Взрывная карамель

Как-то, когда Куроо был маленьким, его угостили взрывной карамелью. Маленькие конфетки очень прикольно взрывались прямо на языке: необычно и сладко. Кто-то, Куроо уже и не вспомнит, кто именно, посоветовал высыпать в рот разом всю пачку. Куроо так и сделал. Маленькие взрывы оказались не такими прикольными, когда их много. Проглотить все быстро не получилось. От разлетающихся во рту кусочков карамели стало почти больно, но все так же необычно и очень сладко. Куроо просто ждал, когда это закончится, думал, за что ему это и больше никогда так не делал. И карамель эту начал любить меньше. Его отношения с Ойкавой напоминали эту же карамель: взрывоопасно, прикольно, очень сладко и за что ему это? Вот только Ойкаву нельзя впускать в жизнь дозированно, чтобы множеством взрывов не выносило все вокруг. Ойкаву он не любит меньше, что бы не происходило. Тем более, почти всегда виноват Куроо. Ну, или Ойкава умудряется все представлять так, что виноват Куроо. Но сейчас даже ничего выдумывать не надо: Куроо облажался. Понимает он это только тогда, когда после долгого перерыва берет в руки телефон. Двадцать семь сообщений от Ойкавы в лайне. Это нормально, он привык транслировать свою жизнь в режиме онлайн двадцать четыре на семь с перерывом на сон. Пять пропущенных вызовов от него же. Вот это уже ненормально. Выбирая между написать сто сообщений или позвонить и проговорить все за пару минут, Ойкава неизменно по непонятным никому причинам выберет первое. Иногда кажется, он пальцами работает быстрее и лучше, чем языком. Во всех смыслах, если углубляться. Куроо открывает сообщения. Перезванивать сразу нельзя, сперва нужно понять полную картину. Через секунду Куроо на первой космической вылетает из родительского дома, даже не попрощавшись. Даже куртку не натянул, решив, что если он простынет и умрет от воспаления легких, то это будет меньшее, из зол. Но замерзнуть не получается: всю дорогу до метро Куроо бежит, а в вагоне, когда он старается отдышаться, прислонившись к двери и вытирая пот с висков, возникает ощущение, что куртка ему никогда больше и не понадобится. Дорогу от метро до кинотеатра Куроо преодолевает за пару минут, тоже бегом. Непонятно зачем надев куртку – в ней только двигаться тяжелее и еще жарче. Ойкава стоит у входа в кинотеатр. Каштановые волосы немного растрепаны ветром, но Куроо уверен, что еще несколько часов назад они были идеально уложены. Когда Ойкава еще только собирался на их свидание, а Куроо уже про него забыл. - Прости, пожалуйста, - сразу говорит Куроо, взлетая по ступенькам к Ойкаве, обнимает, прижимает к себе, обдавая жаром собственного тела. Ойкава холодный. Объемный шарф закрывает половину лица – губы и нос. Только карие глаза открыты, сверкают нехорошим огнем. Руки в карманах пальто, он не вытаскивает их чтобы обнять в ответ. И это чертовски паршивый знак. - Прости, правда, прости, - Куроо прицеливается с поцелуем в скулу, что не прикрыта шарфом, но Ойкава мастерски отстраняется. Его бы реакцию да в мирных целях. - Ничего страшного, - ровно говорит Ойкава. Голос звучит немного глухо из-за шарфа, в нем ни тени улыбки. Вообще никаких эмоций. Ойкава кажется равнодушным на все сто процентов. Куроо обливается холодным потом теперь уже не из-за бега. - Просто мама загрузила, заставила перебирать все мои детские вещи, перетаскивать их на чердак – комнату решила освободить. Я совершенно забыл. Почему ты сразу не позвонил? - Я звонил. И правда. Первый звонок был, когда Ойкава еще только подходил к метро. Если бы Куроо его услышал, то опоздал бы минут на тридцать, а не на три часа. - Прости, - снова извиняется он, - я разбирался на чердаке, а телефон оставил в комнате. - Хорошо, - говорит Ойкава таким тоном, который «ничего