возрождение

Среда, 21 ноября 5:46 — Вставай страна и пой! — засвистел Минхек на все апартаменты, чем уже в будущем заслужил для себя недельный график уборки душевой и кухни. Из комнат повылазили парни, совсем не похожие на себя: все волосы торчат в разные стороны, даже из всего такого идеального Хёну получился дикобраз, а про опухшее лицо Хенвона и разговора идти не может. Вот только ни Вонхо, ни Кихён свои утренние морды не показали, из чего следует: Хосок на утренней пробежке, а Кихён шляется по бабам. Логично. Лаконично. На этом и закончим. — Слышь, Соловей, лишние зубы раздобыл? На улице даже светать не начало. А ты как баба без секса пол года. прежде чем встал — уже кончаешь, — промямлил Хенвон, присаживаясь на диван и закутываясь теплее в одеяло. — Вообще, если кто-то забыл, у меня действительно не было секса уже пол года. Но собрал я вас здесь не поэтому. Помните того парня, который не сводил от меня взгляда? — А, тот первокурсник, что был весь концерт повернут к тебе спиной? — Его ягодицы явно следили за мной, впиваясь прямо в глаза. — Не хочу его разочаровывать, но кажется это он чуть ли не выебал ту задницу вчера, — шепул Хенвон Шону, на что-то утвердительно ухмыльнулся. — Так вот. Я придумал гениальную идею, как отпраздновать день рождения Ки! — заверещал Минхек, прыгая вокруг себя от радости. — Дай угадаю: В прошлом году, когда ты чуть не спалил волосы Кихёну, он вероятнее загадал встретить следующий день рождения без тебя. Отсюда: ты идешь на свидание с теми ягодицами, пока мы мирно справляем торжество? — подвел умозаключения Хенвон. — Близко, но не рядом. Итак, план таков: я с тем красавчиком, звать его Чжухон, кстати, идем в парк аттракционов на весь день. Вы видете себя непринужденно и на удивление забывчиво. — Ты хочешь, чтобы мы весь день изображали из себя дурачков, что забыли про его день рождение, но на самом деле тайно прикрывали тебя, внезапно решившего мутить с незнакомыми ягодицами? — переспросил Хенвон. — Именно! Тем временем. Кихён долго смотрел на свои коньки, которые он только что протирал от пыли, с легкой ностальгии вспоминая, как их ему подарил тренер за первую медаль на олимпийских. Рядом с парнем, на длинной скамейке в раздевалке для спортсменов, лежала брошюра, с рекламой зимних Корейских игр, а на ней стикер «ты обязан там быть!». Хосок. Этот парень ворвался в жизнь Кихёна 12 лет назад. Это был мальчишка с темными глазами и любопытной мордочкой, которая всегда мельтешила возле семилетнего Ки. И это было трудно не заметить. Вечно энергичный, веселый и громкий. Кихён признавался, что после общих прогонов на катке, от этого источника шума у него болела голова. От спортсмена так же не скрылись и вечные взгляды, прожигающие ему спину. Кихён списывал это на очередную зависть с нотками восхищения и гордо продолжал катать свою программу. И он только усмехался, когда Хосок занимал второе место. Кихён, сам того не осознавая, вел с ним не гласное соревнование. Отжимался больше, через силу сжимая горловину майки; прыгал выше, прикладывая колоссальные усилия; разгонялся быстрее, слыша восторженные крики тренера. Все всегда доходило до абсурда. Впрочем, это и есть настоящий Ки. — Какой я дурак! — Кихён посмотрел на свои ноги, на которых уже красовались черные коньки. — Истину глаголишь, — внезапное раздался знакомый голос, и Ки поспешил оглянуться. Из затемненного входа в раздевалку вырисовывалась фигура Хосока, подходящая ближе и становящаяся четче. Вонхо только с пробежки: на нем была серая растянутая майка, оголяющая половину накаченной груди, из-за чего Ки неосознанно сглотнул, и черные боксеры, подчеркивающие выделяющиеся мышцы ног. На лице парня красовалась вечная улыбка, а ко лбу прилипали мокрые от пота пряди. — Что ты здесь делаешь? — ляпнул Кихён, не успев подумать, что это скорее ему придется объясняться. — Хороший вопрос. Но он мой. Все-таки решил вернуться в калею? — спокойно спросил Хосок, переживая внутри целый табун чувств и надеясь на положительный ответ. Но получил