Культурная революция

Разумеется, они почти сразу же посрались. - Да не надо мне в больницу! - возмущался Слава. - Говорю же, я цел! Они меня даже не били! - Ну да, а это вот, видимо, засос, - заявил Мирон, указывая на синячище в пол-лица. - Это только один раз вмазали, когда к телефону пустили и я заорал. Ну и потом еще разок приложили об косяк, когда сбежать пытался. И всё! - Пиздец, Слава, ты с ними там подружился, я вижу. Садись в машину давай. - ...и кормили хорошо! В конце концов Мирон начал жалеть, что так быстро освободил его руки от скотча - куда проще было бы доставить Славу в больницу надежно упакованным. Пришлось рыкнуть на него, снова включив альфа-самца, и Слава сперва рыкнул в ответ, но тотчас сник и сдался. - Ненавижу, когда ты так делаешь, - пробурчал он, все-таки позволив затолкать себя на заднее сидение машины. - И больницы ненавижу. Уже по дороге Мирон понял, о чем он говорит. Действительно, государственные больницы для бет и самок оставляли, мягко говоря, гнетущее впечатление, активно проповедуя карательный подход в медицине. Но Мирон не повез Славу в одно из этих жутких грязных мест. Он отвез его в частную клинику для альф и омег, одну из лучших в столице, где сам ежегодно проходил диспансеризацию. Разумеется, официально бет там не принимали, но деньги решают все. Или почти все. По большому счету, Слава был прав: досталось ему мало, и в обследовании не было нужды, но Мирона страшно угнетала мысль, что он не сумел уберечь Славу от этого долбанного похищения. И теперь запоздало принимал меры, бессмысленные и чрезмерные, почти не приносившие облегчения, от чего он мрачнел еще сильнее. После драки кулаками не машут, но упрямство Мирона не уступало упрямству Славы, а когда он входил в модус гиперконтролирующего маньяка, у Славы против него шансов не оставалось вообще. Так что бедняге после всего пережитого пришлось пройти еще и через осмотр врача, рентген и УЗИ, прежде чем его выписали с наставлением побольше отдыхать ближайшие пару дней и обрабатывать синяк на лице мазью от гематом. - Бля, скотина, ненавижу тебя. Вези меня уже домой, - сказал Слава, плюхаясь на сидение машины. Он выглядел измученным и усталым, словно вдруг наконец-то осознал все случившееся. Мирон сел рядом с ним на заднее сидение, молча кивнув водителю, и мягко потянул на себя. Слава уронил голову ему на плечо и продремал всю дорогу до дома. В особняк, где они жили с Марком, Мирон решил не возвращаться. Там наверняка уже окопались журналисты - после того, что он учудил на дебатах, интерес к нему только возрастет, хотя репутация и погублена безвозвратно. Надо было теперь продержаться два дня до выборов, а там, Мирон надеялся, о них все забудут. Так что он повез Славу в одну из своих квартир, о которых не было широко известно. Порчи его найдет, если понадобится. Хотя в ближайшие пару дней потребуется как минимум Апокалипсис или второе пришествие Создателя (землян, подумал Мирон, нас создали люди с планеты Земля), чтобы заставить его отойти от Славы хоть на метр. Машина затормозила у дома, и Мирон разбудил Славу, слегка пощипав за кончик носа. - Приехали, мэн. Идем. Тебе ждет мягкая постелька и куриный бульон. - А как же потрахаться? - сонно спросил Слава, и Мирон промолчал. В квартире Слава, не осматриваясь, чисто на внутреннем компасе сразу решительно поперся в спальню, безошибочно угадав ее расположение, и рухнул на постель лицом вниз. В больнице ему вкололи обезболивающее с успокоительным, просто на всякий случай, как заверил Мирона врач. Мирон расшнуровал на Славе кроссовки, хотя тот ворчал и вяло пытался отбрыкиваться, бубня в одеяло, что может раздеться сам. - Конечно, можешь, - успокаивающе сказал Мирон, стаскивая с него джинсы и рубашку, а потом укрывая одеялом. Слава тут же вцепился в край и натянул до подбородка. - Полежи со мной, - пробормотал он, и Мирон, вздохнув, разулся и прилег рядом, не раздеваясь. Эрекции у него не было. Он чувствовал, что тоже безумно устал. Слава лежал на боку к Мирону спиной, и Мирон видел громадный синяк на его скуле, который все время хотелось потрогать, но было страшно. Ладно, худшее позади. Он облажался, все просрал, оказался