хорошего, спасайтесь все, сейчас взрывом разнесет всю округу». Взрыва не происходит. Хотя Куроо ждет его. Все так же обнимая Ойкаву. Ойкава все так же дышит в шарф и греет руки в карманах. Смотрит на Куроо равнодушно. Куроо чертовски не по себе. - Давай сходим на фильм? - Я уже сходил. Контрольный в голову. Если Ойкава и ненавидит что-то в этом мире, так ходить в кино в одиночестве. То же самое относится к кафе, паркам аттракционов и прочим местам, где люди обычно появляются парой или с друзьями. - Прости… - снова повторяет Куроо. – Пойдем домой? - Да, - Ойкава, стоит его только отпустить, сразу разворачивается и идет к метро. Куроо следует за ним по пятам, продумывая варианты извинений. Придется постараться. - Почему ты не поехал домой после фильма? - Мы договорились встретиться у кинотеатра. Его бы упорство да в мирных целях. Был у Ойкавы какой-то пунктик на выполнение обещаний: о чем договорились, то должно быть сделано. Если бы Куроо опоздал на пять часов, Ойкава все равно бы ждал его. Правда, вряд ли он был бы так спокоен. Куроо еще не знал, что его спокойствие – это крайняя степень бешенства. Если бы он сразу все высказал, то успокоился бы довольно быстро – так всегда обычно и бывало. Но в этот раз все иначе. И Куроо впервые видит такого Ойкаву. Куроо только через время понимает, что забыть о свидании с прекрасным Ойкавой – это как восьмой смертный грех. Отдельного круга ада под него может и нет, но персональный котел для Куроо явно уже готов. В тот вечер они просто молча едут домой, молча проводят вечер дома, Куроо старается как может, всячески ублажая Ойкаву и ухаживая за ним, но тот лишь молча съедает ужин, молча идет в душ, молча целует на ночь и молча укутывается в одеяло – его немного знобит. Ойкава молчит, когда Куроо пристраивается рядом, когда прижимается грудью к спине, как обычно утыкаясь носом в основание шеи. И это чертовски напрягает, на самом деле. Уж лучше бы орал. На следующий день все вроде как нормально. И на какое-то время Куроо даже думает, что буря миновала, хотя отношения не стали прежними, но кажется, что со временем это пройдет. Ойкава никогда ничего не забывает. Это еще одно его достоинство, за которое порой хочется прибить. Буря накрывает через две недели звонком курьера в дверь. Посылка на имя Куроо. В коробке – футболка. Простая, черная. На ней спереди красуется гордое «козел» капс локом, а сзади по пунктам расписано, в чем он не прав. - Это что за чертовщина? – вопрошает Куроо, потряхивая футболкой перед Ойкавой. Тот сидит на диване и старается надеть на лицо маску серьезности, хотя Куроо может поклясться, еще секунду назад Ойкава давился от смеха в кружку. - Подарок, - ровно говорит Ойкава, элегантно поднося кружку к губам и даже стараясь сделать глоток, но фокус не удается: самодовольство с такой силой распирает его изнури, что чудом удается не подавиться. Ойкава никогда не был прекрасным актером. А вот отменной сволочью иногда бывал. - На кой черт? - Ты меня очень обидел, - Ойкава старательно пытается взгрустнуть, но губы против воли расплываются в улыбке. – Теперь ты должен ее надеть и тогда я тебя прощу. - А ты все это время обижался? - Конечно. Ты забыл про свидание со мной, - говорит Ойкава, отставляя кружку. И выглядит при этом донельзя серьезным. О господи. - Я ее не надену. - Наденешь. - Нет. - Тогда три месяца все хозяйство на тебе. Вообще все. И три месяца, нет, четыре, ты снизу. Тогда я тебя прощу. - Ладно, я ее надену, - со вздохом соглашается Куроо. Ойкава никогда не разбрасывается угрозами просто так. Это даже не достоинство или недостаток, простая констатация фактов. - Как раз сегодня собирались повидаться с Бокуто, Акааши и Ивайзуми. - Нет. - Да, - улыбается Ойкава, легко поднимается с дивана и впервые за две недели