Культурная революция

Там были тысячи людей. Десятки тысяч. Мирон смутно услышал, как Порчи назвал достаточно точное число, но особого значения это не имело. Выступать на глазах десятков тысяч или просто десятков – разница только в количестве. Если ты завоюешь десяток, значит, можешь завоевать миллионы. Просто знай, что у тебя есть путь, и иди по нему. - Ударь меня по плечам. С двух сторон, - сказал Мирон. Порчи ударил, и Мирон, даже не качнувшись, поморщился. – Сильнее… Нет, Охра, давай ты. Всегда немногословный, крепкий, безукоризненно преданный и надежный Охра молча ступил вперед, поднял кулаки, опустил. Словно две каменные кувалды свистнули в воздухе и едва не вбили Мирона в каменный настил. Блядь, да. - Спасибо, - сказал Мирон, не оборачиваясь, и ступил вперед. Дебаты проводили на том самом месте, где несколько веков назад проходил поединок насмерть: древний, крошащийся каменный помост пять на десять метров, размещенный посреди овального амфитеатра, похожего на гигантский метеоритный кратер. Сидений и скамеек там не было: те, кому удалось занять первые места на самом главном зрелище в Терраксе, из уважения к Примарху и Претенденту наблюдали за поединком стоя. Каменный пол был покрыт темными пятнами, похожими на застарелую плесень и следы тысяч дождей, пролившихся тут за многие столетия, но на самом деле это была кровь тех, кто выходил сюда раньше. Да, прошли века; да, мир стал куда более цивилизован, даже демократичен, и да, он станет еще более демократичен и цивилизован через следующие сто или двести лет. Но этот помост и бурые пятна неуклонно напоминали о безудержной власти инстинкта, власти тела, власти силы…. просто – власти. Двести лет назад отсюда уходили победителями или не уходили вообще. И, поднимаясь по осыпавшейся от времени широкой лестнице, Мирон знал, что разделит их участь. От могучих ударов Охры по плечам кровь в его жилах потекла быстрее. Он тряхнул обритой головой, крутанул плечами назад, тихо и коротко рыкнул. Толпа вокруг волновалась и гудела, и запах самцов, альф и омег, лился свободным неодолимым потоком, застилая мир. "Как наивно было воображать, что сможешь сохранить разум среди всего этого", - подумал Мирон, глядя в глаза своего главного врага. Башир Ягами стоял напротив него, в полутора метрах, такой же большой, мощный, темный, каким его Мирон видел по телевидению и в газетных снимках. Такой же уверенный и спокойный, каким Мирон его слышал во время их первого и последнего разговора один на один. Поступи как альфа, Мирон. Поступи правильно. - Первое слово – Примарх, первый раунд! Мирон заранее знал все, что Ягами может сказать, и три части его речи содержали емкие, жесткие и хлесткие ответы на все, что Башир Ягами мог заявить и своему врагу, и своему народу. Когда Примарх замолчал, начался раунд Мирона, и он заговорил; в этом не было ни единой фразы, написанной Славой Карелиным, но очень многие фразы без Славы Карелина никогда бы не появились. Второй раунд, снова Примарх, на сей раз с напористой, раскатистой мощью, на два шага ближе, самцы в амфитеатре захлебываются его запахом, задыхаются от его голоса, рычат и скулят от его слов… Второй раунд Мирона – и снова он сказал именно то, что изначально собирался сказать. Как советовал Слава – не о себе, а о противнике, не вознося себя, а сокрушая его. Заканчивая второй раунд, Мирон увидел, что Примарх улыбается. Краем рта, так, что вряд ли эту тень улыбки могли заметить другие люди или камеры, транслировавшие дебаты на всю страну. Но Примарх улыбался, и в этой улыбке читалось уважение, восхищение, даже покой. "Вот наконец пришел тот, кому я могу отдать утомившее меня бремя, - говорила эта улыбка. - Вот он стоит передо мной, с холодными глазами, мощным запахом, не уступающим по силе моему собственному, свежеобритой головой и всей ненавистью, на которую он способен. Вот ты, Оксимирон Федоров, и вот тебе рука Башира Ягами, прими ее и прими эту стаю, она