никудышним альфой, едва не потерял самое дорогое и лишился практически всего остального - и все равно худшее было позади. - Мирон, - не оборачиваясь, сказал Слава. - Что, Слав? - Ты им все-таки рассказал? Про кассету Плетнова? Мирон молчал какое-то время. Потом кивнул, забыв, что Слава лежит спиной и не может его видеть. Слава медленно повернул к нему голову. - Ебаное ты мудило, - тихо проговорил он. - Ты же мне обещал. - Нет, не обещал. Но ты не волнуйся, Башир мне ничего не сделает. Да и остальные, кто могут что-то об этом знать. - С фига ли такая уверенность? - У меня не было доказательств. Понимаешь? То, что я рассказал, не подкреплено абсолютно ничем. И если сейчас я внезапно умру или просто исчезну, то это как раз и станет доказательством. Не для всех, но для достаточного количества умных людей. Это возымеет эффект, прямо противоположный тому, к которому они стремятся, если намерены все замять. Башир наверняка это понимает. Он чертовски умный альфа. - Как у тебя, блин, все всегда продумано, - проворчал Слава, поворачиваясь наконец-то к нему лицом. Мирон осторожно погладил костяшками пальцев его левую скулу, ту, на которой не было синяка. Слава опустил ресницы и тихонько вздохнул. - Я по тебе скучал, придурок. - Я тоже. Очень. Через минуту Слава уже спал, а Мирон лежал с ним рядом, приподнявшись на локте, и иногда бережно, едва касаясь, трогал кончиками пальцев его лицо, чтобы убедиться, что он здесь и никуда больше не исчезнет. Он проснулся от того, что ему было приятно. Очень. Блядь. Приятно. Что за... нет, прежде, случалось, Марк будил его минетом, но Марка тут нет... ведь нет?! На мгновение в еще не до конца проснувшемся сознании мелькнула жуткая уверенность, что события последних месяцев были просто сном, и от одной этой мысли захотелось кричать и выть. Но сном это, конечно, не было. Как не были сном чьи-то зубы, аккуратно прикрытые губами и терзающие головку его члена прямо сквозь ткань брюк, тех самых, в которых Мирон был на дебатах накануне и перед сном так и не снял. Да что за... Слава?! Мирон распахнул глаз и увидел темноволосую голову между своих разведенных ног. Слава лежал на животе, ткнувшись лицом ему в пах, и игриво, но достаточно ощутимо покусывал его член. - Сквозь ткань любишь, да? Я ничего не путаю? - проговорил он, увидев, что Мирон открыл глаза. Мирон гортанно застонал. Попытался шевельнулся, и в тот же миг Слава сжал зубы крепче, уже не прикрывая их губами. Даже сквозь ткань получилось очень... волнующе. - Блядь, что ты делаешь, идиот? Тебе надо отдыхать и выздоравливать! - А я чем, по-твоему, занимаюсь? Секс - лучшее лекарство. - Ну не надо, ляг, давай лучше я тебе... - Заткнись, - посоветовал Слава, и Мирон заткнулся, глядя, как он расстегивает ширинку и накрывает губами его стремительно затвердевающий член. Снова поверх ткани, на этот раз - трусов, и Мирон с замиранием сердца ждал, пустит он в ход зубы опять или нет. - Забздел? И правильно, - одобрительно кивнул Слава и слегка закусил ткань трусов сбоку от члена Мирона, оттягивая ее зубами на себя. На ткани осталось влажное пятно от его слюны, и Мирон снова ощутил себя подростком во время первого гона, готового кончить от одного запаха или случайного прикосновения. Он действительно любил оральные ласки сквозь ткань, это дразнило до безумия, и Слава, несмотря на отсутствие большого опыта в таких делах, продемонстрировал просто высший пилотаж. Он минут десять издевался над Мироном, прихватывая, легко покусывая, сжимая губами - все через ткань. Трусы Мирона были все в пятнах от Славиной слюны и его, Мирона, смазки. Но он терпел, стискивая кулаки, только утробно постанывал, стараясь не толкаться бедрами Славе навстречу. Он вообще не хотел трогать его сегодня, искренне собирался дать отдохнуть, прийти в себя... Но Слава уже вполне пришел в себя, судя по всему, вот прямо очень даже. - Давай, - усмехнулся он, на миг прервав свои сладкие издевательства. - Попроси. - Слава, блядина, что же... - ...