Void

— Так нельзя. Головин хочет зашипеть от боли, когда ватный диск, пропитанный спиртом, касается царапины на лопатке. По сравнению с болью, которая окутывает тело каждый раз — это полнейшая хуйня, он прикрывает глаза и наслаждается нежными прикосновениями. — Саша… — парень сзади ждёт ответа, хотя всё и так уже знает. Это убивает. — На тебе нет живого места. Саша всё прекрасно знает, поэтому молчит: сказать ему нечего. Он чувствует себя пустым настолько, что хочется кричать.

✖ ✖ ✖

Они познакомились случайно. На улице, как и все обычные люди. Год назад… или полтора, а может быть, меньше, Головин не помнит, потому что с того времени много чего поменялось. Много воды утекло, как сказала бы бабушка, непременно бы получившая инсульт, узнав о том, чем её внук занимается. Саше тогда было семнадцать, а сейчас восемнадцать, но, кажется, приобретение с возрастом мозгов — не его стихия, не его жизнь. Он помнит широкую улыбку, морщинки около глаз и то, как эти глаза смеялись над ним, когда он становился неуклюжим. Первая любовь, она, знаете, — такая больная. Пропитанная болью и слезами, но только не от чувств. Денис Черышев — идеал парня. Заботливый и добрый, всегда помогающий и любящий до хруста в костях, но не его. Нет. Денис Черышев может любить, хотя Лёша Миранчук в этом очень сомневался тогда, а сейчас… он может с уверенностью сказать, что любить этот человек не способен. Если только себя, хотя ещё есть Марио — нежный и романтичный парень, пропитанный цветочным запахом и чем-то сладким. Марио почти не говорит на русском, но Черышев в идеале знает испанский, поэтому какая разница? Какая разница, когда человек, в которого ты влюбился до беспамятства, любит другого? Никакой. Абсолютно. Головин чувствует себя ёбаным мазохистом, каждый раз приходя, поднимая взгляд и надеясь, питаясь тлеющей в груди надеждой на то, что Денис выполнит своё обещание. Он чувствует себя тупым, Лёша так не считает, но Саша понимает. Пусть он тупой, но не настолько. Начало их отношений, как что-то… прекрасное. Сейчас, за прошедший год, то самое начало кажется райским наслаждением от добрых улыбок, маленьких подарков и забавных шуток. Райское наслаждение, превратившееся в адские муки, потому что Головин не может ничего с собой поделать. Он просто любит. До боли в спине, до черноты, опутывающей руки, когда он собирается с мыслями и говорит себе — хватит, а потом Черышев улыбается, касается тёплыми пальцами лица, и Саша… падает. Разбивается хрустальной прозрачной вазой о кафельный пол, на миллиарды кусков, впивающихся в ноги. Это больно. Было больно тогда и будет больно всегда, потому что Денис обещал — у нас всё с тобой будет хорошо, я собираюсь расстаться с Фернандесом. Ради тебя. Ради нас. Саша глупый, поэтому верил, верит и сейчас, но уже точно не в чужое расставание. Знаете, это такая ирония, потому что зачастую любовницы разрушают семьи, а он не смог. В свои восемнадцать лет у него есть только постоянные синяки и царапины, потому что Черышев — чудовище. Любимое чудовище. — Ты долбоёб, — холодно говорит Лёша. Постоянно. Саша кивает. Он прав. Да. Он согласен. Потому что каждый блядский раз он оказывается на пороге его квартиры, когда Марио нет дома. Он в командировке или на работе, или его где-нибудь в подворотне трахает и расчленяет серийный убийца. Саша на последнее очень надеется, постоянно думает, что, если Марио не вернётся, останется. Денис полюбит его? Как Фернандеса? Здравый рассудок стонет, чтобы он бежал, сердце быстро-быстро бьётся, а Черышев притягивает его к себе, сквозит нежностью, невозможностью отстраниться. Черышев целует сначала аккуратно, будто боится причинить боль, но за первыми поцелуями следует всегда одно и то же. Каждый раз Саша переступает порог квартиры и не может уйти, потому что мазохист в голове говорит о хорошем, о наслаждении от даже грубых рук. Сначала так и было. — Марио дома нет? — он цепляется пальцами за шею Черышева, тихо стонет, когда парень прижимает его крепко к себе. Скользит пальцами по пояснице под футболкой, обжигает, подчиняет. — Съебался куда-то, не знаю, — Денис тихо рычит, кусает мягкую кожу на шее и вжимает Головина в шкаф. В зеркало, вставленное в двери. Саша хочет сжать зубы от накатывающего возбуждения, прочувствовать всем телом того, кого любит. — Какой же ты вкусный, — Головин любит этот шёпот, облизывает губы и стонет, стонет, стонет. Выгибается под крепкими пальцами, потому что по-другому не получается. Он даже не замечает, что взгляд меняется. За секунду. Сейчас Александр с дрожью по спине вспоминает их первый… секс. Нет, неправильное слово. Первое