moonlight//au

      Чанбин переводится к ним в группу во втором семестре первого курса. Джисон, привыкший к первоначальному составу, Со сначала не принимает. Да и тот странно выглядит — хмурый вечно, во всём чёрном ходит, почти ни с кем не разговаривает и только пишет что-то без конца. Хан допытывается у Сынмина, их старосты, откуда он такой вообще взялся, но Ким и сам не знает. Джисон, не добившись своего, решает просто забить на существование чудаковатого парня. До тех пор, пока не встречается с ним в студии, когда приходит к Чану записываться. Он буквально живёт в маленьком помещении звукозаписи каждую субботу, но именно в день, когда Хан решает начать работу над студийной версией I SEE, в комнатке раздаётся чужой хриплый голос. И Джисон, откровенно говоря, влюбляется.

«Нет причин для жизни». Я верю в это. Я думал о своей жизни. Не лучше ли, если бы я умер?

      Чанбин замечает его где-то на втором куплете песни и даже не думает останавливаться. Он только пристально смотрит в хановы глаза и продолжает своей резкой читкой доводить до маленьких оргазмов. Текст отпечатывается в сознании, заставляя думать и думать о том, что же происходит внутри Со, потому что песня — какой-то сборник суицидных цитат. — Чего смотришь? — вырывается из уст Чанбина, как только он выходит к Джисону. На его лице довольная улыбка, но в глазах, если присмотреться, боль всего мира. Боль, отчаяние и нежелание жить. И у Хана так много вопросов, которые задавать ещё, к сожалению, слишком рано. — Я записываться пришёл, тоже. Не хочешь послушать? — Джисон выглядит немного нервным, потому что ожидает какого-то грубого «нет» и заранее расстраивается, но Со только пожимает плечами, мол, почему бы и нет, и присаживается на диван. Он стоит тут, по словам Чана, уже добрых лет пять точно, потрёпан жизнью и видел немало, но такой уютный и всё ещё самый лучший.       I SEE неожиданно оказывается лучшей песней, что Чанбин слышал за последнее время. Голос Джисона расслабляющий и очень, ну очень приятный. Ему хочется слушать и слушать его без конца, поэтому он заваливает младшего какими-то странными еле слышными репликами о том, как это было прекрасно-замечательно-круто и так далее, а под конец просит саундклауд. Хан, до жути довольный реакцией своего одногруппника, выдаёт ему свой аккаунт и предлагает зайти в кафе, чтобы перекусить и познакомиться поближе. На часах семь часов вечера, учёба достала настолько сильно, что мысли о суициде заходят уже куда-то не туда, а Джисон — неплохая компания, поэтому Чанбин не видит смысла отказываться и предлагает ещё сходить к реке.

***

      Со никогда не думал, что заводить друзей может быть так легко. Или это просто потому, что Джисон очень контактный и сам к нему тянется. Он оказывается на два дня младше, что уже становится причиной милых подколов, и в разы солнечнее. Хан занимается рэпом не так давно (удивительно, думается Чанбину, с его-то уровнем) и состоит в хороших отношениях с семьёй и друзьями.       Джисон отмечает для себя самый главный факт — Чанбин его полная противоположность. У него ни друзей практически, ни семьи, а ещё он, сам того не замечая, слишком часто шутит про смерть, отчего это всё не выглядит смешно, наоборот, даже страшно. И в одну из сред, когда по расписанию последней парой стоит физ-ра, Хан, к огромному сожалению, убеждается в своих мыслях. Чанбин всегда переодевается уже тогда, когда в раздевалке никого не остаётся, потому что хочет избежать проблем, расспросов и косых взглядов. У него руки исполосованы лезвием, а на плече всё ещё видна запечённая кровь. Джисон, оставивший на лавочке свою олимпийку, возвращается в раздевалку и теряет дар речи, когда видит это всё. У него на глаза наступают слёзы, а Со выглядит обескураженным, чувствует себя виноватым и хочет сбежать. Но ему не дают и только крепко, но осторожно обнимают. — Я предполагал, — грустно говорит Хан, когда они сидят в маке около универа после пар. У него в голове до сих пор множество (теперь ещё больше) вопросов. Но он не озвучивает их, потому что знает, что Чанбину это не понравится. Однако тот сам начинает рассказывать. И о затянувшейся депрессии, и о пустоте в душе, и о сложных отношений с семьёй на уровне «ты нам больше не сын», и обо всём в округе. Ещё больше — о красоте смерти и об отсутствии смысла в жизни. Он не верит ни в какие «смысл жизни в том, чтобы жить» или «ты родился, значит так нужно, и ты не имеешь право насильно отбирать у себя жизнь». В его голове только лишь образ холодной девушки с косой, а тело покрыто увечьями, нанесёнными собственными руками. Джисону, по идее, должно стать только страшнее за Со после его рассказа, но происходит обратное — он принимает позицию Чанбина и даже сам начинает задумываться вечерами о том, что происходит в его жизни и стоит ли это всё того, что он живёт. И очень скоро понимает, что нет. Всё в твоей жизни хорошо, пока ты не начинаешь копаться в ней глубже. Джисон неожиданно осознаёт, что всё его счастливое существование — просто иллюзия, и от этого очень больно. Он в слезах звонит Чанбину и предлагает напиться. Вот только забывает о том, что они оба ещё несовершеннолетние и ничего не выйдет. Но Со всё-таки приходит, с двумя бутылками коньяка, которые очень слёзно (образно, конечно) выпрашивал у Чана. Весь вечер они просто пьют, болтают и творят невесть что, а около двух часов ночи засыпают друг у друга в объятиях. И каждый впервые думает о чём-то новом. Джисон — о суициде, а Бин… а Бин — о том, какой Джисон прекрасный и какие у него наверняка мягкие губы.

