Сымпровизировали...

      Когда всё это началось, никто из нас не предполагал, к чему всё это в итоге приведёт. Мы были обычными парнями, веселившимися на поприще шоу-бизнеса. Так сказать, “река юмора” свела нас воедино и сделала нас близкими друзьями.       Каждую пятницу, по уже устоявшейся традиции, мы вчетвером: я — Арсений, Сергей, Дмитрий и Антон, собирались выпить в баре. Там мы в более свободной и непринуждённой обстановке продолжали оттачивать свои способности к импровизации. Всё-таки то был наш хлеб, и нам нельзя было расслабляться. Ибо там, где есть место праздности, есть место и деградации.       Сам бар, располагавшийся в неприметном углу центральной Москвы, приглянулся нам именно из-за его непримечательной ауры. Внутри всё было обито дешёвым тёмным кожзаменителем, пахло странной краской (или то был строительный клей?), полы громко скрипели, а лампочки иногда мигали. Бармен был суровым на вид, но его голос всегда очаровывал успокаивающим тоном.       Вначале, когда слава только-только стала набрасывать на нас свои хитрые путы, мы были только рады пользоваться её дарами и преимуществами. Потом… когда мы на собственной шкуре прознали все её минусы, нам и посоветовал этот бар наш многоуважаемый работодатель.       Здесь каждую пятницу я опрокидывал со своими друзьями кружку-другую, разыгрывал шуточки наготове, а затем мирно возвращался к себе домой. В мою пустынную комнатушку.       Ничто не предвещало беды. Ну… почти ничто…       И вот здесь, собственно, и начинается вся история: в пятницу мы собрались, как обычно, но в нашем дружном коллективе отсутствовал один немаловажный элемент под именем “Антошка”.       — Ну что, где он? — спросил у меня Дмитрий, при этом не отрываясь от меню, в котором он надеялся найти что-нибудь новенькое.       — Откуда мне знать? Вы ему звонили? — поинтересовался я.       — А что, у него есть телефон? — пошутил Сергей.       — Так, понятно. Я пошёл звонить, — сказал я.       Набрав номер, я продолжительное время слышал гудки, и, если бы не моё терпение, я бы сбросил трубку, так и не дождавшись ответа. Наконец на том конце провода мне ответил Антон каким-то неестественно тихим и хриплым голосом:       — Алло?       — Тоха, ты где? Мы тут без тебя уже пить начинаем.       — Арс, это ты? А что, уже пятница?       — Ага… пятница тринадцатое, судя по твоему голосу. Ты что, заболел? У нас в понедельник съёмки!       — Да я просто простуду подхватил, — отвечал мне Шастун, после чего из моей трубки раздался болезненный кашель. — Всё норм, к понедельнику оклемаюсь. Скажи парням, что сегодня я минус.       — Эхх, Тоха, как так-то? — удивлялся я. — Ну ладно, поправляйся там.       После этого звонка, я, не отягчённый проблемами, сообщил парням о ситуации. Оба меня внимательно выслушали, покачали головами, удивляясь тому, что в это время года возможно заболеть простудой. В принципе, я реагировал на всё это точно так же, не особо интересуясь тем, каким образом Антон собирался встать на ноги к понедельнику. На этом мои сходства с Сергеем и Димой завершились. К сожалению, у обоих были свои какие-никакие семьи, а мы с Антоном волокли жизнь поодиночке, как тру-холостяки. Это дало веский аргумент в пользу моего работодателя, когда он позвонил мне через несколько минут, и “попросил” меня приглядеть за Шастуном.       — Арсюш, ну чего тебе стоит? — уговаривал он мягким тоном. — Тоха там один-одинёшенек, и никто о нём не может позаботиться. Вон у Сергея с Димкой какие ситуации, их я могу понять, у самого семья, но ты-то чего отказываешься? Нам в понедельник снимать, у нас график, и мы не можем сделать повторялки как в прошлый раз. Рейтинги упадут, и на что вы потом будете кушать?       — Я понял-понял. Может, мне ему еще супчик сварить?       — Вот это неплохая идея, — отвечал он. — Давай, Арсюш. Поезжай к Антону и проследи, чтобы он выздоровел к понедельнику. От тебя зависит мой проект и твоя работа. Иными словами — моя задница и твоя задница!       Так я и влип во всё это дерьмо. Мне оставалось лишь смиренно подчиниться и посреди вечера бросить своих друзей, вызвать такси и заночевать в неизвестной мне холостяцкой квартире.