лишь нервную тишину. Кихён действительно не знал, что сказать. Обычно, он был способен в такие моменты на колкость и грубость, но не сейчас. Воздуха словно не хватало. Парень понимал, что Вонхо прав. Ему надо возвращаться на лед. Но внутренний максимализм твердил, что прогибаться под мнение какого-то там новичка, ворвавшегося в его жизнь, как торнадо, — пасть ниже плинтуса. Да и к тому же, не он ли (внутренний максимализм) убеждал Кихёна все эти два года, что фигурное катание — эгоистичное желание его предков, а не его личный выбор. — Знаешь, я не хотел заниматься фигурным катанием, — вдруг начал Хосок, разрывая ноющую тишину. — Я предпочитал более мужественный спорт, зависящий от физической подготовки. Считал, что все эти фигуристы сплошные хиляки, не умеющие даже постоять за себя в драке. Мне тогда хотелось заниматься айкидо, боксом, тхеквондо, но никак не кататься и тянуть ножку на тренировках, — парень усмехнулся, садясь рядом с Ки. — До тех пор, пока не увидел тебя. Ты словно летал на прогонах, словно родился среди льда. Я восхищался насколько ты был легок в те моменты. И мне захотелось кататься с тобой на одной арене. Я полюбил этот спорт… благодаря тебе. Хосок взял руку Кихёна в свои, и нежно провел большим пальцем по запястью. Ки дернулся. До него только что дошла суть его действий, и, одернув свою ладонь, переглянулся с темными глазами напротив. Что это в них? Боль? Жалость? Мольба? Кихён не понимал. И понимать не хотел. Он поспешно развязал шнурки на коньках и хлопнул входящей дверью, не забыв крикнуть парочку матов. Вонхо еще сидел минут пятнадцать в оцепенении от своих действий и корил себя за излишнюю наглость и смелость. Он позволил себе держать Кихёна за руку. Кихёна. Его кумира. Недосягаемого и нереального. Ему всегда казалось, что парень слишком высоко, и ему никогда не дотянуться до него. Но сегодня. Он был так же высоко, как и его кумир. Глупо улыбнувшись своим мыслям, Хосок наконец-таки начал тренировку. — Ты как всегда упорно тренируешься, — констатировал факт Кихен, присаживаясь за жим рядом с Хёну. Тот молча кивнув, сделал еще три тяги и наконец-таки захотел поинтересоваться, — Хочешь спросить меня, что я здесь забыл? Хочу держать свое тело в форме, как никак еще не занятой мужчина, в полном расцвете сил, при деньгах и кричащем прошлом. — Говоришь, будто тебе уже за сорок и ты глубоко отчаялся. Что случилось? — Хёну опустил железо, переводя свой спокойный взгляд на друга. — Я запутался, Хёну. Я не могу понять, что мне делать дальше, — Кихён опустил свою голову на мокрое плечо друга, тяжело вздыхая. — Не можешь решить возвращаться в фигурное катание или нет? — в ответ Хёну почувствовал утвердительный кивок. — Кихён-а, у тебя есть два пути. Первый — ты все также будешь упорно пытаться обманывать не только всех нас, но и себя, что тебе этот спорт насточертел и неприятен, и искать себя в какой-то другой области. Либо второй — ты вернешься на лед и возродишь свое имя, как великого спортсмена, — говоря это, Хёну неустанно гладил темную макушку Ки. Он пытался не спугнуть своего друга. Ведь Шону прекрасно знал, что любое неверное слово, движение может привести Ки в истерику, как минимум, в глубокую депрессию, как максимум. — Меня даже не спросили, хотел я этим заниматься или нет, — шмыгнул фигурист, чувствуя, как глаза заполняются слезами. — Значит, — Хёну взял Ки за плечи, отодвинул от себя и приподнял тому голову, заставляя смотреть прямо в глаза, — я тебя спрашиваю: ты хочешь занимать фигурным катанием? С минуту оба парня молчали. Шону терпеливо ждал ответа, не сводя глаз с красивого, но заплаканного, лица. Кихён же бегал взглядом то по оголенному торсу друга, то по залу, продолжая шмыгать носом. — Хочу, — пискнул Ки. — Я не услышал. Что? — переспросил Хёну, сдерживая улыбку. — Хочу! Я хочу заниматься фигурным катанием! — крикнул парень, четко и уверенно проговорив каждый слог. Оба спортсмена расплылись в улыбке. И Кихён в который раз отметил, что Хёну тот, на которого всегда можно положиться.