убийство его тела. Денис оказался не таким нежным и заботливым, улыбка спала, убежала куда-то за край горизонта, когда Головин понял — хорошо не будет. Ни тогда, ни сейчас. С Денисом было хорошо, когда он не касался тела, только иногда гладил по спине и трепал волосы. Саша таял, подставлялся, ластился, а потом понял — это его конец. — Сань? — Лёша смотрит на друга, стоящего около двери. Тот улыбается криво, облизывает пересохшие губы и теряет сознание от боли, падая прямо в руки лучшего друга, испуганно подхватывающего его. — Головин! — ответа не следует, потому что мозг отключается от боли, ставит блоки и не даёт ей проникнуть в сознание, пока Миранчук тащит его до кровати. Иногда Саша думает, почему не влюбился в лучшего друга? Нет, серьёзно, это же, блядь, так просто, влюбиться в того, кто всегда рядом. Улыбается ярко, дружелюбно хлопает по плечу и гладит по голове, когда Александр приходит к нему после ссоры с папой. Папа военный, поэтому имеет привычку тыкать сына в каждую оплошность, не бьёт, но и по головке не гладит. Головин нажимает на кнопку звонка, ждёт и слабо улыбается, когда Лёша с щёткой во рту открывает дверь, потому что уже собирался спать. Саша думает: почему не Лёша? А потом понимает, что сердце и душа — самые, сука, адские создания на этой чёртовой Земле, на которой он не хочет жить без него. Невозможно жить, когда человек становится твоим воздухом, улыбается, заманивает, а ты становишься его жертвой. И это, знаете… Головин не помнит, как называется этот ёбаный синдром, но ничего хорошего в нём точно нет. Черышев хватает за волосы, втрахивает в мягкую постель, пока Саша думает, что здесь они спят с Марио. С милым и нежным Марио тут они занимаются любовью, а с Головиным он не хочет любви, и Александр это понимает. Не сразу, конечно. Он первый раз видит их вместе через два месяца, улыбающихся и милых, они идут рядом, не за руку, но Саша чувствует, как скачет в воздухе адреналин от чужих чувств. Он провожает их взглядом и, блядь, радуется, как ребёнок, что ему уже исполнилось восемнадцать. Продавщица с прищуренным взглядом спрашивает паспорт, Головин копошится по карманам, выгребает из них всю мелочь и улыбается, с упоением через полчаса открывая бутылку водки. Он вообще не пьёт, но душе так хуёво, что хочется сдохнуть. Водка оказывается палёной, а он, не помня как, добирается до дома Миранчука. Лёши не оказывается, зато рано возвращается Антон. Он ненавидит Сашу. — Блядь, только не блюй мне на диван, сука! — шипит младший из близнецов и брезгливо смотрит на то, как Головин выблевывает всё то, что выпил. — Как он только возится с тобой, ты же жалкий, — Саня ухмыляется и думает, что да, он пиздец жалкий. А мир пиздец ебанутый, раз он ещё жив и не старается порезать себе вены, сидя в ванной. Это было бы глупо — прощаться с жизнью из-за любви, которая режет тебя без ножа. Как в сопливых маминых книжках, только там у героев сначала всё плохо, а потом, уже под конец, расписана картина занятия любовью, на которую шестнадцатилетний Саша иногда дрочил, потому что бабы умеют писать такое. Расписывать в красках, как же прекрасна любовь. Говно ваша любовь! — хочет заорать Головин, когда они с классом празднуют выпускной. Он вливает в себя бутылку или две шампанского, улыбается, целует в щёку какую-то девочку и просит отвезти его. Черышев, благо, оказывается дома один. Денис смотрит пристально на пьяного парня, впускает его в квартиру, чтобы не позориться перед соседями и смотрит, как Саня расплывается в улыбке. Очаровательной и широкой. Денис — не лучший друг Лёша и даже не блядский Антон, Денис чудовище, поэтому даже не высказывает ничего против, когда Головин опускается перед ним на колени, наспех, неуклюже расстёгивает ремень, облизывает губы и впервые берёт в рот. Глубоко настолько, что тошнит. Член касается щеки, Саша думает, что вот оно решение — может, сейчас…? Становится смешно, он сосёт, как профессиональная шлюха, глубоко и с вибрацией по встающему постепенно члену. Интересно, Марио такое делает? Берёт своим ангельским ротиком в рот у любимого парня? От это становится плохо. Движения замедляются, но Денис — это Денис, он запутывается пальцами в жёстких волосах и продолжает насаживать чужой рот на свой член, пока Головин сжимает одной рукой собственную ширинку, задушенно стонет и хочет отстраниться, но ему не дают. Он пьян настолько, что не хочется даже вставать. Сперма пачкает лицо, новенький дорогой пиджак, подаренный бабушкой. Саша чувствует себя конченным, когда Черышев отходит, гладит его по лицу, а он бесстыдно спускает себе в штаны. Просто, блядь, смешно.

