Забытые страницы

Скрипит буковая дверь — петли бы смазать. Повесив рюкзак на одно плечо, спускаюсь по длинной витой лестнице с винтажными перилами из латуни. Прохожу мимо настенных полочек с коллекцией статуэток. Взгляд цепляется за котенка с отбитым ухом. Кармен сидит на кухне и пьет горький кофе из огромной чашки, смотря по телевизору очередную серию мыльной оперы. — Белла, ты куда? — спрашивает она, поднимая взгляд. — В Порт-Анжелес, — отвечаю, — книг нужно для школы купить. Кармен кивает. — Будь осторожна, Белла, — ласково просит она. — Не гони на дорогах. С незнакомцами не разговаривай, и не вздумай допоздна гулять! Она очень старается. Она обустроила для меня целую комнату на втором этаже и подарила на новоселье машину. Каждый день спрашивает, как дела у меня в школе, никогда не повышает голос и ласково улыбается на ночь. Пусть иногда и перегибает палку с заботой, — мне, в конце концов, уже семнадцать, — но мне сравнить не с чем. Мне хотелось бы, чтобы Кармен забрала меня к себе раньше. — Обязательно, — улыбаюсь я. — Не беспокойся. Выхожу во двор, крикнув: «До вечера!» Мой автомобильчик припаркован за домом, рядом с белым кабриолетом Кармен и машинами соседей. Сажусь за руль и выезжаю на дорогу, по пути задев крылом стоящую рядом машину. Упс. По дороге до Порт-Анжелеса останавливаюсь на заправке. Захожу в кафешку и долго рассматриваю полки с сэндвичами, пытаясь решить, что взять. Около полки меня задевает плечом какой-то темноволосый парнишка в кожанке и скрывается за углом, даже не извинившись. Пф. На кассе кладу сэндвич на прилавок и лезу рукой в боковой карман сумки за деньгами. Но там не оказывается ни цента, и я настороженно хмурюсь и открываю основной отдел. Вроде ведь помню, что брала с собой десятку. И память подсказывает, что клала в боковой карман. Если я, конечно, могу на нее полагаться. А повод сомневаться есть… Если спросить вас о самом раннем вашем воспоминании — что вы назовете? Кто-то вспомнит лицо мамы или папин смех. Кто-то — момент из детского сада, а кто-то — веселый день, проведенный с семьей. Кто-то — прогулку за ручку со старшим братом или сестрой, кто-то — свою первую игрушку… Мое первое воспоминание — как я открыла глаза и увидела перед собой белый потолок. Надо мной склонился незнакомый человек и спрашивал, как я себя чувствую. Я опустила взгляд — лежала на койке, укрытая белой простыней, в руку была воткнута страшная иголка. — Изабелла? — повторял незнакомец. Мне было тогда десять лет. До этого момента моя жизнь — чистый лист. Все, что знаю о себе — меня зовут Изабелла Свон, мои родители были убиты, и я, судя по всему, была тому свидетелем. Меня постоянно возили то в полицию, то в ФБР. Допрашивали при представителях органов опеки. Но как ни силилась я вспомнить хоть что-то, в голове была пустота. Единственное, что всплыло в памяти — как кто-то звал меня по имени. — Белла, Белла… Пожалуйста, открой глаза… После бесконечных допросов меня забрали в детский дом, и в системе я пробыла почти семь лет. Меня два раза хотели взять в приемные семьи, но оба раза отказывались после проведенных вместе выходных. В первый раз я плакала всю ночь и никак не могла смириться. Во второй — ощутила лишь горькое разочарование от разбившейся пустой надежды. Когда появилась Кармен, я уже ждала, что она откажется от меня, как и другие. Но я живу с ней уже три месяца, и мы прекрасно ладим… Из прошлой жизни у меня осталось немного: одежда, из которой я выросла, плетеный браслет с рисунком и телефон с наклейкой в виде сердечка. Сначала я хотела восстановить свою жизнь по тому, что найду в телефоне, но, кажется, я была не очень-то им увлечена — никаких соцсетей, длинных переписок или тонны фотографий… Только список контактов, журнал вызовов и парочка игрушек, которыми можно убить время. — Мисс? — голос продавщицы отвлекает от воспоминаний. — Вы будете покупать это? — Да, сейчас, — вздыхаю, роясь в сумке. — Э… мбх… девушка… Оборачиваюсь — тот парень в кожанке. Мнется и глядит на меня, будто вот-вот укушу. — В-вы обронили, — бормочет он и сует мне в руки мятую бумажку. Через миг уже скрывается за поворотом, так быстро, что только пятки сверкают. Разворачиваю — десять долларов. Мои, по-видимому, десять долларов. И чего он боялся? Хочу поблагодарить, но его и след простыл… Пожав плечами, оплачиваю сэндвич и сдачу засовываю в карман джинсов. Почувствую, если опять выпадет. В Порт-Анжелес приезжаю уже часам к восьми — по пути не тороплюсь, мирно попивая из термоса кофе и слушая медленную музыку. На дороге удивительно пустынно — только черный