Культурная революция

Кровь стучала в висках с такой силой, словно намеревалась пробить череп к чертовой матери. Руки сами сжимались в кулаки, бицепсы судорожно подергивались, так, что татуировки на них шли рябью и шевелились, будто живые. Член стоял колом напротив соблазнительно приоткрытого рта с хитроватой улыбкой на пухлых губах. Блядь. Он снова хотел. Снова. - Мирон… Снова, блядь, уже шестой раз. Да когда ж это, сука, кончится? Пухлые губы слегка задели край напряженной, пробагровевшей от возбуждения головки. Мирон прикрыл глаза и обессиленно застонал. Шестой раз за день. - Миро-он… - Что… что, малыш? - Когда ты побреешь голову? Мягкая ладонь знакомо скользнула на затылок, поглаживая ежик русых волос. "Знает, засранец, что я ни в чем не могу ему отказать", - подумал Мирон, а вслух ответил: - Как только начну лысеть. - Ну это сколько ждать еще… я уже хочу… ну? Это меня бы так завело… - Типа ты сейчас совсем не заведенный, вот ни разу, – бросил Мирон, испытав легкий укол раздражения, и тут же отрывисто застонал, когда пухлые губы прекратили наконец трындеть и занялись делом, принося обманчивое облегчение его разрывающемуся члену. Обманчивое – потому что настоящее облегчение не придет до тех пор, пока он не втиснется в мягкую, влажную, жарко пульсирующую дырку, и та не сожмется вокруг него властно, запирая в себе. Мирон это знает, и Марк это знает. И они оба знают, блядь, что Мирон побреет голову при первой возможности, как только найдет для этого время в своем дохрена напряженном графике. Так же, как набил перед этим татуировки по всему телу. Потому что Марк попросил. Потому что когда омега о чем-то просит альфу по время гона, альфа не может ему отказать. Звонок телефона вернул обоих к реальности. Марк, впрочем, не прекратил сосать, наоборот, заработал своим умелым ртом еще интенсивнее, как бы намекая Мирону, что дела подождут. Но Мирон был с этим категорически не согласен: дела и так ждали уже почти неделю, и он подозревал, что если опять проигнорирует вызов, Порчи оторвет ему яйца. Возможно, даже не фигурально. Он снял трубку и поднес ее к лицу, молча и надсадно дыша в микрофон. Марк еще больше ускорил ритм, и Мирон накрыл ладонью взлохмаченную белокурую голову, стиснул пальцы, изо всех сил пытаясь не застонать. - Все еще ебетесь, - обреченно прозвучал голос Порчи в динамике. Мирон виновато задышал в трубку, давя подступающий к горлу смешок. Марк, твою мать… ну же, ну… Он быстро прижал трубку к тяжело вздымающейся голой груди, кусая губы, чтобы не заорать, когда струя выстрелила наконец Марку в рот, и мелкий засранец отодвинулся, облизываясь и ухмыляясь, точно налакавшийся сладкого молочка котик. - Вали отсюда, скотина озабоченная, - обессиленно попросил Мирон. Марк, приторно улыбнувшись, потрепал его по затылку, шепнул в ухо: "Ты обещал" и соскользнул с кровати, направляясь в душ. Мирон проводил его тоскливым взглядом, глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, и снова поднес к лицу трубку, где все еще с поистине ангельским терпением ожидал его менеджер. - Уже нет, - крайне запоздало ответил он. – Только что закончили. - Совсем закончили или на сегодня закончили? – уточнил Порчи, и Мирон вздохнул: - Сложно сказать. Совсем… наверное. Я надеюсь. - Ты совсем затрахал бедного парня. "Кто еще кого затрахал", - подумал Мирон и ответил почти кротко: - Прилежно выполняю биологический долг. Ты что-то хотел? На миг в трубке повисло недоверчивое молчание. Голос Порчи затем зазвучал совсем иначе, без снисходительно-понимающих интонаций: - Только не говори, что забыл, о чем мы говорили в прошлый