Значит, мы навсегда?

— Малышка Кейт не выдержала сурового ритма нашей жизни? — спрашивает Ричи, слегка прокручивая бокал с виски в руке. Виски, должно быть, полное дерьмо, но его младший братец всегда умел делать вид, будто всё зашибись и пьёт он напиток по меньшей мере стоимостью в косарь баксов. Сет же всю жизнь отрицал, убегал от вычурности, был простым, зная: есть тот, чьи тараканы и загоны дадут фору его заморочкам. — Разве ты не скучаешь? Ричи шипит и бормочет что-то неразборчиво. У Сета нет обострённых инстинктов, так что он выхватывает обрывки фраз. — Скучать по Фуллер — это к тебе… Сет откладывает оружие аккуратно и косится на брата, что сидит в чёртовом кресле и в полумраке гостиничного номера выглядит одновременно умиротворённым и до боли опасным. Сет знает: баланс хрупок, и настраивать-налаживать-чинить каждый раз всё труднее. Приходится искать подход, подбираться, наплевав на агрессию, на то, что может причинить боль, защищаясь. Ведь скинуть броню — опасно. Скинуть броню для Ричи отчего-то всё ещё смерти подобно. Когда выпутывались из передряг, в которых у них ни было ни единого шанса, надирали задницы и сматывались навстречу новым приключениям. Когда зашивали-лечили-латали друг друга в полевых условиях, потому что знали: сунутся — и им всадят пули в головы. Обоим. — Ты улыбаешься, — замечает Ричи некоторое время спустя. У него в голосе сквозит недоумение и раздражение с капелькой солнца, тепла. Сет не теряется. Смотрит пристально, ни на миг не отрываясь. — Твоя ревность нелепа. — Не нелепее твоей идеи втянуть её в наши дела, Сет, — раздаётся неожиданно близко. Ричи цедит ядовито каждое слово и тянет его за майку. Цепляет ловкими пальцами край ткани и ни на миг, ни на секунду — по крайней мере, Сет так считает — не теряет контроля. Наслаждается его реакцией, впитывает в себя каждую эмоцию, и он думает, что даже без сверхъестественного чутья Ричи бы понял. Ричи бы всё разобрал на детали, на молекулы, потому что он никогда не умел притворяться. Потому что он сдался раньше, чем осознал и осмыслил. Сет чувствует, что крыша съезжает не у него одного — Ричи делает непривычно глубокие вдохи и фокусируется на его лице, как если бы это было единственным, что удерживает его на плаву, единственным, что могло бы спасти. Поздно, братишка, поздно. Сет лихорадочно касается его рук от запястий выше, и закатанные рукава рубашки ничуть не спасают — её хочется к чёрту сорвать, содрать с него в нетерпении, показать, как же сильно, господи, ему нужно. В голове бегущей строкой их приговор, их диагноз, что неизлечим и смертелен, что их однажды добьёт. — Мы с тобой оба неправильные, Ричи, — шепчет в шею почти беззвучно. Пытается — как и сотни раз до — оттолкнуть. Не выходит. Прижимается ближе и думает лишь об одном. Не бросай, не уходи, не отпускай…. И теперь кажется сущей глупостью пускать в их жизнь кого-то ещё. За последние несколько лет кто только ни попадался им на пути, и все они уходили, исчезали, не выдерживали. Даже Кейт, которая уже давно не девочка, что читает Библию на ночь и меньше всего на свете хочет расстраивать отца. Она уехала, ничего не сказав. Посмотрела напоследок так, будто всё понимала. Понимала: она лишняя. Слишком чистая, даже после всего пережитого, слишком юная, слишком… не такая. Ричи дотрагивается губами до виска и выжигает на сердце новое признание. — Нахуй правильность, моё место рядом с тобой. Сет впивается пальцами в его запястье, показывая: отступать некуда. Он устал загоняться и думать, и мечтать, когда вот он, живой, родной. И они всё ещё не... На выразительный взгляд Ричи он даёт вполне однозначный ответ — целует, прижимая ближе к себе, чтобы ни зазора, ни просвета, чтобы спаяны-склеены, чтобы почувствовать, каково это — рехнуться вдвоём.