Значит, мы навсегда?

Когда Сет видит его, взъерошенного, уставшего, с пятнами крови на белоснежной рубашке, его сердце (то самое, что должно было свыкнуться и перестать обрываться каждый раз) делает кульбит. — Ричи... По-прежнему тихо-тихо, потому что страх выжигает его дотла, потому что уже думал, что потерял, потому что уже видел, как их разводит жизнь, потому что не готов, никогда не будет готов. И все встречи до единой — как величайшее чудо, радость, что распускается лепестками где-то в груди, и щекочет, ласкает. — Я в порядке, — заявляет с улыбкой. Сету хочется смеяться до хрипа. Братишка говорил так с самого детства: неважно, разбил ли коленку, подрался или же влип в очередную аферу, из которой после с трудом выпутался. Ричи смотрит на него спокойно, не предпринимает ничего. Молчит. А Сет чувствует, как тиски на глотке разжимаются, и делает вдох. Он искал. Он без него дох. В Мексике, с правильной девочкой Кейт, на другом конце света, по ту сторону, в нихрена не волшебном Эль Рее. Он без него разлагался, он без него угасал, он без него... Звучит до невозможности неправильно, тошно, противно. Всегда Сет и Ричи. Ричи и Сет. Даже когда у него появилась Ванесса, а младший брат заупрямился, вбил себе какую-то чушь в голову, он знал: не выживут порознь. Будут дышать и делать что-то на автомате, но это лишь мираж, фикция, подделка. Ловкий трюк для отвлечения внимания. В лучших традициях братьев Гекко. Сет прокручивал в сознании сотни раз, что скажет при встрече. Представлял себе, что закричит, сорвёт голос, чтобы до него достучаться, врежет со всей дури, выпустит пар. Но невыносимая нежность заполняет каждую клеточку, и злиться не выходит. Ричи не сводит взгляда с него и вдруг делает шаг. — Ну же, братишка, назови меня полным придурком, — произносит еле слышно и улыбается широко, и это мигом напоминает те дни, когда оба были всего лишь мальчишками... И не было соперничества, и глупого стремления что-то доказать, из кожи вон лезть... Потому что оба друг у друга — по венам, в крови, у сердца. И отрицать невозможно, отрицать это так нелепо. — Чёрт, Ричи... — Сет ведёт рукой по лицу, чувствуя тепло его кожи через перчатки. Вот он. Улыбается, смотрит на него бесхитростно, а Сет тонет. Сету не за что зацепиться, и он летит, он катится, он падает-падает-падает… Потому что он рядом. Он жив. Он так близко... — Ты выбрался, говнюк… С тобой всё нормально, ты здесь… Ты здесь… — шепчет лихорадочно, повторяя одно и то же, будто не в силах поверить. Ричи хватает его за руку, и это приводит в чувство. Тянет за перчатку, чтобы снять. И касается запястья губами. Боже. — Рич… Ричи целует вновь, вышибая весь воздух из лёгких. Становится ласковым, точно котёнок. И от этого щемит в груди, и кружится голова, и ни единой мысли, кроме… — Не оставляй меня больше никогда, — он просит, он едва ли не умоляет. Потому что он его самая большая слабость. Самая большая сила. Единственное, что держит на плаву. Ричи и Сет. До самого конца. Он задыхается, когда брат вскидывает на него пронзительный взгляд и отвечает: — Ни за что. И целует в губы. — Господи, блять… И от нахлынувших чувств рвёт на куски, и кроет, и тащит, и мир сужается до него одного, до его губ, его сиплых выдохов и рук, что касаются невесомо, чертовски бережно, словно Сет хрустальный, словно он хрупкий, драгоценный. Целует, целует, как обезумевший. Его Ричи. Его младший братик. И это так правильно, что внутренний голос, доводивший прежде его до белого каления, покорно замолкает. Потому что только он имеет значение. Потому что никого и никогда не любил, как его. — Мы бегали друг от друга непозволительно долго, Сет, — шепчет и обнимает. — Я больше не стану. Ричи и Сет. Всегда, верно? Он не забыл. Он помнит. Сет смаргивает слёзы и отвечает: — Всегда.