✖ ✖ ✖

Но ничего не меняется. Саша, будто слепой котенок, тыкается в живот матери, пытаясь найти молоко, пытаясь дотянуться и не сдохнуть от голода, пока Денис любит Марио, ласково гладит его по плечу и обнимает. Будто бы дружески, потому что люди и всё такое. Головин представляет, как он касается Фернандеса везде. Трогает нежно, касается ласково губами плеча, любит так, как никогда не полюбит самого Головина. Саша прикрывает глаза, слышит, как отец ходит за дверью ванной, собираясь на работу, поджимает губы и обхватывает пальцами член. Конченный мазохист. Дрочит, выдыхает надрывно и прикрывает глаза, не может устоять на ногах, потому что воображение слишком сильное, а он, слабак, сдаётся. Постоянно. Думает о широкой улыбке и тёплых глазах, в которых не увидит ничего, если они будут направлены в его сторону. Любовь — сука, режет по венам внутри, бежит по спине и вгрызается в позвоночник, не даёт сделать вдоха. Это, блядь, вообще нормально? — Нет, — говорит в голове Лёша, смотрящий пристально и недовольно. — Да-а, — тихо стонет Головин, надеясь, что шум воды перебьёт стон и отец с мамой не услышат. Он задыхается духотой ванной, водит пальцами по члену так, будто это последняя дрочка в его жизни. Ему хорошо, тёплая вода смывает недавние стоны и собственную сперму. Денис никогда не даёт ему кончить, заполняет задницу белёсой вязкой субстанцией, которую Саша проглатывает время от времени, гладит нежнейше по голове и устало улыбается. — Прости, зайка, я так устал, давай сам, — Головин в такие моменты смотрит в белый потолок и желает, чтобы небо упало на голову.