сам чмокает Куроо в губы. Придется надевать. Ойкава всегда добивается своего. И это его… За это его просто хочется убить. - Ойкава, зачем Куроо твою футболку надел? – вопрошает Ивайзуми, стоит только им зайти в кафе и снять верхнюю одежду. Куроо едва сдерживается, чтобы не застонать. Надпись «козел» белым на черном в свете ламп кажется еще ярче. - Это его, он забыл о свидании со мной, - просто говорит Ойкава, скидывая шарф, пальто и устраиваясь на стуле. - Забыл о свидании? С Ойкавой? – Ивайзуми качает головой вроде «ну как так можно, ты чем вообще думал, смертник», цокает языком. – Тогда удивительно, что это только футболка, а не нож в сердце. Когда приходят Бокуто с Акааши, мучения возобновляются с новой силой. Первые несколько минут Бокуто в голос читает все пункты неправоты Куроо, которые Ивайзуми не видел – Куроо спиной к нему не поворачивался. То, что Бокуто зашел с тылу, и то, что спинки у сидений такие низкие, - это просто какой-то вселенский заговор против Куроо. - Пункт пять, - объявляет Бокуто, и Куроо замечает, что и сам уже заслушался. – Разбил любимую кружку. - Это же было несколько недель назад! - Но я тогда забыл обидеться, - невозмутимо отвечает Ойкава, маленькой ложечкой отламывает кусочек торта и отправляет себе в рот. Куроо еле сдерживается, чтобы не размазать этот торт ему по лицу. Но тогда футболкой не отделаться. Ивайзуми еле сдерживается, чтобы не заржать. Акааши не нужно сдерживаться, он равнодушно наблюдает за этим цирком, все-таки эти придурки неведомо как стали его друзьями. Приходится мириться. Всего день издевательств стоил того. Ойкава снова стал прежним. Их отношения снова стали прежними. Яркими, захватывающими, вкусными. Куроо продолжал временами косячить, Ойкава продолжал заказывать ему футболки. Со временем у Куроо даже появляются любимые. Например, ярко-красного цвета с надписью «сволочь склеротичная» за то, что Куроо забыл поздравить с годовщиной. Цвет ткани так нравится, что Куроо носит ее иногда, конечно, застегивая толстовку, чтобы прикрыть надпись. В конечном итоге даже это наказание превращается в какое-то развлечение (и бесконечный поток бесплатного шмотья). Ойкава всегда умел превращать в веселье все, к чему прикасался. Даже чужие косяки и свои обиды. А вскоре после нового года, Куроо получает футболку с надписью «мудак» большими буквами. Через точку. И понимает, что где-то очень сильно облажался. Самое страшное, что на спине, где обычно было место для описания грехов, было пусто. Хотя нет, самое страшное, что Куроо вообще не помнит свой косяк. Ойкава молчит, как партизан, желая, чтобы Куроо сам все вспомнил и извинился. «Подобающим образом и искренне», - добавляет он, как сплевывает, высокомерно и глядя на Куроо, как на говно. Куроо такого отношения терпеть не может, поэтому злится в ответ. Жизнь становится невыносимой. Куроо и не замечал, как много Ойкава делал по дому, пока тот не прекратил это делать. Сразу стало все теряться, чистой посуды никогда не было, чайную ложку было невозможно найти, а продукты заканчивались с космической скоростью. Быть может, Ойкава делал это все нарочно, чтобы допечь, но подловить его никак не получалось: он уходил на свою работу с раннего утра и возвращался вечером. Вывод был один: это Куроо превращал их квартиру в смесь ада и бермудского треугольника. Когда становится невыносимо, Куроо решает позвонить Ивайзуми. - Он видел, как ты обнимался с какой-то девушкой на новогоднем празднике, что ли. И в этом дело? И почему он не позвонил Ивайзуми раньше? - Нам надо поговорить, - Куроо встречает Ойкаву в дверях. Серьезный, как никогда. Надо решать проблему, пока Куроо сам себя не потерял в окружающем хаосе. Ойкава молчит. Ойкава выразительно смотрит на домашнюю, старую футболку Куроо. Куроо