Меня зовут Друг

Где бы ни находился ученый, мигрень всегда, как верная, но злая собака, преследовала его, мучая голову гения своей тупой, назойливой, сверлящей болью. Вчера приступ снова застал его врасплох, вынудив отложить работу с реактивами на следующий день. Рубену в такие моменты ничего не оставалось, как падать в постель прямо в одежде, тихо выть и терпеливо ждать действия нейролептиков и седативных, на которые его тело было подсажено уже очень давно. Не смотря на свою исключительную социопатичность, Викториано испытывал одиночество. Возможно, раньше его не волновало это, он даже искал его, но сейчас, когда в его и без того невеселой из-за нечастной судьбы жизни не осталось в памяти ничего, ему нечем было заполнить зияющую дыру внутри себя, что оставила принудительная амнезия. Десять месяцев назад. - Этот способ решит все проблемы с тобой. Статный брюнет в извечном костюме двойке возвышался над кушеткой, на которой лежало исхудавшее, немощное и без того поврежденное некогда огнем тело. - Если б ты знал, как же ты мне надоел. - Вы совершаете ошибку. Рувик, что выглядел сейчас умирающей, полудохлой, бледной змеей, имел силы непокорно смотреть в холодные глаза Администратора и перечить ему. Все свое пребывание в качестве ядра СТЭМ ученый провел, на самом деле, в полу под самой машиной объединения разумов. Его тело было заключено в капсулу с физраствором и трубками, подключенными к телу для поддержания жизнеобеспечения организма на пассивном уровне. Чей-то мозг в центре машины был поставлен для отвлечения внимания, он вообще не играл никакой роли в системе. Из нее вышли все, кто выжил. Остались лишь тихие мрачные коридоры и где-то недобитые отважными полицейскими зомби. Джули тогда быстро исчезла, дабы не попасть под горячую руку Себастьяна, он не простит ей смерть Джозефа. Японца пытались спасти, но было тщетно, пуля предательницы еще в СТЭМ остановила его сердце, как говорили «официальные» данные. Лесли оказался нежизнеспособным овощем, он ни на что не реагировал, хотя тело продолжало жить. Его сознание умерло, когда Рувик готовил тело альбиноса для перенесения в него своего собственного сознания, но ему помешали. - А ты предлагаешь отпустить тебя с миром, понять и простить? Начальник глухо усмехнулся, на что нейрохирург мрачно прохрипел. - Оставив меня в живых, Мобиус подпишет себе приговор. Особенно Вы, господин Администратор. - И откуда у тебя хватает смелости угрожать мне, когда ты лежишь фактически на смертном одре. Ничего не ответив на это, Викториано лишь зловеще оскалился, не отводя своих призрачно-белесых глаз от Администратора. Очевидно, что отношения между начальником и подчиненным были крайне негативными. Рубену была проведена лоботомия, и он забыл о себе все. Первые 3 дня мужчина никак не реагировал на докторов. Он только спал, иногда поднимался и сидел, глядя в никуда перед собой. За него беспокоились, и на то были свои мысли: гений медицины исчез, а вместо него остался лишь худой мешок с костями, растением реагирующий на внешние раздражители. Такое мнение было у докторов, пока медбрат однажды утром, осматривающий состояние Викториано, не услышал в свой адрес: - Идиот что ли? Рубен совершенно сознательно смотрел на парня исподлобья, когда тот пытался разрезать ампулу, но у него ничего не получалось. - Дай сюда. Длинные, жженые, но ловкие пальцы нейрохирурга забрали с рук медбрата ампулу, обхватили стеклянное окончание ваткой и тут же аккуратно вскрыли. Молодой доктор замер, боясь шелохнуться. Рубен действовал просто автоматически, и таки адекватная мысль все же посетила его опустевшую от памяти голову. - А что это? - Глюкоза. Парень быстро покинул палату, зовя главного врача и «Мобиуса». Но когда они пришли, перед ними снова сидело бледное растение с выцветшими глазами, пусто уставившихся в пол. Администратор тогда развел руками, с немым вопросом глядя на медбрата, мол «ну и где тут признаки сознательной жизни?», на что парень пытался ответить, что он ничего не придумывает, и Викториано действительно