червячков и со спокойной душой возвращается в общежитие. Чан звонит ближе к пяти вечера и говорит, что сидеть они будут у Чонина дома. Его родители уехали в поход, а пить в общаге — идея не очень. Джисону это только на руку, поэтому он соглашается и дожидается Чанбина. Тот приходит почти через час, и у них ещё есть время сходить в душ, переодеться и отдохнуть, слушая музыку. В 19:57 парни стучат в дверь, откуда тут же выглядывает довольное лицо Чонина. Он, если честно, сначала пугается лица Чанбина, но уже через пятнадцать минут липнет к нему с объятиями под укоризненный взгляд Бана и джисоново «Да ладно тебе, хён, он же ребёнок». Алкоголя с каждой четвертью часа становится всё меньше, а веселья — больше. На пьяную голову Ян предлагает сыграть в «правду или действие», и Чан мысленно корит себя за то, что позволил младшему так много выпить. Джисон, что влил в себя бо́льшую часть, довольно хихикает и начинает задавать провокационные вопросы и задания. Чанбину становится неловко, когда после вопроса Чонина «Кого бы ты поцеловал в этой комнате?» Хан двигается к нему ближе. Наверное, всем богам стоит сказать спасибо, потому что обычно он не такой смелый, чтобы на первой же тусовке целоваться с малознакомым парнем, наплевав на правило родственных душ. Но Со безумно красивый и несомненно крутой, у Джисона на него почти стоит. Что происходит дальше Хан уже и не помнит, потому что вырубается прямо на руках у нового краша. Чанбин забирает его обратно в общежитие, а Чонин провоцирует предназначенного на секс. У Чана под действием алкоголя выдержка вообще не очень, потому ночь они проводят вместе и, засыпая, Ян задумывается, как бы соседи не слышали его стоны.***
На утро Джисон вновь просыпается от руки соседа. Тот стоит около его кровати с бутылкой и таблетками, но сомневается, что это поможет. Хан еле как садится на кровать, поднимает глаза на Чанбина и вымученно улыбается. — Спасибо, — он тянется за лекарством, запивает его водой и вновь возвращает внимание на Со: — Я выпил вчера слишком много, прости. Что там было? — Ничего особенного, — отвечает парень, а сам косится на своё запястье. На нём — четыре звезды и ни одной новой за последние полгода точно. Поцелуев тоже было мало — всего один, как раз с Джисоном. И это может значить только одну элементарную вещь, о которой сам Хан знать пока не должен. Нужно привыкнуть, осознать. Ни о каких парах и речи быть не может. Друзья целый день проводят время в комнате, слушая музыку и разговаривая на банальные темы. И только ближе к вечеру Хану удаётся вытащить соседа из дома со словами «У меня для тебя сюрприз». Не то чтобы Чанбин любил подобное, но ему интересно. Джисон ведёт его по каким-то закоулкам и дворам, останавливается у какого-то подвала и довольно-довольно улыбается. Крутая лестница приводит к двери, и ручка не поддаётся напору целый десяток секунд. Когда Со всё же открывает её, в глаза бросается аппаратура. А Хан толкает внутрь и напрыгивает с объятиями. — Рад представить тебе нашу студию! Чанбин, если честно, в шоке. Он ни разу не был в подобного рода помещениях, даже близко. Максимум — комната в школе, откуда обычно вещает радио. В настоящей музыкальной студии… Здорово, атмосферно. Со чувствует себя маленьким ребёнком, которому из заграницы привезли игрушек, потому что аппаратов в ней много. Сразу создаётся ощущение, что ты известный музыкант, хотя Чанбин свою музыку обычно не показывает — только Джисону да старому школьному другу, с которым связь уже потеряна давно. Хан проводит его внутрь, рассказывает обо всём понемногу, даже учит, отчего Со становится немного стыдно — он музыкой занимается далеко не первый год, но до сих всех прелестей не знает. И только тогда, когда