ты делаешь, - передразнил его Слава, и они закончили фразу хором. - Проси давай. - Ладно. Отсоси мне, пожалуйста, если тебе не очень трудно, конечно. Слава приспустил на нем трусы и лизнул напряженный член, проведя языком от основания до головки. Мирона пробила дрожь. Слава ни разу до сих пор не брал у него в рот, и несмотря на все, что между ними было, Мирон стеснялся его попросить. Он, альфа, стеснялся попросить орального секса у своего партнера, своей пары, хотя любой омега овладевал тонким искусством минета еще со старшей школы. Но Слава мать его Карелин не был омегой, и Мирон порой до сих пор ощущал себя рядом с ним так, словно ходил по минному полю. И не то чтобы в минете было, на его взгляд, что-то унизительное для принимающей стороны, просто... просто Слава должен был захотеть этого первым. Или не захотеть. Такие вот, блядь, дела. - Ты не спеши, - пробормотал Мирон, вплетая пальцы в его волосы на затылке. - Тебе не обязательно брать его целико... о-о... Слава еще раз тщательно вылизал член Мирона снизу доверху, а когда его язык коснулся головки, заглотил ее, втягивая в себя с совершенно блядским, крышесносным влажным звуком, от которого бедра Мирона сами собой дернулись ему навстречу. Черт, нельзя! Он слишком большой. Не хватало еще, чтобы Слава подавился, тогда он ни за что больше.... Но Слава и не думал давиться. Его рот, неожиданно оказавшийся внутри большим и жарким, медленно втягивал член Мирона в себя. Мирон вцепился в его волосы крепче, еле сдерживаясь, чтобы не начать долбиться в этот жаркий податливый рот. От вида Славиных губ, широко растянутых вокруг его члена, напрочь сносило крышу. Мирон как завороженный смотрел на него, на его опущенные ресницы, втянутые щеки и очертания своего собственного члена, еле заметно выступающие под кожей. - Ост-торожнее, - выдавил он. - Славик... пожалуйста... ты... Он сам не знал, что пытается сказать, но Слава его не слышал: он медленно всасывал в себя его член, как будто у него вообще напрочь не было рвотного рефлекса. Это длилось невероятно долго, и когда Мирон наконец-то понял, что он делает, было уже слишком поздно: Слава втянул его, как омега в сцепке, зубы почти касались основания члена, и Мирон не смог бы просто вытащить его, даже если бы захотел. И когда он со смесью восторга и ужаса ощутил, как вздувается узел вокруг головки ("Он ведь задохнется! Даже Марк такого никогда не вытворял!"), Слава втянул его целиком, и его горло сомкнулось вокруг члена Мирона, накрепко запирая в себе. Мирон выгнул спину и закричал. Он кончил, и едва не рванулся в ужасе, но Слава схватил его за обе руки с неожиданной силой и удержал на месте, быстро мотая головой вверх-вниз и усердно сглатывая поток спермы, изливавшийся ему прямо в горло. Мирон смотрел на него с благоговением, тяжело дыша, помутневшими от неистовой силы оргазма глазами. Блядь, как, как он это сделал?! Горло Славы разжалось, наконец отпуская его, и Мирон выскользнул, случайно задев Славину щеку и оставив влажный след поверх желтеющего синяка. - Господи, - выдавил он. - Где... где ты такому научился?! - Я самородок, - сообщил Слава, садясь на пятки и утирая рот тыльной стороной ладони. Потом кашлянул, сглатывая остатки спермы Мирона, и добавил: - Ну вот, можно уже и не завтракать. - Тебе надо в порно сниматься. Охрененную сделаешь карьеру. - Не. Я люблю кино со смыслом. Мирон схватил его за загривок и потянул на себя, вжался ртом в его соленые губы. Слава напрягся и попытался отстраниться, но Мирон ему не позволил. - Чувак, мы пили из одной бутылки, - проговорил он Славе в рот, задевая языком все еще влажную от спермы губу. - Какая между нами может быть брезгливость? - Тоже верно, - согласился Слава и закинул обе руки ему на шею. Они целовались, пока у обоих не опухли губы. Потом Мирон скользнул рукой от затылка Славы вниз, вдоль позвоночника, и, накрыв поясницу ладонью, мягко перекатил его на спину. - Ты не устал? - спросил он, глядя в блестящие зеленые глазищи. - Пиздецки устал. От твоих тупых вопросов, - ответил Слава и шевельнулся, шире разводя колени. В этот раз они делали это нежно, неторопливо, часто прерываясь на поцелуи, поглаживания и легкие, дразнящие прикосновения. В чем-то это было даже похоже на случку с омегой - тем, что длилось, длилось и длилось бесконечно, принося ощущение абсолютной неизбежности