✖ ✖ ✖

— Это надо прекращать, — голос старшего Миранчука холодный, он смазывает какой-то странной, ужасно пахнущей мазью синяки на плечах и спине, горестно вздыхает и не знает, как помочь другу. Он знает, пойди он к Денису и набей ему его ебало, Саша не простит, отвернётся, потому что это будет сродни предательству. Саша конченный, Саша осознаёт и видит Антона в дверях кухни. — Как ты заебал. — Антон! — Что? Тебя не заебало жалеть его? Пусть лучше сдохнет и не портит настроение своим ебалом. Головин бы и не против, улыбается, но он слабак, поэтому боится самоубийства. Это больно. Не больнее, чем когда тебя трахают так, что ты орёшь от раздирающей тело боли. Не больнее, чем смотреть на то, как твой любимый человек касается другого, своего любимого человека. Не больнее, чем брать в рот возбуждённый член и чувствовать сперму на лице. Если бы Лёша знал обо всём, смог ли он вообще прикасаться к нему?

* * *

Любой бы сказал ему, что он еблан. Каких поискать, потому что люди обычно, даже через несколько месяцев насильственного секса могут опомниться, подумать над своими поступками и сделать шаг назад. Но Саша не такой, он будет биться до конца. Разбивать тело и остатки здравого смысла, биться, пока чужой член вдалбливается в его тело, и он стонет, громко и надрывно. От боли. — Ты у меня такой хороший, — голос у Дениса мягкий, самый нежный сейчас. Головин сжимает пальцами простыню и понимает, что возбуждаться от боли уже не получается. Тело настолько обессилено, насколько это возможно. — Мой мальчик, — Саша чувствует, как подушка под лицом становится мокрой. Черышев одевается. — Съёбывай, скоро Марио придёт. Идёт уже… одиннадцатый месяц? Головин коротко смотрит на календарь, висящий в прихожей, думает, что его надо засунуть в психбольницу, где он не сможет дотянуться до Черышева. Никогда. Он выходит в осень. Желтеющую и беспощадную северными ветрами. Наступает грязным кроссовком на желтые падающие листья, останавливается в каком-то сквере, где тянется аллея из берёз. Он смотрит, как листопад накрывает его с головой, поднимает голову и улыбается. Хотя сил уже нет. Желания нет. Жизни нет. Нормальной, какой бы мама хотела для него, для своего любимого мальчика. Миранчук смотрит на него, сидящего около дверей их с братом квартиры. Выдыхает и дёргает плечом. — Сань? — Можно у тебя помыться и вещи постирать? Я просто весь в сп..., и мама… — Лёша поджимает губы, сдерживается от очередного порыва побежать и набить ебало Черышеву. — Заходи. Антон вернётся только вечером.

* * *

Он смотрит в пустые глаза. Они светлые, зелёные, словно болото, затягивающее в себя все самые плохие эмоции и чувства. Саша смотрит на него пустым взглядом и пугает этим, Миранчук отворачивает голову к чайнику, щёлкает кнопкой. Тёплый чай приходится как раз кстати, но греть внутри уже нечего. Там пустота, холодная и беспощадная, напоминающая о всепоглощающей любви. Лёше не нравится это, ему вообще ничего не нравится за последний год. Он защищает друга перед братом, не даёт Антону задеть Головина ещё больнее, чем есть. Он старается облегчить боль, но остановить Сашу не может. — Почему ты всё ещё со мной общаешься? — он поворачивает голову к другу, сидящему за столом. — Ты мой друг. — Я бы не радовался этому, — усмехается Головин. Лёша тоже не радуется, но не из-за этого. Он вообще в последнее время перестал радоваться. — Друг есть друг, любой. — Даже если бы я убил кого-нибудь? — Лёша пристально смотрит в зелёные глаза. Тонет в них, потому что сил разговаривать о происходящем с Головиным уже нет. — Если только это будет Черышев, — Саша улыбается. Грустно и слабо. Будто не живёт больше, а просто существует. Хотя дышит ещё, пытается выкарабкаться, как та ебучая лягушка в сметане из мультика, который очень пугал. Мультики в детстве, особенно отечественные, всегда были очень пугающими, не дающими насладиться нарисованной картинкой. Головин вспоминает кота Леопольда, улыбается и думает, что мультфильмы учат добру, дети верят в это, а потом жизнь плюёт им в лицо. Впрочем, свою жизнь он такой сделал сам, хорошо хоть осознаёт. — Будешь ждать меня из тюрьмы? — Лёша поднимает голову, напряжённо смотря на друга. — Конечно. — Обещаешь? — Обещаю. Саша вздрагивает, когда тёплая ладонь касается пальцев.