Мерседес так же неспешно едет где-то сзади, да редкие машины проносятся мимо. Останавливаюсь у книжного и, припарковавшись на стоянке, выхожу. На улице прохладно, ветер треплет волосы, и я невольно ежусь — блузка довольно тонкая. Внутри мне приходится потратить минут двадцать только на поиск нужной полки. Зато нахожу все, что нужно, а денег хватает еще и на пару книг не по программе. У выхода трачу последнюю мелочь на шоколадный батончик и стаканчик лимонада в автомате и стою, наслаждаясь тишиной. Раз уж покупка книг заняла так немного времени, можно и к Эмметту заглянуть. Эм — мой близкий друг еще с детского дома, старше меня на два года. Его родители погибли, когда ему было всего год, он их совсем не помнит. В приемную семью его так и не забрали, но по достижении восемнадцати он получил наследство и купил собственный дом в Порт-Анжелесе, где жил один. Устроился на работу курьером и стал копить деньги на обучение… Эмметт часто навещал меня. Когда мы были младше, он всегда говорил, что заберет меня и нашу подругу Элис, как только ему исполнится восемнадцать. Но реальность была не столь радужной — конечно, никто не собирался разрешать вчерашнему подростку брать под опеку детей, тем более шестнадцатилетних. Ну, а Эли удочерили еще четыре года назад и увезли на другой конец страны… Наверное, это и к лучшему. У Элис есть семья, о которой она всегда мечтала. У меня — Кармен. А у Эмметта всегда будем мы. К тому же, в последний раз, когда я ему звонила, он восторженно рассказывал, что влюбился без памяти и хочет предложить своей даме сердца жить вместе. Закинув сумку с книгами на плечи, выхожу из магазина. До Эмметта дойду пешком, заодно по городу прогуляюсь. Прохожу мимо своей машины и стоящего рядом черного Мерседеса без водителя. Хихикаю под нос — кажется, черные Мерседесы меня сегодня преследуют. Мирно спускаюсь по улице вниз и заворачиваю за угол. Насколько я помню, Эмметт живет в двух кварталах отсюда, и если повернуть два раза направо, а потом налево — окажешься на улочке, ведущей прямо к его дому. Направо, и снова направо, а потом налево… Настороженно хмурюсь, когда не узнаю эту улочку. Она кривая, плохо освещенная и не создает впечатления, будто здесь кто-то живет. Определенно это не та улица. Назад. Направо, а потом повернуть в другую сторону… Это точно не та же улочка, на которой я была только что? Дела плохи… Кажется, лучше позвонить Эмметту и попробовать сориентироваться. Достаю телефон — все тот же, доставшийся мне из прошлой жизни. Разве что наклейку я отодрала. Список контактов — их у меня не так уж и много, всего около пятнадцати. Листаю до «Э» — там всего три имени. Этта, наш психолог, Эмметт… и Эдвард. Кто такой Эдвард? Я не знаю. Когда в свои десять лет я копалась в старом телефоне, то в журнале вызовов я чаще всего натыкалась именно на это имя. На фото профиля был снимок мальчика лет одиннадцати-двенадцати с растрепанными бронзовыми волосами и зелеными глазами, лучащимися теплом и счастьем. А рядом с ним на фотографии была девочка — ниже его на полголовы, с длинными спутанными волосами и улыбкой до ушей. Он обнимал ее за плечи, а она так ласково и естественно прижималась щекой к его плечу, что при виде этого у меня что-то замирало внутри. Этой девочкой была я. Я звонила ему. Много раз. Все было напрасно. «Данный номер не обслуживается», — сообщал механический голос в трубке. Я спрашивала у работников органов опеки, кто такой Эдвард. Они молчали, отмахивались или отсылали меня прочь. Я пыталась узнать что-то у тех, кто работал в детдоме, но никто не мог дать мне ответа. Тогда я решила, что он обязательно придет ко мне. Не может быть, чтобы не пришел. Ведь мы были такими счастливыми на фотографии. Он уговорит своих родителей, и они приведут его навестить меня. А может — об этом я даже мечтать боялась — его семья заберет меня к себе… Но шло время, а об Эдварде ничего не было слышно. На самом деле ко мне никто не приходил. Ни разу. Ни друзья, ни родственники, ни знакомые. Будто все моментально вычеркнули меня из своей жизни. В списке контактов было две Бабушки и один Дедушка. Я звонила им тоже. «Дедушка Уилл» сообщил, что я ошиблась номером, «Бабушка Крис» попросила не звонить сюда больше. Меня узнала только «Бабушка Мари» — взяла трубку, всхлипывая, и долго извинялась за то, что не заберет меня к себе, потому что я слишком похожа на мать и буду напоминать бабушке о ее потере. Я спрашивала их об Эдварде — мне казалось, что они должны были знать его, если я была с ним так близка. Но «Бабушка Крис» на мой вопрос молча повесила трубку, а