твоя. Ты доказал". Мирон не слышал, что говорил Башир Ягами во время третьего раунда. Толпа одобрительно ревела, но заметно тише, чем во время двух раундов Мирона. Когда Ягами закончил, Мирон неторопливо поднял обе руки, свел сложенные горстью пальцы над головой, а потом плавным, невесомым движением развел руки в стороны – ш-ш-ш. И толпа смолкла. Сразу вся – десятки тысяч самцов. В единый миг. - Третьи раунды обычно самые жесткие, - сказал Мирон в наступившей благоговейной тиши. – Они о главном, и они решают все. Я должен был рассказать вам о том, как изменится Терракс под моей властью. Но сейчас вы этого не услышите. Прежде, чем стать политиком, я был писателем. И остаюсь им. Поэтому я решил пожертвовать этим раундом и, со всем уважением к моему противнику, просто немного поговорить с вами о культуре. И об истории. Черные глаза Башира сузились. Тень улыбки растаяла. В притихшей толпе стояла такая густая тишина, что ее можно было резать ножом. "Ты все же не он", – прочел Мирон в глазах Башира. И ответил мысленно: "Нет, я не он. Прости, брат. Ведь все альфы – братья друг другу, так или иначе". Он обернулся к толпе, поворачиваясь к Примарху спиной. - Некоторое время назад мне попала в руки аудиозапись воспоминаний, сделанная человеком по имени Дмитрий Плетнов. Никто из вас не слышал о нем, он давно мертв – скорее всего, убит, - и я не знаю, где его могила. Он назвался доктором биологии, но показал себя скорее как историк. Потому что его рассказ имеет отношение не только к настоящему, но и к прошлому. И к тому, каким это прошлое сделало наше настоящее. По толпе пронесся недоуменный гул. Мирон поднял руку, качнул сверху вниз ладонью – и все снова стихло, только ветер шумел над амфитеатром, поглощая звук дыхания десяти тысяч альф и омег. - Удивительная история, друзья. Мы все знаем, как возник человек – тысячу двести лет назад наше семя посадил на этой земле Создатель. Но мы не знали, что примерно за год до этого на Терраксе высадилась космическая экспедиция другой расы, прилетевшей с планеты Земля. Эта планета находится далеко, но очень похожа на нашу. Так похожа, что они назвали планету Терраксом, потому что одно из имен Земли - Терра. Эта раса, тоже называвшая себя людьми, была очень похожа на нас. Основное отличие состояло в том, что у них не четыре пола, а два – "мужчины" и "женщины". "Мужчины" были самцами, а "женщины" самками, они спаривались и давали многочисленное потомство – одна пара могла родить пять и даже больше детей за всю жизнь. Эта раса построила на Терраксе исследовательскую лабораторию и в течение года изучала климат, биосферу и прочие условия. В конечном итоге они основали здесь колонию, но не для себя. Они создали колонию для новой, искусственно выведенной ими расы, которая отличалась от людей только тем, что вместо мужчин и женщин у них были альфа-самцы и омега-самцы. Толпа молчала. Мирон не чувствовал больше ни взгляда, ни запаха Башира Ягами, так же как запаха своих друзей, или врагов, или тех, кто шел за ним и верил ему. Ты не скажешь им, горячо убеждал его Слава, не смей говорить, они не готовы, это никому не нужно, они тебя убьют. Нет, думал Мирон, не убьют – я буду недостоин такой милости в их глазах. Но они узнают. Мать их, прямо сейчас они все узнают. Готовы они к этому или нет. - Сложно сказать, в чем именно заключалась цель эксперимента. Доктор Плетнов полагал, что человеческие самки, женщины, оказались поражены какой-то болезнью, которая мешала размножению, и земляне пытались создать альтернативу. А может, это был просто социально-медицинский эксперимент. Всей правды мы никогда не узнаем. Что известно точно, со слов доктора Плетнова, – это то, что первые пять лет экспериментальная колония новой расы развивалась успешно, а потом что-то произошло. Возможно, дело в особенностях местного воздуха, или в биохимическом составе растительной и животной пищи. Так или иначе, вскоре гормональная система