Баллады о книжных детях

— Гляди! Тамара с громким треском вскрывает картонную коробку, пузатую от набитых в нее вещей –удивительно, как вместилище не лопнуло, что называется, по швам, – и на чердаке распространяется прелый запах лежалой, отсыревшей, давно не стираной ткани. Перед отъездом младшей Лески в Библиотеку маменька, чья забота порою граничила с тиранией, нагрузила дочь ворохом платьев и брючных костюмов: даже в общежитии, среди таких же, как и она сама, смертников носительница фиолета обязана выделяться. Тамаре, впрочем, удалось выскользнуть из поля зрения первой леди королевской семьи и всего книгочейского общества. Втащить же увесистую, несуразную – без ручек или хотя бы дырок-прорезей – коробку на чердак оказалось задачей более сложного порядка. Исполнению замысла препятствовали и размеры дома, и слабосильность девушки. Варвара, читающая у себя в кабинете, слышала, как в коридоре волочится, шаркает по полу нечто тяжелое, как пыхтит от раздражения Тамара, самоотверженно подтаскивая к лестнице необъятную поклажу. Помогать сестре Варя не стала. Препятствовать, к слову, тоже. В университет – и к новым друзьям, которые определенно избегали бы Таму, явись она при параде и с приторным выражением самодовольства на лице, – младшая Леска отправилась с компактным чемоданом, из одежды в котором уместились лишь бесформенные штаны, парочка растянутых, но приятных на ощупь футболок и несколько платьев. Неброские, однотонные, едва ли ниже колена, они соответствовали кому угодно, но не принцессе. Матушка хотела отправить с ней лакея. Тамара отказалась. Шик и помпезность – для блага семьи, а не во имя заботы о дочери, и понимала это даже Варвара. Вот, мол, мы, фиолет, с недостижимых высот вверяем вам на бренную землю особу королевской крови, примите за честь и обращайтесь соответственно. Раздели Тамара взгляды своих незабвенных родственников, и она скоропостижно отдалилась бы от других студентов, толком и не успев никого узнать. Свои будни в Настоящей Московской новоиспеченный маг фиолета представляла несколько иначе. За время ее отсутствия сквозь щели оконных рам косой дождь забился на чердак и сцедил пыль, что затекла в коробки, вымарала ткань и намертво ссохлась с нею; при всем желании не отстираешь, теперь только вырвать эту коросту вместе с нитями. Время и перепады температур истончили некогда пестрый покров: потяни, не прилагая сил – разорвется надвое, сыпля ветошью. А сейчас в Библиотеке каникулы, Тамара вернулась – не то что бы с удовольствием – домой и вскрывает тот самый ящик, побитый моросью и талым снегом, выуживает смятый ком, торопливо растягивает нечто, бывшее, вероятно, подъюбником, и завороженно цокает языком. Вслед за извлеченным на божий свет платьем Варваре ударяет в нос отвратно-сладкий, тяжелый и душный запах. — Это красиво, – Тама выворачивает отсыревшую ткань, демонстрируя сестре мучнистое пятно неопределенного цвета. Старшая Леска морщится. Она определенно успела пожалеть о том, что, непомерно соскучившись, вызвалась отправиться наверх с Тамарой за компанию. — Мох тоже относится к паразитам и не менее красив, – фыркает глава Круга, размахивая перед лицом ладонью, – но не смердит как стая сдохших собак. Вот его и разводи. — В том-то и дело, что мох не вызывает отвращения, – фыркает Тама и расстилает безвозвратно испорченный наряд на тумбе, — так неинтересно. А от плесени все нос воротят, но она... смотри, какая она!.. Причудливые узоры на бархатистых кляксах – не единственное, что пленяет Тамару. Это странное увлечение отгораживает ее от родственников, которые ходят вытянув шеи и комично отводя назад лопатки, цокают каблуками напыщенно. Мины их вечно постны и недовольны, отчего Даже благостные, казалось, улыбки отдают отвращением. Тамара рада, что ее мимика куда более живая. "Обезьянья", фыркнула бы мама, ну и пусть. Лучше так, чем с пижонским выражением щеголять. — Может, ты наводнила свою Библиотеку еще и клопами? – язвительно цедит Варя, глядя на плесень так настороженно, словно та была живым существом, что вот–вот кинется на Леску и измажет в зловонных выделениях. — За ними надо ухаживать, а за собой-то иногда забываю следить, — фыркает Тамара. Сырость расцветает, зараза буйствует, отторгающая и притягательная. Тама, поразмыслив, кладет рядом с платьем огрызок яблока. она не удосужилась воспользоваться мусоркой и все это время носила его в кармане, неожиданно понимает Варвара. — В конце концов, ты сама еще в тех помоях копошишься, — резонно подмечает Тама. У сестер действительно есть кое-что общее: обе обладают пытливым умом, пробивной способностью и тягой к разного рода мерзости. Тамара соскребает ее со штукатурки и забытых в холодильнике остатков трапезы, Варвара колдует в лабораториях, чужеродных и холодных. Глава Круга перекатывает в ладонях, затянутых перчатками, глянцевый клубок, сероватый, теплый и склизкий, бывший некогда частью живого тела; распинает на оцинкованном столе выходцев из других миров, растягивает, выворачивает наизнанку и наводит перепачканными в чернилах пальцами свет ламп. На это Варе, пожалуй, нечего возразить. В конце концов, обе сестры, в какую бы грязь ни залезли, всегда умывают руки.