не дурак. И хотя это бесит, идет и переодевается. - Так лучше? – он разводит руки в стороны так, чтобы надпись «мудак» была видна полностью. - Да, - Ойкава удовлетворенно кивает, проходит в комнату и садится на диван с таким видом, мол, говори, давай, какой офигительной историей порадуешь в этот раз? - Помнишь новогодний праздник? Мы отмечали большой толпой в баре. - Да, - кивает Ойкава, уголки его губ предательски дергаются вверх, но он сдерживает улыбку усилием воли. На актерские курсы подался что ли? - И там была девушка. - Да. - Она еще приставала к тебе. Бровь Ойкавы ползет вверх, но он возвращает ее вниз. - Ты тогда еще напился. Ойкава поджимает губы. В его вселенной он на этом празднике был трезв, как стеклышко, и вел себя прекрасно, аки агнец божий. Версия вселенной Куроо ему не нравится. Но то, что собственная память не может восстановить все события того вечера поминутно, поселяет сомнения в том, какая версия верна. - Так вот, - Куроо с садистским удовольствием наблюдает, как на лице Ойкавы сменяются эмоции. - Ты тогда поспорил с Ивайзуми, что сможешь выпить порцию виски залпом и не поморщившись. И ты, конечно, выиграл, но крепкий алкоголь ты переносишь не очень. И там была девушка, подруга… ммм…не помню чья. Ойкава силится вспомнить, но получается плохо. Помнит только длинные мягкие волосы, что постоянно касались его руки. Почему-то. - И она решила, что ты один. А ты так ей улыбался, ну как и всем в общем-то, что она приняла это за флирт. Пригласила тебя потанцевать. Ты, конечно, согласился – это же тешит твое самолюбие. Ойкава согласно кивает. Он всегда соглашается с правдой и не пытается ее отрицать – это определенно его достоинство. - И в танце она попыталась тебя поцеловать, но ты так резко ее оттолкнул, что она чуть не упала. Я ее поймал, она повисла на мне, вся такая расстроенная, и пока я объяснял, что ты не свободен, похлопал ее по спине. Это ты запомнил, как «обнимался»? Ойкава замирает на несколько мгновений, пытаясь вспомнить что-то большее, чем Куроо с девушкой и безумную головную боль на следующий день. Память услужливо помогает: да, спор с Ивайзуми был. Дальше провал. Да, вроде он пытался танцевать. Куроо бы за такое убил и не дрогнул, значит не с ним. - Да, возможно, - согласно кивает Ойкава. Куроо только стягивает с себя «мудака» и швыряет в лицо Ойкаве. Разворачивается и уходит, едва сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверью, будто бы забывая, что в их гостиной двери вовсе и нет. Ойкава, посмеиваясь идет следом. Куроо раздевается на ходу и сразу залезает в постель. Ойкава залезает следом, плотоядно улыбаясь и облизываясь. Сразу же сползает ниже и целует Куроо живот. Ойкава всегда умел извиняться так, как нравится Куроо. И Куроо, конечно, великодушно прощает. И без всяких дурацких футболок. Через две недели посылка приходит на имя Ойкавы. Нежно-зеленого цвета футболка кажется маловатой, слишком сильно обтягивает каждый изгиб тела. Ойкава выглядит в ней ненормально гордым, будто надпись: «Прекрасный Ойкава облажался» не наказание, а лучшая похвала. В принципе почти так и есть. Куроо бы заказал без слова «прекрасный». - Ты решил наказать сам себя? – посмеивается Куроо, рассматривая эту картину, удивляясь, как у Ойкавы щеки не сводит улыбаться вот так – широко и искренне. - Я же облажался, - пожимает плечами Ойкава. Чувство справедливости и умение отвечать за свои поступки – в этом Ойкава был лучшим. Определенно, самое главное его достоинство. Куроо улыбается, притягивая его к себе и целуя в губы. - Эй, твоя футболка наощупь приятнее, почему мои не такие? - Я бы разорился, если бы заказывал тебе такие же, - улыбается Ойкава и показывает язык, как малое дитя, ей-богу. Куроо только смеется. И все-таки, за что ему это?