раз. - Разумеется, не забыл. - Мирон, прошло всего два дня. Мы говорили два дня назад. Ты сказал, что у тебя все еще гон, но ты держишь ситуацию под контролем и… - Я помню! Прозвучало грубее, чем следовало, и этим выдало его с потрохами. Мирон мысленно выматерился и бросил почти ненавидящий взгляд на свой все еще обнаженный член, уже расслабленный – наконец-то! – но, блядь, уж слишком много проблем от него выходило в последнее время. - Ты ничего не написал, – сказал Порчи, и это звучало как констатация факта, а не вопрос. Промелькнуло неприятное мгновение, во время которого Мирон абсолютно не понимал, о чем он говорит. Но потом вспомнил. Блядь, все-таки вспомнил, и где же оно было… Он сбросил ноги с кровати, перегнулся, выдергивая ящик прикроватной тумбочки, забитый мелко исписанными листками. Шесть последних дней они почти не вылезали из постели, но в краткие моменты передышки, пока Марк варил им кофе или готовил наскоро пожрать, Мирон честно пытался использовать это время, чтобы… чтобы… Он скользнул взглядом по кривым строчкам, поморщился и смял страницу в кулаке. Только зад подтереть. - Ну как бы, - проворчал он, - как бы нет. - Блядь, Мирон, - застонал Порчи. – Я же предупреждал. Говорил, займись этим до гона, ты нихуя в гоне не напишешь, мы же оба это знали! - Я думал, что успею, честно. Как-то накатило в этот раз неожиданно. У Марка течка началась почти на неделю раньше, а ты ж знаешь, у нас с ним полный синхрон, вот я и… - Ладно, похуй, - осуждение, негодование и тоска ушли из голоса Порчи, уступив место прохладной деловитости. – Выбора, значит, нет. Я беру гострайтера. - Нихуя! – взвился Мирон, вскакивая с кровати. Листки с бессвязным бредом, рожденным его озабоченным мозгом во время гона, бесславно осыпались на пол. – Я тебе сто раз говорил, никаких гострайтеров, я скорее сдохну, чем стану… - Сдохнуть-то не сдохнешь, но Шестнадцатый округ просрешь как пить дать. Надо напоминать, что ты себе не можешь этого позволить? Или ты достаточно уже соображаешь, чтоб допетрить без посторонней помощи? Все-таки Порчи злился, и Мирону эта злость была понятна. Он и сам ее разделял. Но что тут поделаешь? Альфа есть альфа, гон есть гон. Не будь он тем, кто он есть, собственно, перед ним не стояла бы сейчас необходимость завоевывать Шестнадцатый округ. Сидел бы себе в своем милом загородном домике, писал романы и встречал каждый гон с радостью, а не с мыслью: "Блядь, снова, вроде только недавно же было". Все же он сделал последнюю попытку: - Я напишу. С нуля все напишу, обещаю. - За день? - А? – моргнул Мирон. - За день, говорю, напишешь? Твое выступление завтра вечером. Вылет в восемь утра. Ты ж еще и вещи не собирал, да? - Как завтра вечером? – спросил Мирон и тут же закусил губу, представляя, как Порчи закатывает глаза. Ну да, он нахрен теряет счет времени во время гона. И настольный календарь не сильно спасает, потому что его все равно некому в такие дни переворачивать. Это хреново, но для того у Мирона и есть его команда, чтобы следить за всем этим дерьмом, когда он… не вполне в форме. Следить за дерьмом и находить ему гострайтеров, когда он в этом дерьме начинает тонуть. Ну молодец, Мироша, чего уж тут. - А твой гострайтер типа за день текст напишет, - процедил он, понимая, что этими словами признает поражение. - Он за ночь напишет. Я ему сейчас же позвоню. И пришлю к тебе Женю, чтоб вещи тебе собрать помогла и в душ тебя запихнула. - Да не надо! Я сам могу… - И Марка заперла в гараже, чтоб он, сука, больше не лез тебе в штаны до завтрашнего дня. Мирон, я серьезно. Возьми себя в руки. Текст мы тебе сделаем, но