* * *

Холод наступает рано. Снег может пойти даже в октябре, поэтому он на всякий случай берёт с собой куртку, засовывает её в рюкзак и выходит. Он мог бы поступить в этом году, но проебался — родители недовольны. Он сам собой недоволен, корит себя и презирает, пинает жёлтые листья и садится на автобус. Город погружается в холод, ветер ползает среди высоток, заставляет горожан одеваться теплее. Отец мог бы исполнить любое его желание, отправить учиться за границу, например, если бы Саша попросил, чтобы быть подальше, чтобы привести тело в порядок. Задница ноет, он ёрзает на холодном сидении и прижимает к себе рюкзак. Привычное чувство. Кондуктор, грузная женщина, радуется малому количеству народа, потому что проходить с такими боками между них тяжко. Саша улыбается своим мыслям и прикрывает глаза, слушая названия остановок. Недавний разговор с Лёшей ползёт по телу теплотой, хоть кто-то будет его ждать, если он совершит глупость и попадёт за решётку, или на тот свет. Выходит на остановке, морщится от ветра, ударяющего в лицо, и идёт к знакомому дому, встав прямо под балконом и подняв голову. После разговора с Лёшей мозг немного щёлкает, говорит, что надо попробовать закончить. Надо попробовать выбраться. Тщетно. Денис оказывается дома один, удивлённо смотрит на него. — Надо поговорить, — его голос твёрдый, хотя внутри всё скручивается. Он смотрит в светлые глаза, засунув руки в карманы куртки. Черышев расплывается в улыбке и подходит ближе, цепляется за лямки рюкзака, снимает его. Саша прикрывает глаза и сжимает зубы, он пришёл за другим, но дрожит и не знает, что сказать. О чём говорить, когда Денис касается губами шеи, тихо просит снять его обувь. Блядь. Ты конченный, Головин. Настолько, что просто не заслуживаешь жизни на этой, сука, Земле. — Ты мой хороший. Замёрз? — слёзы застывают в глазах, потому что обычно после таких слов идёт боль. Пожирающая. Затапливающая глотку кровью. Саша сжимает зубы, чувствует сердце, бьющееся в предвкушении. Он так привык к боли, но всё ещё боится резать вены. Черышев сделал это с ним. Метко и точно — проткнул тонким лезвием грудную клетку и раскурочил её. Куски мяса падают на постель, Головин чувствует, как сознание отключается, боль чувствуется где-то в пояснице. Кровь хлещет на белые простыни, Саша сжимает зубы и тихо стонет, понимая, что даже блядский секс без подготовки, от которого его задница рвётся, как лист бумаги, приносит наслаждение. Собственный член наливается кровью, он хочет дотронуться до него, но Черышев вовремя это замечает, схватив обе руки и заведя их за спину. Кажется… шея ломается. — Ден… — слёзы пачкают щёки и постель. — Потерпи, зайчонок, — Головин хмыкает про себя и кивает, понимает, что удовольствие с каждым разом сменяется просто тупой болью, а после пустотой. Он чувствует, как член входит в него на всю длину, хнычет в постель, потому что за посторонние звуки можно получить по лицу. Денис сжимает пальцы на ягодицах и шипит, Саша прикрывает глаза, чувствует горячую сперму внутри, немного ёрзает и падает на бок, заметив на тумбочке рядом с постелью счастливое фото двух влюблённых. Зачем он пришёл сюда? Точно, поговорить. — Проваливай, давай. Тело ватное, кровь чувствуется глоткой, когда он смотрит на свои руки и чувствует боль в заднице. Как и обычно. Ничего нового. Черышев делает с ним то, чего не может сделать с Марио, потому что Марио — нежный божий одуванчик, ангелочек в кожаной обёртке, самый святой для Дениса человек. Марио можно всё — обнимать и целовать, получать самые ласковые прикосновения, пока Саше нельзя ничего этого. Вообще ничего нельзя. Он сам в этом виноват, он понимает это, но отделаться от уебанского чувства в груди не может. Сидит на детской качели во дворе Черышева, видит подходящего к подъезду Фернандеса и сглатывает, увидев выходящего Дениса. Они оглядываются, а потом бразилец осторожно касается щеки своего парня губами, тот смеётся, открыто и ярко, взрывается в голове огненным шаром. Головин чувствует. Чувствует чужую нежность, чувствует, что надо что-то делать. Слабак. Задница всё ещё болит. Пара влюблённых берется за руки, пока идёт по двору. Саша смотрит на свои пальцы и корит только себя. Ни Дениса, ни Марио, упаси господи, он тут вообще не причем. Он винит во всём только себя и свою слабость, любовь, вспыхнувшую слишком быстро. Первую любовь в своей жизни, которую он хочет убить.