сам завел с ним разговор, но доказать этого уже не получилось. Так продолжалось около недели. Рувик то приходил в себя, то снова уходил вглубь своего собственного «Я» и не возвращался по два-три дня, пока однажды вновь самостоятельно не вышел на контакт с одним из сотрудников. Главврач, что наблюдал его, начал с ним работать, проверяя, на сколько повреждена память, что из нее осталось, на сколько личность готова выйти на полный социальный контакт с другими и стоит ли снова ожидать эти внезапные уходы в себя и полное отсутствие всякого присутствия осознанности. Через полтора месяца Рубен почти адаптировался к своему заново переписанному досье. Все его знания на нескольких профессоров в одной голове остались, лишь некоторые данные он не помнил, например, что он совершенно один занимался проектом СТЭМ, и лишь по его чертежам и разработкам далее работали техники. Но про себя он не помнил совершенно н и ч е г о. Более того, Рувик изменился как личность. Он стал очень тихим, практически никогда не спорил, молча выполнял все поручения, хоть и достаточно медленно, но очень качественно и эффективно. Ему внушили, что в детстве произошел пожар, и вся его семья погибла, а ему удалось выжить. Друг семьи, доктор Хименес, помогал юному Викториано обучаться и поступить в университет, после краткосрочного обучения в котором он сразу перешел работать в «Мобиус». И с тех пор живет здесь. Причину потери памяти объяснили следующим «фактом» - неудачно ударился головой при падении. Тогда Рубен еще подумал: «Неужели я все время так скучно жил? Не может быть». Администратор нарадоваться не мог такой потрясающей покорности от вечно строптивого ученого, что принес не мало хлопот в прошлом, ненужных смертей несчастных бедолаг-пациентов и вечных споров с начальником о машине по объединению разумов. Темные от старых ожогов пальцы держали фото в рамке. Рубен сидел в своей комнате возле стола, в которой обычно почти не находился, хотя она была хорошим местом для уединения. Но не сейчас – Администратор постучался и открыл дверь. - Я искал тебя в лаборатории. Мужчина прошел в комнату, обращаясь к ученому, что не поднял взгляда на начальника. - Голова болит, - тихо произнес хрипловатый низкий голос, - Постараюсь сегодня вечером приступить. Брюнет присел на стул напротив нейрохирурга и смотрел на него до тех пор, пока тот не поднял на него взгляд. Благодаря исполнительности Рубена «Мобиус» относился к нему достаточно снисходительно, относительно того, как к нему обращались прежде. После лоботомии ученый ни разу «не выпросил» побои со стороны начальника. - Вы знаете, как звали членов моей семьи? - Это прошлое, Рубен. Не надо жить им. - И все же. Мужчина ответил не сразу, внимательно смотря в ртутные, спокойные, но где-то глубоко внутри печальные глаза. - Твоего отца звали Эрнесто, мать – Беатрис, а старшую сестру – Лаура. - Чем они занимались? Рука начальника потянулась к старой фоторамке и взяла ее. Администратор коротко пояснил, глядя на фото. - Мы были знакомы с твоим отцом, он помогал нам в привлечении новых сотрудников в наши ряды. Мать была домохозяйкой, на сколько мне известно, а сестра не успела никуда поступить. Ваше обучение проходило на дому. - А чем именно занимался отец? - Ты решил, что я стал твоим личным справочным бюро? - … - Твоя задача работать и не задавать лишних вопросов. Фоторамка была опущена начальником лицевой стороной вниз, а Рубен замолчал на эту тему. - Есть результаты по сегодняшним проведенным тестам? - Да. Я представлю их позже. Отчет будет готов через два часа. Нервы пробежались по всей голове острой болью. Ученый подавил стон, закрыв глаза и поджав тонкие губы. - Препараты свои принимал? Забинтованная голова покачала отрицательно. Рубен поднялся, по старой привычке пальцы быстро расстегнули пуговицы на белой рубашке, освободили забинтованное плечо и открыли левую руку, на сгибе локтя которой не было бинтов. Местами там еще осталась не тронутая огнем кожа, а ученый же готовил себе шприц для введение нейролептического препарата