и естественности. Но и отличалось тоже очень сильно. И Мирон теперь знал, чем, хотя ни говорить, ни даже думать об этом не было необходимости. - Слав? - М-м? - Хочешь меня? Быстрый, легкий взгляд из-под ресниц. Слабая улыбка уголком рта - немедленно поцеловать еще раз, - а потом вдруг непонятно откуда взявшееся смущение. - Блядь, чувак. Ну хочу, конечно. Просто... ты сам-то хочешь? Точно именно сейчас? Сейчас, когда ты и так лишился всей своей силы и отказался от потенциальной власти. Сделал это для меня. И вот сейчас ты хочешь, чтобы я тебя... Да. Именно сейчас и хочу. Им уже даже оформлять все это в слова не нужно было. Слава оказался на Мироне сверху. Снова моргнул смущенно, приоткрыл рот, словно опять собирался переспросить - ну на всякий случай, чтоб наверняка, - но Мирон ухватил его за шею и заткнул поцелуем рот. Развел ноги - блин, подушку бы под спину просунуть, что ли... или как... если честно, он абсолютно не представлял, что сейчас будет. Славе было, наверное, проще, самок-то он точно раньше трахал. - Я так, ну... блин... осторожненько, - пробормотал Слава. - Блядь, смазка где? А, вот... Он так нервничал и так смешно суетился. Мирон улыбался, глядя на него снизу верх, и даже не поморщился, когда член Славы вжался в его собственную дырку - туда, куда он никогда не подпустил бы никого, за все блага мира, потому что в ту же самую секунду навсегда перестал бы быть альфой. Но он и так давно перестал быть альфой. Так что уж теперь. Слава уперся ладонями в кровать по обе стороны от головы Мирона и толкнулся в него. Широко распахнул свои нереальные глазищи: сколько ни смотри в них, подумал Мирон, так и не перестану от них дуреть. - Больно будет, скажи, - напряженно проговорил Слава, и Мирон, вздохнув, толкнулся бедрами ему навстречу. Слава выдохнул и подхватил ритм - даже когда его трахали, Мирон заказывал музыку сам, - накрыл ладонью его обритую голову, погладил и сжал. Мирон смотрел в его расширенные зрачки, принимал его и думал: все, что захочешь, мэн. Ну правда не очень часто. Ты понимаешь, сила привычки. Слава не кончал минут двадцать (это был его не второй и даже не третий оргазм за последние несколько часов, и все же не стоило забывать о разнице в их физиологии), но в конечном итоге ускорился, задышал и рухнул, ткнувшись лицом Мирону в грудь и все так же сжимая подрагивающей ладонью его темя. Мирон поцеловал его в ухо. Остаток дня они провели в постели, уже не трахаясь, просто валяясь рядом. Мирон пару раз вылезал покурить и заказать пиццу, а Слава - встретить курьера, потому что Мирону лишний раз светить рожей не хотелось. Слава порывался включить телевизор, но Мирон был категорически против и в конце концов просто взял ножницы и обрезал провод возле вилки. Слава выматерился и обозвал его тупым мудилой ("знаешь, сколько надо вкалывать бете из Двенадцатого, чтобы на такой телек заработать?!"), но Мирон спас их обоих от пустой нервотрепки и знал, что со временем Слава это оценит. До выборов оставался один день, и Мирон, как и Слава, был настроен целиком провести его в постели. Так они и поступили. Было раннее утро первого по-настоящему холодного осеннего дня - бабье лето окончательно и безоговорочно закончилось. Центральное отопление еще не включили, Слава мерзнул, ругался и зябко подтягивал ноги под одеяло, наотрез отказываясь вылезать, так что Мирон таскал ему жрачку прямо в постель. Это было почти так хорошо, как тогда на даче - да почему "почти", так же хорошо, нет, даже лучше, потому что не давило и не тяготило больше ничего. Когда телефон зазвонил в первый раз за прошедшие два дня, Мирон довольно долго лежал, глядя в потолок, и раздумывал, снимать ли трубку. Особого смысла в этом не было, но, как ни крути, у него есть команда, хотя он их всех и подвел. Но надо хотя бы позволить им закончить свою работу, которую они, в отличие от него, всегда выполняли безукоризненно. Мирон вывернулся из-под охватившей его теплой руки, босиком подошел к телефону и снял трубку. - Привет, Порчи, - сказал он. - Как там ваше ничего? - Даже не знаю, как тебе и сказать. Мирон потер переносицу двумя пальцами. - Да все в порядке, чувак, я сразу