* * *

— Что тебе надо? — Головин дёргает уголками губ. — Лёша дома? — Антон закатывает глаза, недолго думает и слышит голос брата из ванной. — Антон? — Саша чувствует, как его всего пронизывают ненавидящим взглядом. Возможно, будь в его ситуации кто-то другой, он бы нашёл выход. Да, господи, просто бы вскрыл вены и покончил с болью раз и навсегда, испытав её перед смертью. Самый лёгкий вариант из всех и самый страшный, пожалуй. Лёша моется, пока он сидит на кухне и рассматривает микроволновую печь, греющую обед. Она гудит, отдаётся эхом в его голове, пока он смакует в мыслях нежный поцелуй. Марио Фернандес создан для любви, люди, похожие на ангелов, всегда получают её сполна и отдают взамен. Александр Головин создан для боли. Это, блядь, так тупо звучит, что даже смешно. Саша думает. О времени, которое уже не вернуть. Оно останется с ним навсегда, как маленькие шрамы от царапин на спине, как ненавистный взгляд Антона, курящего на балконе. Саша думает, придумывает, не знает, что делать. Лёша выходит из ванной. Головин смотрит на него, понимает, что Миранчук выглядит ничуть не хуже Дениса, и фанатов у него тоже до жопы. Дай только волю — накинутся и сожрут. Парень вытирает голову синим полотенцем, тихо стонет от прохлады в прихожей и идёт к нему. — Снова? — Саша хмыкает. Надрывно. Лёша поджимает губы. — Сколько можно? — Прости. Обещаю, больше этого не повториться, — Миранчук не верит. Головин тоже. Антон стоит в арке между прихожей и залом, слушает их разговор. — Ты должен что-то сделать. — Я думаю об этом. — Подумай лучше о себе, — Головин кивает.

* * *

Он возвращается домой уже вечером. Мама встречает его, целует и говорит, что только-только доварила ужин. Отец смотрит на него недовольным взглядом, всё ещё не может принять то, что сын не пошёл на учёбу. Ему надо найти работу хотя бы, отвлечься и подумать. — Принеси полотенце из комода, пожалуйста! — кричит мама с кухни, пока Головин стягивает с себя футболку и идёт в спальню родителей. Она светлая, очень уютная, отличается от его комнаты с тёмно-серыми стенами. Он открывает первый ящик, второй, третий… вытаскивает из-под низа белое кухонное полотенце и замирает. Пистолет смотрится чёрным пятном среди постельного белья, носовых платков и полотенец. Головин касается его рукой, смотрит, поглаживает отверстие, из которого вылетают пули. Отверстие, которое лишает человека жизни. Папа военный, такая находка нормальна… наверное. Он кладёт оружие на место и закрывает ящик. Застрелиться будет так же больно, как порезать вены?