внутривенно, стоя у туалетного столика с зеркалом (там хранилась вся его домашняя аптечка). Неожиданно Викториано обнаружил, что Администратор подошел к нему сзади слишком близко и положил ему свои крепкие, сухие руки на угловатые плечи. Рубен замер, глядя через зеркало в отражение холодно-голубых глаз «Мобиуса». Он был выше почти на голову, посему наклонился к левому, не оплавленному огнем, уху Рувика. - Некоторые факты о твоем прошлом мне приходится умалчивать. Не хочу травмировать твое психическое состояние. - О чем речь, господин Администратор? Рука опустила шприц, игла которого была прикрыта колпачком. - Ты уверен, что хочешь знать? Это касается нас вдвоем. Мужчина почти шептал ему на ухо. От такой непривычно тактильной близости Рубен отодвинулся и повернулся лицом к лицу к «Мобиусу», хмуро смотря на него. Тот же, будто ни в чем не бывало, помог завязать жгут на жилистой руке ученого. - Мне важна любая информация о своем прошлом. Буду благодарен услышать правду. Еще раз глянув в ртутные глаза, Администратор придержал своей рукой вытянутую руку Викториано, готовую для введения препарата, но он не брал шприц. Вместо этого мужчина наклонился к сгибу локтя и осторожно коснулся чувствительной кожи теплыми губами. - Что вы делаете? Рубен снова отодвинулся от него, но дальше было некуда, ему пришлось упереться в столик с препаратами, пошатнув стоящие ампулы. Руку не вырвать, «Мобиус» держал ее крепко, хоть и действовал весьма мягко. Шприц все же был использован по назначению, начальник снял колпачок и ввел иглу в бледно-голубую вену. Ученый уже пожалел, что вообще завел разговор о своем прошлом, надо было тихо согласиться на продолжение работы и выбрать другой случай спросить о себе у начальника, а еще лучше – у кого-нибудь другого. Правда, все молчали, как рыбы, говоря лишь «ничего не знаю, все вопросы к «Мобиусу». Жгут был снят, шприц закрыт, а брюнет неожиданно обвил рукой талию Викториано, что уверенно притянула его к себе. Забинтованные руки машинально уперлись в широкую грудь Администратора, ртутные глаза непонимающе уставились на него. - Мы были вместе до потери твоей памяти. Ученый нахмурился, чуть не взболтнув: «Что-то не похоже на правду», но промолчал. - Уже несколько месяцев я стараюсь не тревожить тебя, но и ты меня пойми, я являюсь обычным человеком с такими же примитивными нуждами, как и у любого другого. И у меня тоже есть чувства, я скучаю. Рубен же, вместо того, чтобы пребывать в шоке, как он это мастерски показывал, на самом деле быстро анализировал с точки зрения практической психиатрии всю полученную информацию, фильтруя ее через свои знания. «Я, меня, у меня, как много «я». Явный признак эгоцентризма и откровенной мании величия. Собственник, не иначе. Его слова могут быть ложью, но и правдой частично. Учитывая его власть, он мог пользоваться мной силой. Нельзя с ним переходить в резкий конфликт. Возможно, это может быть одной из причин, почему я перестал все помнить». Продолжая молчать, забинтованный человек попытался тихо и осторожно вылезти из объятий Администратора, но тот еще плотнее прижал Викториано к себе и крепко обнял. На сама деле, «Мобиус» в тайне мечтал это сделать и это касалось не только невинных объятий. Рувик бесил его до чертиков своим отвратительным характером, что портило все отношения с ним на корню. Но сейчас, когда тот стал таким послушным и тихим, это побуждало Администратора порой просыпаться ночью взмокшим от жарких снов и, тяжело дыша, опускать руку на пах, видя в глазах лишь нагое, стройное, облизанное огнем тело Викториано. Действуя медленно, но верно, мужчина не перегибал палку, поэтому отпустил ученого, вернув ему обратно личное пространство, и тем самым, заработал от него больше доверия, когда покинул комнату, а не продолжил сокращать между ними рамки деловых отношений. С пол минуты стоя, как вкопанный, Рубен сорвался и закрыл дверь на замок. Администратор давно уже ушел, но нейрохирург точно более никого не жаловал видеть в ближайший час. Это было почти год назад.