двадцать два дня.

Проходит всего пара месяцев со смерти их родителей, и если Тору, кажется, этого оказалось достаточно, чтоб двигаться дальше, Локи — нет. Сейчас он наоборот так сильно нуждается в поддержке брата, а он… он с Джейн. Снова. Так глупо, право. Они с Тором слишком давно стали друг другу не просто братьями, хоть родными братьями они никогда и не были, и Тор даже уверял его, что это не просто секс. Что он никогда не был в кого-то так сильно влюблён, как в него. Когда Локи ревновал и говорил, что тот все еще влюблен в Джейн, что еще вернется к ней, когда ему надоест младший брат, но Тор только аккуратно целовал его в макушку и говорил, что такого никогда не случится. Что он ни за что не вернется к Джейн. И вот, когда Локи решился и надавил на горло своей собственной гордости, приехал к нему, он сидел и целовался с Джейн, словно это было нормально и правильно, словно не было Локи в его жизни никогда. Словно не было ничего. Тогда Локи впервые пробует наркотики. В его груди — огромная и ноющая черная дыра, и он пытается хоть как-то её заглушить. А вещества, которые на время дают ему ощущение легкости и кайфа отлично с этим справляются, хоть и разрушают его изнутри. Хотя Тор прекрасно справился с этим и до них. Теперь каждое слово становится ложью, каждый особенный взгляд бьет в спину и ломает кости, и теперь Лафейсон четко понимает, что он был просто удобным вариантом для секса, который всегда под рукой, который так безумно влюблён, что позволит делать всё, что только можно. Теперь его самый близкий и родной человек — диллер, который в последнее время пытается взять с него всё больше денег, думая, что он сынок богатеньких родителей, а Локи просто пытается привлечь внимание Это так ошибочно, что даже смешно. — Либо давай сорок баксов, либо проваливай. Он крутит в руках пакетик с таблетками, и у Локи чуть ли не руки начинают трястись от желания. — Чёрт с тобой, сорок так сорок. Локи понимает рациональной частью разума, что он будет постоянно повышать цену, а Лафейсон будет сдаваться раз за разом, потому что слишком глубоко погряз во всём этом. Потому что уже не умеет по-другому. Локи понимает, что это глупо, но он считает дни с того момента, как видел Тора. И одновременно с тем считает сколько прошло дней с их последней встречи. Тор объявляется ровно спустя двадцать два дня. Лафейсон думает, что хочет, чтоб на его надгробии было это число, как особый символ того, что именно послужило причиной для его раннего ухода. Одинсон понимает все с первых секунд. Видит растрепанного Локи с синяками под глазами и следами от шприцов на сгибе локтя. Сразу понимает, что происходит. И его взгляд сразу меняется на презирающий и тяжёлый. — Ты что творишь, идиот? И от этого взгляда Локи хочет упасть и свернуться калачиком, потому что он прекрасно понимает, что заслужил это. Но это не значит, что у него нет желания спрятаться и сбежать. И это не значит, что он решит что-то поменять. По факту, это не значит ничего. — Какое тебе дело? Тор злится всегда по-особенному. Он никогда не сдерживает потока слов, не обдумывает их, а потом вечно извиняется, что наговорил лишнего. И Одинсон часто срывается на такой крик, что кажется, что его услышит весь мир. Но иногда он злится так, как сейчас. Это холодная ярость, когда тон его голоса настолько убивающий, настолько тяжелый и злой, что пробивает до костей. Он никогда не кричит в такие моменты. Но и не думает, о чем говорит. — Я был уверен, что у меня отличный и хороший брат, а сейчас я узнаю, что на самом деле у меня нет брата, лишь гнилой опустившийся наркоман. Тор не интересуется причинами. Он делит мир на чёрное и белое, и у него нет других тонов. Он даже не считает, что у чёрного и белого тоже есть оттенки. Локи ничего не собирается ему объяснять. Он собирает волосы в хвост и уходит на кухню, ногой пиная мусор на полу. Пьет слегка испорченное молоко прямо из пачки и мечтает в нем утопиться. Тор же даже не сдвинулся с места. — Ты в любом случае меня не поймёшь. Тор складывает руки на груди и хмурится. От этого жеста у Локи пробегает дрожь по телу, потому что он все ещё помнит, как жарко от его касаний. — Конечно, ты же ведь у нас такой особенный, только ты страдаешь, и никто в мире тебя не понимает. Нет, братец, ты клинический идиот, который придумал себе слишком много лишнего. А перед глазами — поцелуй с Джейн. Перед глазами — мертвые родители, перед глазами — искреннее лицо Тора, который шепчет: «я никогда тебя не брошу». Лжец. — Прекрати осуждать меня за мои решения. Я достаточно взрослый, чтоб сам разобраться, вали к своей Джейн. Тор бьет по стене кулаком с силой, кажется, даже оставляет там небольшую вмятину. Они словно чужие, и это так странно. Словно Тор разом всё забыл, словно между ними были только братские отношения. Локи помнит всё, и это — его крест. — Потом не приползай ко мне за помощью. И он просто уходит. У х о д и т. Локи хватает ещё одну таблетку из банки и думает лишь о том, что так будет правильно. Тор в любом случае ушёл бы от него, это был вопрос времени. Чем раньше, тем лучше. Лафейсон готов вариться в своём собственном горе, готов опускаться на дно всё ниже и ниже, он так чертовски сильно ко всему готов, что даже страшно. Они с Тором изначально справлялись с бедой по-разному. И переживают всё это до сих пор по-разному. Только Локи готов понять и смириться, а Тор — просто Тор. Не больше, не меньше. Только есть загвоздка. Несмотря на то, что Лафейсон всё понимает, принимает, несмотря на то, что он давно смирился со всем, и ему так глубоко плевать на всё, а в особенности на мнение общества, есть одно «но». Больно было всё равно.