***

      Время подходило к десяти вечера, когда я вышел из такси. Небо уже совсем потемнело, несмотря на то, что на дворе расцвёл жаркий август. Мне на обозрение предстал многоэтажный квартирный дом с чёрным стальным заборчиком и яркими-яркими фонарями. Под большинством окон я, не без удовольствия, заметил много цветов. Рядом, если постараться, можно было разглядеть даже деревянные скворечники и воркующих рядом жирных голубей.       На крыльце, около входной двери был домофон, и я, не теряя времени, набрал номер квартиры Антона.       — Да? — сонорно раздался голос парня.       — Рыцаря на белом коне не заказывали? — пошутил я в ответ.       — Арс, это ты? Погодь, ща открою… — и в следующий миг дверь предо мною открылась.       Я вошёл внутрь, поднялся по лестнице и увидел на втором этаже прескверную картину: Антон, едва выглядывающий из-за двери, был бледнее обычного, а под его крупными серыми глазами набухли большие мешки.       — Чего встал, как не родной? Проходи! — хрипло приказывал он. Мне опять пришлось лишь смиренно подчиниться.       Внутри царствовал беспорядок, что неудивительно. На полу валялась одежда, в холодильнике мышь повесилась. Типичная холостятская хата. Антон, не распинаясь в приветствиях, тут же упал на собственную кровать и провалился в сон. Я решил немного прибраться, пока он отдыхал, и сготовить ему горячий живительный супчик.       Квартирка сама по себе не была большой: две комнаты (кухня и спальня) и туалет. Окна везде занавешены старыми советскими шторами, коих сейчас на рынке вовек не сыщешь. На потолке виднелись трещины и жёлтые разводы, а стены были покрыты странными обоями. В случае с кухней мне всё показалось вполне нормальным: зелёные обои, стол в узорчатой клеёнке, ржавый чайник, газовая плита. Что до спальни, то там явно поработала женская рука. Стены в странных азиатских узорах на тёмно-синем фоне, с потолка свисала скромная лампочка в абажуре, не то что на кухне - та сияла пластиковыми висюльками и зеркальной основой.       По правде говоря, всё в спальне Шастуна показалось мне странным. Нет, даже мрачным. Словно того светлого и жизнерадостного парня, работающего с нами вот уже который год, и вовсе не существовало.       Я подошёл к сопящему юноше и накрыл его одеялом. Тот довольно что-то пробурчал, а затем открыл свои светлые глаза.       — Сколько времени? — спросил он.       — Около полуночи, — ответил я.       — Что? И ты всё ещё здесь? — на это его грубоватое замечание я удостоил его лишь своим порицательным выражением лица. — Езжай домой, Арс. Тут тебе не на чем будет спать, да и мне уже получше.       — Да что ты? Ну-ка давай-ка проверим! — поспорил я, вытаскивая из его подмышки градусник. Похоже, Антон даже не знал о том, что я решил измерить его температуру, ибо его глаза в тот момент мне сказали “это ещё откуда взялось?” при взгляде на него.       Я с ужасом увидел то, как полоска ртути остановилась около цифры тридцать девять и четыре. Антон весь горел, и ему срочно было необходимо лечение!       — Да ты, походу, превратился в персональную грелку, — отшутился я. — Странно, что при такой температуре я не слышу как шкварчит твой жирок.       — На себя бы посмотрел, пончик без дырки, — еле выдавил он мне колкость в ответ.       — Как ты себя чувствуешь? — уже приняв серьёзный оборот речи, раздался мой вопрос. Антон же начал кашлять, откуда-то взялся у него сопливый платок, в который он сплёвывал всю мокроту, после чего, он многообещающе показал большим пальцем вверх. — Давай без шуток? У тебя повышенная температура. Может даже придётся скорую вызывать.       — Честно, я чувствую, как моя кожа плавится, будто металл, и я растворяюсь в своей кровати.       