***

      Ноябрь наступает как-то слишком быстро. У родителей Хана на его совершеннолетие такие огромные планы, а он сам только сидит и думает о Чанбине. И не придумывает ничего лучше, как отметить их дни рождения в один общий день — двадцать первого числа. Со соглашается, что уже становится ожидаемым, потому что с Джисоном он превращается в другого человека, и предлагает распланировать всё заранее, чтобы точно успеть насладиться временем вместе. Парни собираются на их (на самом деле, на джисоновой) квартире, включают на фоне телевизор и обсуждают. У Чанбина на карточке все его сбережения за последние несколько лет, и он нацелен потратить их на свой последний день рождения. Джисон же тянется за прикосновениями, соглашается со всем, что говорит его хён, и думает, что же такого ему подарить. И дарит всего себя чёрную, но такую мягкую и классную толстовку с надписью «HJSxSCB». Со благодарит от всего сердца и приглашает за стол. На календаре двадцатое ноября, и в его доме полно родственников. Они желают ему много всего, а он с улыбкой отвечает, что у него жизнь только начинается и всё успеется, и в лоб смотрит на Хана. Потому что до безумия ждёт завтрашнего дня, который поможет им стать ближе, намного ближе и намного дольше. Парни остаются вдвоём только ближе к полуночи, и Чанбин предлагает Джисону остаться у него, чтобы начать день Х уже в компании друг друга. И это, если честно, его лучшая идея. Потому что они снова спят вместе, а утром действительно можно назвать добрым. Впервые за три года.       Совместный душ и приготовленный вместе завтрак делают их общий день уже самым лучшим. Чанбин надевает новую толстовку и лезет на шкаф, чтобы достать чужой подарок. Он дарит Хану приставку его мечты и ещё минут пять с довольной улыбкой наблюдает за тем, как тот кричит от радости и обнимает коробку. Следующие пару часов они рубятся в игры, жуют чипсы из заначки Со и пьют газировку, оставшуюся со вчерашнего дня. А потом, держась за руки, выходят из дома. Их ждёт премьера «Валериана» и большой поп-корн. Джисон выходит из кинотеатра возбуждённый и довольный игрой актёров, но Чанбин смеётся и говорит: — Признайся, ты просто весь фильм залипал на Кару! И это вообще-то правда, но Хан никогда не признается, а потому хмыкает и убегает в направлении любимого кафе. Они обедают вкусными блинчиками с сытной начинкой, шоколадным тортом и молочными коктейлями, а после направляются к реке. Трава там мягкая и прохладная, они лежат на ней, не боясь простудиться, и беседуют о всяком. Джисон сжимает чужую руку в своей, а Со задумчиво смотрит куда-то вдаль, а потом задирает рукав рубашки и демонстрирует «J♡» кровавым отпечатком на запястье. Это выглядит красиво и, в их случае, романтично, потому Хан кричит, что тоже хочет. Он достаёт из рюкзака запрятанное на всякий случай лезвие и на глазах Чанбина вырезает своё «Сh♡». Тот только улыбается, а после губами сцеловывает текущую с чужой руки кровь. Джисону кажется, что время останавливается. И начинает снова идти, когда они забираются на крышу многоэтажки ближе к полуночи. Они сидят на холодном бетоне и смотрят вниз, наплевав на боязнь высоты. У Чанбина странное ощущение нежности, он обнимает Джисона за талию, а тот медлит несколько секунд, а потом поворачивается лицом и целует. Так, что перед глазами звёздочки, а в мыслях пусто. Они не отпускают друг друга до того момента, пока не начинают задыхаться. Со растрёпывает свои волосы, падает в чужие колени и довольно тянет: — Действительно мягкие и сладкие.       Часы показывают примерно 23:57, когда Чанбин решительно встаёт на ноги и подаёт Джисону руку. Они обнимаются так крепко, как только можно. У Хана вновь кровоточит рука, а у Со кровь из носа. Они держатся за руки и ровно в 23:59 с фразой «Я люблю тебя» делают шаг вперёд. Их тела находят утром и показывают первыми по новостям. Парень, который умер на следующий день после своего совершеннолетия, и юноша, который не дожил до этой же отметки меньше суток. Ироничность чанбиновой фразы «у меня ещё всё впереди» и джисоновых планов на будущую жизнь все понимают только к концу двадцать второго. Потому что мысль о двойном суициде у них родилась ещё задолго до этого. У Чанбина — в первый же день.