ты должен будешь еще его выучить и… - Я понял, - бросил Мирон. – Все, отбой. Он повесил трубку и откинулся на кровать. Все тело ныло, мышцы на бицепсах все еще слегка подергивались, пах сводило истомой. В душе шумела вода, и Мирон представил себе Марка под напором тугих струй, его гибкое тело с жадной, голодной, мокрой дыркой… Мирон вздохнул, рассеянно потеребил волосы на макушке и, встав, направился к душевой. Изначально с Шестнадцатым округом не должно было возникнуть никаких особых проблем. Это была северная промышленная область, экономическим центром которой являлся алмазный карьер. Соответственно, почти все взрослое население округа составляли либо рабочие карьера, либо мелкий чиновничий аппарат, либо обслуживающий персонал. Интеллигенция и средний класс в Шестнадцатом практически отсутствовали. Мирон это понимал и учитывал, делая наброски речи для выступления, и у него имелось несколько неплохих идей, ни одну из которых он теперь не мог вспомнить. Гон всегда и накатывал, и отпускал не сразу, постепенно, в течение нескольких дней. Конечно, помогло то, что он уехал из дома – физически близкое присутствие омеги поддерживало гон, но теперь, оказавшись вдали от Марка, Мирон понемногу приходил в себя. К тому моменту, как ему подогнали машину в аэропорту Шестнадцатого округа, он уже соображал достаточно ясно, чтобы крепко пожать руку вышедшему навстречу Порчи и без лишних слов взять у него желтую папку с несколькими машинописными страницами. Эти страницы Мирон читал все время, пока они ехали из аэропорта в город. В машине работал кондиционер, приятная прохлада обдувала все еще разгоряченное тело и пылающее лицо, но особо легче от этого не становилось. - Это херня какая-то, - сказал Мирон, отрываясь от страниц. Порчи промолчал. - Полная хуета, – настойчиво повторил Мирон. – Абсолютно не в моем стиле и половина вообще не в тему. Блядь, я даже в гоне написал бы лучше! - Ты в гоне не написал вообще ни хрена, – сказал Порчи, не поворачивая к нему головы. – Этот парень знает свое дело. И даже если ты считаешь его текст говняным, то вот тебе факт, Мирон: у нас есть его говняный текст и нет твоего гениального. Так что засунь себе в жопу свою оскорбленную гордость и зубри. Не хватало еще, чтобы ты с листа читал. Мирон ощутил подкатывающее к горлу бешенство. Красное, застилающее глаза: он едва-едва вышел из гона, и гормональная буря еще не улеглась, так что и куда меньшее оскорбление могло вызвать прилив адреналина. Порчи, ощутив шарахнувшую на него волну феромонов, инстинктивно ощерился, вскинул голову, точно пытаясь ответить на вызов – древние инстинкты всегда легко пробиваются сквозь тонкий флер цивилизованности. Несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор, точно готовясь вцепиться друг другу в глотку. Водитель, ощутив тревожный запах в салоне, нервно заерзал. Порчи опустил глаза и отвернулся. Мирон смотрел на его напрягшийся профиль еще секунду, потом резко выдохнул. - Извини, братан, - пробормотал он, и Порчи буркнул: - Проехали. Зубри давай. Мирон вздохнул, раскрыл желтую папку и, рассеянно почесав затылок, принялся зубрить текст. Зал был рассчитан на триста человек и набит до отказа. Мирон и не рассчитывал на меньшее: хотя число выборщиков от каждого округа не превышало сотни, здесь были не только выборщики, но и те, кто просто не захотел упускать случай поглазеть на знаменитость. До того, как пойти в политику, Мирон регулярно устраивал пресс-конференции и встречи с читателями, и тоже всегда собирал полный аншлаг. Так что и в этот раз подобное внимание его ничуть не удивило, хотя местная