представителей новой расы начала самопроизвольно мутировать. Самцы-омеги стали менее плодовитыми, они с трудом беременели и плохо вынашивали детей, а самцы-альфы с ростом количества тестостерона в крови становились сверхагрессивными и совершенно неконтролируемыми. Все закончилось тем, что они напали на исследовательское поселение людей. Большую часть землян они уничтожили, но несколько особей выжили. Среди них были и мужчины, и женщины. Альфы и омеги, находившиеся тогда на первобытном уровне развития, увели плененных землян в свое поселение и превратили в рабов. Вскоре выяснилось, что земные женщины легко беременеют и от альф, и от омег, хотя не могут родить ни альфу, ни омегу - только мужчину или женщину. Но главное – грудные железы женщин вырабатывали молоко, благодаря которому дети омег становились гораздо здоровее и не умирали на первых месяцах жизни. В то же время от земного мужчины земная женщина могла родить новую женщину, или нового мужчину, то есть новых рабов. Поэтому их не стали истреблять. Их поработили, и со временем забылись их настоящие имена. Называть земных женщин стали самками, а земных мужчин – бетами. Он ненадолго остановился. У него было чувство, что он летит, парит над этой толпой, над этим миром, над своим телом и зверем, выглядывающим из его собственных глаз. Тысячи голов были повернуты к нему, тысячи ртов разинуты, тысячи лиц искажены недоумением, недоверием или злобой, тысячи глаз смотрели, тысячи ушей слушали. Я лечу, подумал Мирон, и вы полетите тоже. Он знал, что пока он говорит, они все в его власти. Это было обманчивое, но потрясающее ощущение: как будто ненадолго он сам стал богом. Но богами Терракса были не альфы. - Мы почитаем единого бога, – сказал Мирон. – Называем его Создателем. Но у нашей расы был не один создатель, и это не бог. Нас создали те, кого мы называем бетами и самками. А в благодарность мы их поработили и столетиями считали низшей кастой, использовали их, унижали, пытали и мучили. Мы и сейчас так делаем. Не все: мир меняется, и лучшие из нас давно осознают неправильность всего, на чем построено наше общество. Прошла всего тысяча триста лет со дня Создания, то есть со времени основания земной исследовательской колонии на Терраксе, но мы прошли куда больший путь развития, чем прошла бы сама Земля за такой же срок. Почему? Потому что мы оказались умнее их, одаренные, лучше приспособлены? Или, может, нас такими сделало то главное, что нас от них отличает – наша сексуальная физиология, течка и гон? Нет! Все это, наоборот, веками тащило нас назад. Мы бы до сих пор жили в Темных Временах, погрязнув в кровавых междоусобных войнах между кланами. Но пятьсот лет назад, как все вы знаете, случился внезапный и резкий научный прорыв. Мы назвали то время Эпохой Гениев, сменившей Темные Времена. Но дело не в гениальности, а в простой удаче. Пятьсот лет назад группа альф набрела на старую заброшенную базу землян. К тому времени у нас уже была письменность и простые механизмы – мы достигли достаточного уровня развития, чтобы хотя бы понять, что перед нами. Большая часть технологий, правда, оказалась недоступна нашему понимаю, и многое остается недоступным до сих пор. Этим и занимался доктор Плетнов – вместе с другими учеными он, как и его предшественники сотнями лет до него, пытался разгадать нераскрытые тайны земных технологий, создавших нашу расу. Эта исследовательская база функционирует и сейчас. Она носит название Нулевого округа. Вы никогда о нем не слышали, и, думаю, после сегодняшнего дня не услышите. Что я пытаюсь всем вам сказать? Есть ли у меня доказательства моих слов? Нет. Рассказ Плетнова был записан на аудиопленку, и эта пленка уничтожена. Видел ли я своими глазами то, о чем он говорил? Нет. Почему же я поверил этому человеку, которого никогда не видел, почему не считаю его безумным стариком, придумавшим дикую сказку? Потому что у меня есть разум. И этот разум сознает, что общество, достигшее