* * *

Он подписан на Дениса в Инстаграме, смотрит его фото почти каждый день, смотрит на милашку-Марио, через боль нажимает на сердечко, загорающееся красным, и сжимает зубы. Какой же ты конченный, Головин. Он лежит в своей комнате четыре дня, выходя лишь для того, чтобы немного перекусить. Серые стены с красно-бело-чёрными рисунками-змеями давят. Лёша интересуется, что с ним, где он, Саша отвечает односложно и снова залезает в Инстаграм. Мазохист или долбоёб? Скорее, первое и второе, вместе взятое. Если бы он только был героем какого-нибудь подросткового романа, то уверен, даже сам автор бы не смог описать причины его поступков. Любовь? Она должна быть классной, особенно первая, лёгкой и непринуждённой. Любовь упирается членом в глотку, после — членом в задницу. Денис дышит ему в затылок, сжимается над ним весь, не пытается погладить или поцеловать, вымещает на нём всё то, что не сможет выместить на Марио, потому что… Фернандес создан для любви, а Головин… Головин просто конченный. Вот и всё. Лучшее завершение подросткового романа. Приложение оповещает о новом фото, Саша щёлкает по уведомлению и чувствует, как холодный пот появляется на шее. Это закрытый аккаунт: сюда есть доступ только тем, кто знает о них. Кто знает, что Черышев любит своего ангела, о чём Денис и сообщает, прикрепив их фото с похода в развлекательный центр. Марио выглядит счастливым, упирается носом в его щёку, пока сам хозяин аккаунта фотографирует их, а потом поворачивает голову. Головин видит запечатлённый чужой поцелуй и умирает. Люблю тебя, моё чудо. Ты самый лучший человек в моей жизни. Саша перечитывает это. Снова и снова впитывает глазами чёрные буквы со смайликами. Злость на жизнь, на блядского Дениса, на солнечного Марио затапливает сознание, он сжимает зубы и встаёт. Самоубийство — для слабаков, не желающих ничего делать со своей жизнью и решать проблемы. Саша слабак, Саша знает, что ничего сделать не может, потому что вот так получается. Судьба такая. На улице холодно, он натягивает тёплую чёрную толстовку, чёрные джинсы и идёт в родительскую комнату, где сейчас никого нет. Третий ящик сверху, он в течение минуты смотрит на ствол огнестрельного отцовского оружия. Надеется, что на папу оно не зарегистрировано и вытаскивает, засовывает в карман на животе. Осень наступает на горло. Он садится в привычный автобус и едет, смотрит на пожелтевшие уже деревья, ненавидит приближающуюся зиму, потому что она холодная. Всегда. Пустота внутри холоднее. Он открывает Инстаграм и смотрит снова. Надеется, что Денис дома один, потому что Марио должен быть на работе. Просто обязан. Ну, или в магазине. Просто где-нибудь. Пальцы внутри кармана согревают металл, он сглатывает и осторожно протискивается в толпе, выйдя на нужной остановке. Начинающийся дождь пачкает экран телефона каплями. Он набирает наизусть выученный номер и слышит гудки. — Что надо? — Головин останавливается. — Дай Лёшу. — Головин… — Пожалуйста, Антон, — слышится тяжёлый вздох, он прикрывает глаза и ждёт. — Сань? — Ты помнишь обещанное? — Что? — Хочу сказать тебе… спасибо. За всё. — Головин! — здравый рассудок уже давно перестаёт функционировать, он убирает телефон в карман.