аудитория явно отличалась от той, с которой он привык иметь дело. Из полумрака зала на Мирона смотрели плоские, туповатые лица простых работяг, с квадратными челюстями и распухшими от дешевого бухла носами. Запах тестостерона в воздухе стоял плотный, но не убойный: конечно, все это были альфы, но далеко не лучшие представители своей породы. Хотя гострайтер, написавший Мирону речь для этого выступления, похоже, считал иначе. - Расскажу вам одну историю, - сказал Мирон без какой-либо преамбулы, и стоящий в полутемном зале низкий гул улегся – не мгновенно, как в большинстве других округов, но довольно скоро. – Молодой альфа-шахтер закадрил омегу. Первое свидание, все дела, гуляют в парке, альфа втирает за жизнь: "Кровля не держит, газ всегда превышает норму, стойки не подвозят, орошение не работает..." Омега слушает, слушает, а потом так томно: "Ну хватит о работе. Давай уже о главном..." "А главный - вообще мудила!" Конечно, Мирон знал об этом приеме – начинать речь с анекдота, - и всегда считал его дешевым, поверхностным и предельно глупым. Тем более он никогда не стал бы начинать речь с настолько плоского и тупого анекдота. Он собирался выбросить эту часть, вообще выбросить половину, но Порчи едва не закатил новый скандал, а Мирон слишком устал от гона, перелета и этих блядских бесконечных споров, так что в итоге махнул рукой. Ладно, что может случиться в худшем случае? Его освистают и он не получит в этом округе голосов, вот и все. Серьезных репутационных потерь ему это не принесет, потому что шахтеры – явно не его целевая аудитория и не его электорат. Так что в жопу их, на самом деле. На мгновение в зале повисла тишина. А потом триста человек разом грохнули хохотом – триста потных, немытых альф, многие из которых пришли сюда прямо со смены, в своих измазанных грязью из карьера рабочих блузах и ботинках с налипшей на подошвы глиной. На Мирона шибануло волной тестостерона: триста альф, набившихся в тесное помещение, одобрительно ржали, крайне довольные тупым анекдотом, с которого начал свое предвыборное выступление Оксимирон Федоров, претендующий на пост Примарха - верховного лидера страны. Мирон справился с мимолетным недоумением и поднял правую руку, слегка качнув ладонью сверху вниз. Толпа почти немедленно замолчала, отреагировав на этот спокойный повелительный жест. Отличный знак. - Главный и впрямь мудила, – проговорил Мирон. – И я не имею в виду Андрея Вяземского, руководителя карьера "Метеорит" в Шестнадцатом округе. К этому человеку я отношусь с уважением, как и большинство из вас. – Одобрительный гул, снова волна запаха, хотя уже и гораздо слабее. – Но он не единственный Главный здесь, на производстве. Он не тот, кто принимает решения относительно условий вашей работы, зарплаты, соцпакета, компенсации сверхурочных и лечения производственных травм. Не он установил десятичасовую рабочую смену, не он издает указы о личной ответственности каждого шахтера за участие в забастовках. Нет. Это все решает настоящий Главный - Примарх. И пока он принимает такие решения, он реально мудила! Дешевый, грубый текст, наполненный передергиваниями (у Андрея Вяземского в руках вся исполнительная власть на карьере и решает он куда больше), но это сработало. В толпе закивали, раздались отдельные голоса: "Да, точняк, верно все говорит", а потом кто-то из глубины зала завопил: "Нахуй Примарха!" Крик не подхватили, и Мирон немедленно заполнил опасную паузу: - Эй, полегче там, на задних рядах! Я в целом согласен. Нахуй. Но не Примарха, а знаете что? Эту гребаную систему, в которой альфа, работающий на опасном производстве, не