того уровня развития, которого достигли мы, не могло родиться за такой короткий, по историческим меркам, срок без толчка извне. Мы не могли враз выйти из пещер и пересесть на велосипеды, а потом, очень быстро, на самолеты, если бы не нашли внешний источник знаний. И еще я знаю, всегда знал, что в действительности нет никакой разницы между альфой, омегой, бетой и самкой, кроме особенностей сексуальной функции. Они не были созданы, чтобы служить нам – наоборот, мы были созданы ими. И вот что мы с ними сделали. Нам не хватит тысячи лет, чтобы вымолить их прощение. Он снова повернулся в звенящей тишине, поднял руки ладонями вверх и устало улыбнулся. - Вот и все. Вся история с хроникой. Идите домой. Кто-то из вас забудет то, что я сказал, еще до вечера. Кто-то будет ворочаться в постели и обсуждать со своими партнерами и друзьями. Лучшие из вас никогда не забудут то, что услышали, а самые лучшие – пойдут дальше и найдут способ узнать, сказал ли я правду. В завершение могу сказать вам только одно. Скорее всего, мне не стать вашим новым Примархом. Инстинкты слишком сильны, и предрассудки, и зверь в каждом из нас. Но если случится чудо и вы облечете меня этой властью, то клянусь, что сделаю все от меня зависящее, чтобы следующим Примархом после меня на Терраксе стал бета-самец! Он опустил руки. Толпа молчала. Мирон окинул ее взглядом один только раз – длинный, огромный взгляд сразу в десять тысяч глаз одновременно, - и, не взглянув на Башира Ягами, стал спускаться с помоста. Он не был уверен, что дойдет до автостоянки невредимым: слишком много адреналина было разлито в воздухе и слишком много ненависти рядом с ним. Кто-то трогал его руками, и он готов был, что эти руки начнут рвать его на части, но просто шел, не останавливаясь ни на миг, и, возможно, это его и спасло. Оказавшись наконец на стоянке, он сел в машину и сказал: "Домой". Он не видел, кто за рулем, только смотрел на лица людей, мимо которых они проезжали: белые, красные, вытянутые, ощеренные, чужие. Потом откинулся головой на подголовник и закрыл глаза. Пожалуйста, думал Мирон. Пожалуйста. Его особняк стоял тихим и пустым. Мирон взбежал на крыльцо, распахнул дверь. Никого. Он обошел все комнаты, потом снова вышел, спустился по ступенькам, присел на последней и зашарил руками по карманам в поисках сигарет. Пожалуйста, думал он, пожалуйста. Я никогда ни о чем не просил и не попрошу больше. Пожалуйста. Пригородная улица дремала: никого не было, все местные жители ушли на дебаты, и большинство еще не успели вернуться. Мирон трижды пытался прикурить сигарету и трижды ее ронял, и когда потянул из пачки четвертую, вдалеке раздалось низкое урчание двигателя. Черный фургон с затененными окнами промчался по улице, резко затормозив прямо напротив дома Мирона. Задние дверцы распахнулись, и из них на асфальт вывалилось тело. Водитель фургона рванул с места еще до того, как оно коснулось земли, и Мирон, выронив сигареты и бросившись на дорогу, вдохнул облако выхлопного газа, которым фургон пыхнул ему прямо в лицо. - Слава! Боже, Слава! Ты цел?! Слава поднял голову, часто моргая и кашляя. На скуле у него расплывался огромный синяк, уже начавший желтеть, запястья были стянуты скотчем. Но больше никаких видимых повреждений Мирон не заметил, и одежда Славы была неразорванной. Он неловко загреб ногами, когда Мирон схватил его за плечи. - Все самые ценные органы на месте, если ты об этом, – просипел он. – О, а ты, вижу, прическу сменил. Горячо. Мне нравится. Мирон смял его обеими руками, со всей силой, на которую был способен, чувствуя, как Славины связанные руки до боли вдавливаются в грудь. Ткнулся искусанными губами ему в ухо и прошептал: - Я все проебал. - Да и похер, - вздохнул Слава ему в шею. Они сидели на асфальте посреди дороги, редкие машины объезжали их, возмущенно сигналя, и только один или два водителя остановились, чтобы поглазеть и сделать фото. А потом поехали дальше.