понимал, что... - За ночь подсчитали голоса, - сказал Порчи с мучительным напряжением в голосе. - У тебя пятьдесят восемь процентов. И замолчал, шумно дыша через нос. Мирон убрал руку от переносицы. - Пятьдесят восемь процентов чего? - Голосов, блядь. - Это невозможно, - очень спокойно сказал Мирон. - После того, что я наговорил, никто из альф и омег не стал бы за меня голосовать. - Они и не голосовали. Ну то есть голосовали, и даже больше, чем можно было рассчитывать после той хуйни, которую ты выдал в третьем раунде... Кстати, это правда? - Да, - сказал Мирон. У него вдруг начала болеть голова, сильно, сразу в висках и темени, словно голову сдавили чугунным обручем. - Думаю, что да. - Ну, в общем, альф и омег ты не убедил, а может как раз и убедил, но проголосовали за тебя только семнадцать процентов. Что не так мало вообще-то, это почти пятая часть, ты вполне сможешь опереться на них, когда станешь проводить реформы... - Порчи, я тебя прошу. У меня была блядски тяжелая неделя. Ты можешь объяснить просто и прямо, как для пятилетки? - Да, извини. В общем, семнадцать процентов тебе дали альфы и омеги, и еще сорок один - беты и самки. - Беты и самки не ходят на выборы. У них всегда явка, не превышающая статистической погрешности. - Да, потому что, сам знаешь, их это не гребет - им без разницы, какой альфа ими правит. То есть до сих пор было без разницы. А еще многие предприниматели негласно запрещают своим рабочим-бетам голосовать или, наоборот, заставляют отдавать голоса за своего фаворита. Но в этот раз, после твоей речи, Мирон, они пошли на участки. Явка бет была почти семьдесят процентов, самок - больше сорока. За все время, что у бет и самок есть избирательное право, такой явки никогда не было. И это ещё не все. Они не просто проголосовали, они вышли на улицы. На площади Согласия сейчас тридцать тысяч митингующих, и они все прибывают. И скандируют твое имя. Так что... даже не знаю. В общем, ты понял, да? Надо что-то срочно делать. Я пришлю к тебе сейчас Женю, чтоб привезла свежий костюм и помогла привести себя в порядок. Мне звонили уже со всех каналов, надо согласовать график пресс-конференций, хотя бы на ближайшие день-два, и... - Порчи. Я тебе чуть позже перезвоню. Минут через десять. Ладно? - Да, - Порчи какое-то время помолчал. "Еб твою сраную мать, как он это провернул?" - читалось в этом молчании, но без негодования, скорее, с упоенным слепым восторгом. Офигеть вопрос, на самом деле. Мирон повесил трубку, подошел к кровати и сел. - Охуеть. Я Примарх, - сказал он. Слава, приподнявшись на локте, пристально посмотрел на него. - Ты гонишь. - Нет. Порчи звонил. Говорит, пятьдесят восемь процентов. - Так это же значит, что... охуеть... ты - Примарх? Мирон ошарашенно развел руками. - Мне на колени встать теперь или что? - Только если собираешься снова мне отсосать. Слава завалился на спину. Мирон пытался хоть что-то прочесть в его неподвижном, непроницаемом взгляде. Потом не выдержал: - Ну и о чем ты, сука, сейчас думаешь? Скажи хоть что-то! - Я думаю вот о чем. Я трахнул Примарха. И скажи, пожалуйста, кто я теперь после этого? А? Слава смолк, и какое-то время висела тишина. А потом он взвился в воздух, отбросив ногой одеяло, со вскинутыми над головой кулаками. Подпрыгнул на кровати так, что чуть не свалил с нее Мирона, и завопил: - Я король мира-а-а-а! - Ты уебан, - сказал Мирон, хватая его за щиколотку и дергая вниз. Слава бухнулся обратно на кровать и заржал, безуспешно пытаясь высвободить ногу и пнуть Мирона пяткой в грудь. - Одно другому не мешает, - заявил он, и как с ним было не согласиться? Потому что, воистину, королями мира становятся именно уебаны. Смелые, дикие и без башки, раздвигающие границы. Летящие вверх. И как это ни удивительно, но когда Мирон, забыв про данное Порчи обещание перезвонить, потянулся к Славе и лег с ним рядом, обняв за шею, они оба уснули. Ненадолго, конечно - теперь у них постоянно будет дохрена дел, но эти полчаса, овеянные покоем, принадлежат только им. Слава, даже не просыпаясь, машинально хватает его за член, и Мирон, смутно ощущая это сквозь дремоту, понимает, что потерян, фатально потерян. И улыбается во сне.