В его голосе я впервые услышал нотки настоящей боли. Настоящих мучений, коих мы даже в Импровизации ещё никогда не испытывали. Да, конечно, мышеловки и шокеры изрядно могли потрепать нас, но та боль как быстро приходила, так и уходила. Здесь же Шастун мучился медленно, и, в отличие от съёмок, тут он не знал точно, когда именно завершатся его страдания.       Я поспешил на кухню, где уже к тому времени остывал куриный супчик с вермишелью. Антон нехотя поглощал всё это, ибо из-за болезни у него не было никакого аппетита. Его едва удалось посадить вертикально, и он всё ныл о том, как раскалывается его голова. В конечном итоге, всё оказалось настолько безнадёжным, что мне пришлось кормить больного с ложечки.       — Я же не маленький ребёнок! — возмущался Антон.       — Не капризничай, а лучше съешь ложечку за маму, ложечку за папу… — откровенно издевался я.       — Ха-ха, очень смешно, — саркастично протянул тот и разинул свой широкий белозубый рот.       — Если бы твои руки не тряслись от усталости, мне бы не пришлось тут нянчиться с тобой.       — Если бы я не болел, тебя бы вообще тут не было! — добавил он.       — Что верно — то верно. Но как говорится: “Если бы да кабы во рту росли грибы, то был бы не рот, а целый огород”. Я здесь, так что нет смысла предполагать, что было бы, сложись всё иначе.       — Да что тут гадать? Ты бы сидел сейчас в компании Серёги и Димки. Кстати, а почему ты сейчас не сидишь в компании Серёги и Димки?       — Потому что ты заболел, а в понедельник у нас съёмки, — коротко ответил я, но продолжительный вопросительный взгляд этих крупных серо-голубых глаз победил меня. — Я здесь по поручению, сам-знаешь-кого. От твоего здоровья многое зависит.       — То есть ты здесь не по доброте душевной? — скорее утверждал, чем спрашивал, Антон.       — Ну заплачь ещё. Я бы всё равно тебя когда-нибудь навестил. Мы все вместе пришли бы сюда и устроили бы тебе целебное шоу.       Антон одарил меня лишь своим фирменным саркастичным взглядом, после чего доел последнюю ложку супа. Так как его желудок больше не был пуст, я мог с уверенностью дать ему антибиотики, и вновь уложить спать. Свет в доме погас, и настала тишина.       — Арс. Псс. Арсений! — подозвал он меня.       — Что? Что такое? — отозвался я.       — А спать-то ты где собрался? У меня же даже дивана нет.       Было странно слышать этот вопрос, ибо я уже устроился комфортно на полу, окружив себя тучей подушек и укрывшись запасным одеялом. В воздухе осталась висеть лишь тонкая ниточка света от фонаря на улице, пробивающаяся сквозь плотные шторы. Тишину едва прорезало тиканье настенных часов и невнятное бормотание радио из кухни. Запах, правда, остался всё той же смесью сопрелой тряпки, медицинских препаратов и мужского мускуса.       — Спи давай! — властно прошептал я, крепче обнимая подушку.       — Нет, ну серьёзно. Может ты типа, как верная собачка, устроишься у меня в ногах? Всё же лучше, чем мёрзнуть на полу, верно? А я такоой горячий.       — Ну ты и скажешь, Шастун! Давай спи! Сон — это лучшее лекарство!       — А вдруг ты тоже заболеешь? На полу сквозняки, — привёл тот веский довод парень.       — Ага, а заснув рядом с тобой, бацилльный ты мой, я прям точно не заболею.       — Эхх, скучный ты, — умозаключил Антон. — Скучно с тобой болеть.       После этого мы оба умолкли. Тьма ночи медленно и неторопливо рассеивалась, уступая место утру. Я не смог заснуть на полу. Даже не знаю почему. Устал ведь, как собака, и режим у меня не сбит. Просто сон ко мне не пришёл. Утомление отразилось отёкшими пятнами вокруг глаз и до боли тяжёлой головной болью.       Зато, судя по мурлыкающему храпу Шастуна, он дрых без задних лап. На утро он был свеж и бодр, как огурчик. (Правда смерив температуру выяснилось, что он всё ещё болен, и это ещё не конец). Мне, не спавшему ночь, предстоял целый день ухаживаний за этим самодовольным наглецом. И, проклиная весь белый свет, я встал на ноги и поплёлся готовить завтрак на кухню.