может высказать протест без риска, что ему срежут зарплату или вообще уволят. Хотя у альфы есть его омега, которого он должен содержать, и биологический долг, который он обязан выполнять. Как так вообще вышло, парни, что у некоторых альф – таких, как вы, - есть те же обязанности, что у альф из других округов, но нет тех же прав? У вас! Самых сильных, выносливых, здоровых альфа-самцов – меньше права голоса, чем у выхолощенных зажравшихся альфачей из Первого округа? Есть у вас голос или нет? - Да! – заорала толпа. - Если есть, дайте мне его услышать! - А-а-а-а-а! Теперь запахом шибало дай боже, так что у Мирона раздулись ноздри: врожденный инстинкт альфа-самца принял такое количество чужого тестостерона как вызов. В только что упомянутом Первом округе подобная реакция была бы расценена как признак бескультурья, но там ничего подобного и не могло бы происходить: Мирон не стал бы читать перед чинным собранием серьезных альф в костюмах-тройках такую бредовую вульгарную речь, как он толкал сейчас толпе потных шахтеров. Но шахтерам зашло - они орали, потрясая кулаками, и дали ему услышать их голос. И когда Мирон поднял руку, показывая им ладонь, они утихли не до конца, а лишь настолько, чтобы дать ему закончить: - Так что нахуй систему, нахуй Главного, нахуй Башира Ягами! И толпа принялась скандировать "Нахуй Ягами!", выказывая крайнее недовольство правящим Примархом – тем, кому Мирон собирается бросить вызов, если на то дадут добро другие альфы страны. Он продолжал в том же духе еще десять минут, регулярно прерываясь, чтобы выслушать одобрительный ор и овации. Потом перешел к вопросам, и те посыпались пулеметной очередью. У Мирона были заготовлены ответы почти на все, но он сам не заметил, что, отвечая, понижает уровень своей обычной лексики и говорит тем же тоном, в котором была написана его речь. Ему задали привычный и почти неизбежный вопрос, есть ли у него альфа-сыновья (всех выборщиков не в последнюю очередь интересовала плодовитость потенциального Примарха). В других округах на такой вопрос Мирон сдержанно улыбался и отвечал: "Мы с моим омегой работаем над этим". Но здесь он сказал, не задумываясь: - Если честно, мне было трудно сюда добраться, потому что меня настиг гон, и я шпилял своего омегу шесть дней подряд по двадцать часов в сутки. Мы с ним полгода как сошлись, но да, думаю, очень скоро у меня появятся альфа-сыновья. И опять - одобрительный ржач и волна тестостерона, от которого гудит голова и сжимаются кулаки. Когда Мирон вышел из зала, его слегка потряхивало, но он привычно расточал улыбки и жал тянущиеся к нему со всех сторон руки со всей силой, которую ему придавал едва окончившийся гон. Пройдя сквозь коридор из довольных немытых рож и крепких хлопков по спине, он рухнул на заднее сидение машины и коротко бросил: "В отель". И едва успел принять душ, смыв с себя невыносимо острый чужой запах, когда в номер к нему ввалился до предела возбужденный Порчи и сообщил результаты экзит-пола. Если бы голосование выборщиков происходило в Шестнадцатом округе сразу после выступления, за Мирона отдали бы голоса 75% коллегии. Это без учета тех двухсот человек, кто не состояли в коллегии и пришли просто поглазеть на него, но стояли и орали "нахуй Ягами" вместе со всеми. Это был лучший результат из всех округов, в которых Мирон успел побывать в ходе предвыборной кампании. Мирон молчал какое-то время, вытирая полотенцем влажную после душа шею. Вода стекала по его голым ногам и капала на ковер. - Я хочу с ним встретиться, - сказал он наконец. – С парнем, который это написал. Как можно быстрее. Устроишь?