бабушка Мари посоветовала забыть. В свой день рождения — о нем я узнала из напоминалки на телефоне — я со слезами на глазах удаляла старые контакты. Никто не позвонил и не написал, чтобы поздравить. Только над фото Эдварда рука дрогнула. Я не нашла в себе сил стереть его номер. Почему-то, глядя на его улыбающееся лицо, мне хотелось плакать. — Эй! Чей-то грубый голос вырывает меня из воспоминаний, и я резко поднимаю голову. Компания парней на другой стороне дороги, небрежно одетые и с бутылками в руках. Один из них, посмеиваясь, глядит прямо на меня, и в его выражении лица мне видится угроза. Дело плохо. Быстро развернувшись, я зашагала в обратном направлении. Поворот. Слышу за спиной шаги. Поворот, поворот. Ускоряю шаг. После очередного поворота понимаю две вещи. Первое — я, кажется, оторвалась. Второе — я окончательно заблудилась. Не прекращая идти вперед — а вдруг нагонят! — дрожащими пальцами снимаю блокировку. Позвонить Эмметту кажется уже не просто лучшим, а единственным выходом. Поворот. Тупик. Вот черт. Сердце колотится так, что в ушах звенит. Тыкаю пальцем в имя Эмметта — телефон, как назло, зависает и не реагирует. Жмурюсь, жму еще раз, подавляя в теле нервную дрожь. «Вызов идет. Эдвард.» Промахнулась. Черт. Почему-то не сбрасываю, хотя времени нет на выслушивание очередного «Номер не обслуживается». Удивительно, но слышу гудок. Вызов принят. — Алло? — доносится из трубки глубокий бархатный голос. — Белла? Где-то вдалеке слышу шаги, и почему-то у меня плохое предчувствие. Встряхиваю головой. Руки замирают, но я нахожу в себе силы прислонить телефон к уху. — Я перезвоню чуть-чуть позже, — выпаливаю я, зажмурившись. — Прости, мне правда очень нужно позвонить, но я хочу поговорить с тобой, подожди, извини, по… — Что случилось? Где ты? В голосе слышно неподдельное волнение. Неудивительно, я, наверное, так тараторю, что способна кого угодно напугать. — В Порт-Анджелесе, — быстро отвечаю я. — Мне надо… — Где именно в Порт-Анджелесе? — он снова перебивает, еще более взволнованно. — Ты в опасности? Шаги ближе. Отхожу к краю стены. Что значит «где именно»? Он здесь? — Белла, пожалуйста, скажи, где ты находишься! — взмолился голос. — Вот она где! Вижу несколько силуэтов. Терять нечего. — Я не знаю, — быстро затараторила я. — Меня преследуют, здесь узкие улочки и тупик. Передо мной стена, сверху проволока, за стеной широкая труба, из которой идет дым, наверное, фабрика или за… Договорить не успеваю — один из парней с силой толкает меня, вырывая телефон и бросая о землю. — Малютка решила поиграть? — Заберите вещи, — храбрюсь, протягивая рюкзак. — Тут есть деньги, — безбожно вру, надеясь, что проверять не станут. — Оставь себе, — ухмыльнулся парень, подходя ближе и тесня меня к стене. Сжимаю кулаки. Одна надежда на Эдварда. Пожалуйста, пусть он окажется достаточно быстрым и сообразительным, чтобы позвонить в полицию и все как можно точнее передать! — Эй, Лонни, — зовет кто-то сзади. — Сюда копы не приедут по ее звоночку? — Да ну, — отмахивается тот. — Смотри на меня, детка, — хватает мой подбородок и вздергивает вверх. — Ты же умная девочка, да? Ты же не назвала копам адрес? От его рук на лице к горлу подкатывает тошнота. Задерживаю дыхание и, окинув презрительным взглядом, отворачиваюсь. — Будь послушной девочкой, — тянет он, и все смеются. Бью кулаком в живот. Отбегаю в бок. Рука в волосах. Толчок. Падаю лицом на асфальт. Он скручивает мне руки и дергает вверх. Неужели так много фабрик в этом городе? Господи, пусть полиция приедет скорее! — Хватай эту дрянь, — командует он кому-то из своих прихвостней. Дергаюсь, пытаясь вырваться из мерзких лап, но они сильнее. Слезы накатывают на глаза, стоит только подумать о том, что они могут сделать… Куда-то тащат меня. Нет. Это место — последняя ниточка, по которой меня еще могут найти. Вырываюсь отчаяннее, кричу, кусаю этого Лонни за руку. Тот матерится, бьет по лицу и зажимает рот грязной ладонью, воняющей потом и дешевым алкоголем. Снова накатывает тошнота. Почти ничего не вижу. Опять куда-то тащат. Дергаюсь из последних сил. Не сдаваться. Сдамся — и все закончится. Резкий свет прямо в глаза. Вижу развернувшийся поперек дороги черный Мерседес. — Эй, парень, тебе жить надоело? — выкрикивает держащий меня, едва дверь открывается, но тут же замолкает. Вышедшего из машины узнаю сразу. Он изменился, конечно. Черты лица взрослые, волосы не топорщатся так, как на старой фотографии. Но глаза — все те же, зеленые, теплые — не оставляют сомнений. — Отпустите ее. Живо! — требует Эдвард, наведя на парней дуло пистолета.