экскурсия почти заканчивается, дверь вновь открывается — Чан приходит с небольшим рюкзаком (в котором, вероятно, лежат тексты) и тремя стаканчиками кофе. Парни планируют всю ночь работать над совместной песней, потому что очень хочется коллаб с Чанбином, а Бан уже и примерный концепт подготовил. Утром к ним перед школой забегает Чонин, дарит предназначенному лёгкий поцелуй и напоминает о том, что начался новый день и пора на учёбу. Чанбину, если честно, плевать на это, потому он остаётся в студии и проводит там в одиночку весь день, пока Хан не возвращается. — Ты выходил вообще отсюда? — ухмыляется он и протягивает Бину пару бутербродов и баночку газировки. Живот начинает урчать, и Со смеётся в ответ, отвлекаясь от работы. У него было достаточно времени, чтобы подумать обо всём. Конкретно — о Джисоне. Хан по ощущениям мягкий. Действительно похожий на белочку, пушистый и очень-очень весёлый. В жизни мрачного Чанбина — свет в конце туннеля. А ещё идеальный вариант соулмейта.***
Проходит больше недели с момента, когда их весёлая тройка проводит в студии. Песня выходит больше чем просто крутой, близость с ребятами ощущается очень остро, а симпатия к Джисону переходит на какой-то новый уровень. Чанбин, если честно, очень хочет рассказать ему обо всём, но пока просто несёт эту ношу на своих крепких плечах. А потом у Бан Чана начинается сессия. Он пропадает на время, не приходит в студию и даже почти не отвечает на звонки. Доработка трека остаётся на Чанбине с Джисоном, и те стараются по максимуму закончить его к концу месяца. И даже успевают, загружают на канал в саундклауд, а после решают отметить. Все магазины уже закрываются к моменту, когда Со возвращается в студию с двумя пакетами: пиво, чипсы, сэндвичи и немного фанты. Количество всего уменьшается стремительно, а разговорчивость Хана достигает, кажется, максимума. Он рассказывает истории без остановки, выпрашивает у Чанбина обнимашки, потому что так хочется, и просто лавиной обрушивается своим «Хён, а ты веришь в родственные души?». Ему, если честно, отвечать не хочется. Он долго молчит, что-то бубнит себе под нос, и Джисона, судя по всему, это не устраивает. Хан хватает его за руку, задирает рукава толстовки и замирает, завидев четыре звезды. У самого руки девственно чистые, и почему-то так больно от осознания того, что у Со… вот так. Чанбину приходится слушать целых пятнадцать минут лекцию о том, как опасно так халатно относится к соулмейтам, к тому, что остался лишь один шанс, и обо всем остальном вместе взятом. И он думает, что если не сейчас, то когда. Джисон не дышит в момент, когда Со касается своими губами его. Он боится до безумия, что тот умрёт у него на руках. Но ничего не происходит. Только счастливое лицо с улыбкой смотрит в глаза. — Ну что, успокоился? Хан и слова сказать не может — слишком в шоке. А потом так сильно краснеет, как ни разу до. Он заикается, но всё-таки спрашивает: — К-как ты? — Мы целовались до этого, Джисон, — на его лице ухмылка. — А ещё… Это просто тату. Мои звёзды.***
Перед последним экзаменом Бан решает всё-таки заглянуть к ребятам и застаёт их спящих на небольшом диване. Он улыбается довольно, оставляет обед на столе и собирается уходить, как замечает открытые глаза Чанбина. Тот кивает головой и смотрит глаза в глаза. — А я тебе говорил, — ухмыляется Чан. — А ты со своими «а вдруг я ему не понравлюсь, а вдруг мы не соулмейты» и ещё кучей вдруг мог просрать шанс. Я же чувствую. Со до сих пор не знает, как пошёл на такой риск, но счастлив, что у него получилось. Потому что рядом Джисон. И ни одной звезды у обоих. — Сдашь экзамен — я куплю тебе новый микрофон, — кидает Чанбин в спину уходящего Бана и коротко целует Джисона в лоб.