* * *

В жизни наступает такой момент, когда нужно остановиться. Притормозить и подумать, даже если делать ты этого не умеешь. Ступеньки кажутся длинными, он дрожащими пальцами набирает код домофона и слышит писк. Он врезается в голову, пока сердце бешено стучит, металл греется с каждой минутой всё больше. Головин облизывает губы, думает, что просто сошёл с ума. Ему надо в психушку к таким же конченным, как и он. Денис открывает дверь, удивляется, думает пару минут и пропускает в квартиру. — Я не один, — тогда зачем ты пустил меня? Саша чувствует запах. Знакомый до боли в костях и лопатках, каждый оставшийся на коже шрам колется под одеждой, когда он замечает спящего на диване в зале Марио. Терять нечего. Он и так опустился ниже некуда. Зарядки на телефоне около пятидесяти процентов. — Ты хотел поговорить в прошлый раз? — Денис домывает посуду. Вода шумит, отвлекает, пока Головин смотрит ему в спину и думает. Если он не сделает этого — то так и останется слабаком, а если сделает… Черышев поворачивается, замерев сразу же. Дуло пистолета упирается в лоб. Прямо по центру. Александр знает, как стрелять, знает, что нужно делать с оружием. — Шутишь? — Нет, — улыбка на чужом лице пропадает. Саша думает, недолго, смотрит в светлые глаза и решается. Впервые за последний год решается сделать хоть что-нибудь. Лёша бы посмотрел на него осуждающе, сказал, что он долбоёб. Головин даже не отрицает. Просто отчаянье бьёт по грудной клетке, а сердце не успокаивается, сжимается от теплеющего взгляда. Пистолет в руке дрожит. — Малыш… — Денис сглатывает, когда металл впивается в кожу на лбу. — Послушай. — Знаешь, я даже не буду жалеть о том, что сяду, — говорит Головин, закашливается и прикрывает рот рукой. — Ни разу в этой ёбаной жизни я не буду жалеть об этом. Его поломанная Черышевым жизнь расходится трещинами и вот-вот расколется на два куска. Он сходит с ума с каждой минутой всё больше, не даёт поднять парню руки, а потом улыбается. Широко и ярко, Дениса ослепляет. — Не делай глу… — выдох. Папа всегда учил стрелять на выдохе, чтобы попасть точно в цель. Отдача ударяет в плечо, он делает шаг назад. Кровь. Слишком много, чтобы сосредоточить на чём-то свой взгляд. Так просто. Отнять жизнь у человека, которого ты любишь. Так просто нажать и закончить. Собственную жизнь. Марио появляется в дверях через минуту, сонный и ничего не понимающий. Головин чувствует, смотря на него, как слёзы бегут по щекам, он падает на мягкий стул и видит кровь. Её слишком много, она не исчезает, она — прямое доказательство того, что он окончательно рехнулся. Голос бразильца свистом по ушным перепонкам, Фернандес в таком шоке, что даже не сразу понимает, что нужно делать. Но Саша всё сделает за него, сначала пишет сообщение лучшему другу, а потом набирает номер. Единственный правильный сейчас. — Я тут… человека убил. Пальцы греют металл, он слышит рыдания ангела над мёртвым телом и думает, что всё так просто. Вот так просто взять и сделать. Шаг вперёд, чтобы упасть. В груди пустота, холодная и поглощающая, кости болят, ноют, мозг стонет от разрывающей голову боли. Осознание придёт чуть позже, пистолет падает на пол из руки. Он рассматривает магниты на холодильнике. Марио пытается сделать так, чтобы его любимый человек ожил, пока Головин мысленно хоронит его, и улыбается, потому что на похоронах его не будет точно.

✖ ✖ ✖

Лёша выскакивает из такси, заплатив водителю без сдачи. Видит скорую и полицию, с ужасом наблюдает за тем, как из подъезда выносят тело на носилках, а за ним выходит сам Головин. — Головин! — полицейские недовольно смотрят на него, не пускают к лучшему другу. — Саша! — тот поднимает голову и улыбается. — Ты обещал. Шепчет одними губами, когда его засовывают в полицейскую машину. Миранчук с ужасом смотрит на всё происходящее, Головин прикрывает глаза. Жалеет ли? Мозг не отзывается, здравый рассудок тоже. Он остаётся один. Наедине с пустотой, поглощающей его жизнь. Теперь уже полностью. Он забывает, что помимо любви в этой жизни есть вещи важнее. Весомее. Одна из них смотрит вслед уезжающим машинам.