Сымпровизировали...

      Вечером этой прекрасной тёплой субботы мы поели пельменей, а затем Антон вновь принял свои таблетки. Его лицо нарумянилось, а шутки во время ужина снова приняли светлую сторону. Он больше не язвил, не хмурился, и поэтому мне даже не нужно было быть экстрасенсом, чтобы догадаться, какую я увижу цифру на градуснике.       — Тридцать шесть и девять, — огласил я. — Ну, ты почти что здоров. Мне даже не верится, что удалось сбить температуру так скоро.       — Это всё твои пельмени, — с улыбкой заявил он.       — Прости что?       — Я это к тому, что твои навыки готовки настолько божественны, что ты можешь исцелять едой.       — Не говори глупостей, — смутился я. — Неужели тебе никто в жизни никогда не готовил?       — Ну, в детстве это была мама, — отвечал он, погружаясь в воспоминания. Его глаза характерно посмотрели вверх, а указательным пальцем он стал почёсывать свой подбородок. — Но сейчас я живу один, так что…       — И что, даже девушки тебе никогда не готовили?       — Как ты знаешь, у меня всё сложно с девушками! — его брови оскорблённо нахмурились. Похоже, своим вопросом я задел его чувства, и мне сразу же стало неловко. — Они у меня, конечно, были, но дело не то что до сожительства не дошло, даже до постели…       — Как? До сих пор? Я думал, ты это уже уладил. Мы же всё-таки теперь знамениты.       — Слава не делает подкаты к женщинам легче.       — Вообще-то — делает, — возразил я. — Давай я просто тебе покажу? Смотри, ты будешь тёлочкой, а я тобой.       — Обычно это ты у нас за тёлочку, — посмеялся он. — Ну да ладно. Валяй!       Я встал в позу “мачо”, поиграл бровками, эффектно подошёл к Антону и сказал:       — Эй, красотка, не желаешь ли отведать этих сладких французских булочек? — в ответ он посмеялся, его щёки стали пунцовыми, и он отчего-то не мог поднять на меня глаза. — Ну? — продолжал я. — Может, потанцуем?       Из радио как раз стала доноситься тихая медленная баллада. Создалось ощущение, будто бы мы перенеслись во времени (годам эдак к тридцатым). Я протянул ему свою руку, и Шастун-таки не устоял.       — Ладно, — сквозь смех, согласился он, и встал с места. — Но только один танец. Я же приличная девушка!       — Конечно, ведь два танца подряд танцуют лишь молодожёны. Это всем известно!       — Вы меня замуж что ли зовёте?       — Может и позову… — согласился я, крепче прижав к себе Антона. Наши пальцы сплелись, и мы неспешно покачивались в такт музыке. Его глаза всё ещё отказывались встретиться с моим взглядом. — Погоди, я же ещё не пошутил про “вашей маме зять не нужен?”, какая свадьба?       — Ой, все вы мужики одинаковые. Вам лишь бы потанцевать, а на серьёзные отношения никто не способен!       — Кхем, я бы поспорил. Я очень серьёзный человек! Актёр между прочим! — гордо огласил я. — Не видели меня по ТНТ? Я там людей развлекаю, а это вам не шутки.       — Ооо да! — с откровенной издёвкой соглашался Шастун. — Пытки электрошокерами — это тааак развлекательно!       — Ну да, пытки же придумали ещё в древности. Тогда телевизоров не было, чем же ещё прикажешь им развлекаться?       — Шахматами? — предложил Антон.       — Н-нет. У меня есть идея получше, — сказав это, я элегантно завершил наш с ним танец, наклонив своего партнёра.       — Какая идея? Э? Т-ты что задумал?       — Секс, милочка. Помимо пыток, в древности это было ещё одним развлечением.       — Да, но судя по населению, только в Китае и Индии.       От этой, немного расистской шутки, мы оба посмеялись. Песня по радио дошла до точки кульминации, и Шастун впервые за весь наш танец поднял на меня глаза. Мы замолчали, и улыбки с наших лиц слетели словно пелена. Мне показалось, что эта неловкость между нами вдруг стала какой-то странной, можно даже сказать… интимной. В его серо-голубых глазах я почувствовал нежность, а рука, что продолжала сжимать мою ладонь, запотела.       — Тебе пора возвращаться в постель, — спокойно сказал я.       — Как скажешь, Арс. В понедельник очередные съёмки, и учитывая, что я только-только поправлюсь, думаю наш ведущий пощадит меня, и не будет мучать на мышеловках и шокерах.       — Думаешь или надеешься на это?       Ответом мне послужил его коронный театральный всхлип, после которого он всё никак откашляться не мог. Я подал ему его сопливый платок, а затем после того, как он улёгся к себе в кровать, мы оба стали смотреть на планшете тренды ютуба.       К понедельнику, тяжкими моими трудами, Антон был поднят на ноги. Правда бледность кожи всё ещё осталась, и он изредка покашливал себе в кулак. Гримёрам пришлось подпудрить его носик, от чего Сергей с Дмитрием, (да и я с ними), посмеивались над ним. А потом и нам эти же гримёры стали “снимать блеск кожи”, как они это называют.       Съёмки проходили как обычно. К нам заявилась суперзвезда, от чьего откровенного выреза на груди у нас вчетвером слюнки потекли. Однако на этот раз, я заметил в лице Антона фальшь. До этого, когда он на съёмках смущался, или очередная девушка, под видом актёрской игры, вгоняла того в краску, я особо за его реакцией не следил. Мне было всё равно.       Сейчас… всё поменялось. В тот день, когда мы танцевали, я почему-то подумал, что именно тогда он не играл. Либо свет из окна как-то странно оттенял его лицо, либо это просто мои домыслы. И всё же, когда мы на съёмках перед камерой, все наши эмоции, все наши реакции — это всё равно игра. Какой бы ни была спонтанной наша импровизация.       *Далее, как и предсказывал Антон, на финальную сцену его не вызвали. Мучиться от рук худощавого деспота с пультами от шокеров отправились мы с Дмитрием. И честно говоря, этот раз был не столько пыткой физической, сколько умственной.       — Итак, ты Димка — недовольный покупатель, а Арсюша у нас сегодня — менеджер магазина игрушек.       На сцене, на которой нам предстояло играть, было много стеллажей с мягкими и милыми игрушками. Была соответствующая стойка в светлых тонах, а поодаль возле входа стоял мягкий диван с кофейным столиком. На столике была стопка журналов и раскрасок для детей.       Я разместился за стойкой, а Дмитрий встал за дверью. Игра началась. Он вошёл в “магазин”, и тут же стал предъявлять ко мне претензии. Странно то, что я всё никак не мог сосредоточиться на его и на своей речи. Внутри появилось назойливое чувство, будто за мной кто-то пристально наблюдает. И да, это отчасти было действительно так, на нас смотрели зрители, и камеры… однако я всё равно затупил. Это чувство зудело так, как будто я вдруг стал одной огромной мишенью для кого-то конкретного. Только вот для кого и зачем, я не понял.       —…Это буква “о”! — громогласно объявил Дмитрий.       — Совершенно верно! Меняем букву…       — Ваши тупые игрушки… — на этом месте Димас получил разряд тока. — Отупили моих детей!       — Послушайте, Вы не правы! — возразил я, и тоже получил свою дозу боли. Моя рука странно дёрнулась, и я чуть не упал на пол. — То, что Ваши… — опять ток. И раздался звук, словно кто-то быстро зашуршал целым килограммом фольги. — …дети такие глупые — это результат исключительно Вашего… воспитания…       — Е? — предположил Дмитрий, но, не угадав, схлопотал удар. Его крики, и последующее падение были предсказуемы. Он запнулся о ножку кофейного столика, и встретился лицом с полом. Зрители посмеялись, после чего Дмитрий гордо встал, отряхнулся и продолжил игру. — Отнюдь. Я абсолютно уверен, что мой сын… — снова разряд. — И моя дочь, не были такими тупыми до покупки этих ваших… Сссс-Аа-аа! — очередная порция электричества вновь озарила головушку моего компаньона по сцене, и он панически огласил “В”, что было правильной буквой.       —…Таак, меняем букву. Арсюша что-то у нас сегодня тупит. Я могу повысить ему заряд для пущей мотивации. А лучше обоим сразу.       — Не надо! — одновременно взмолились мы с Позовым. Однако нашего работодателя это не волновало. Ему нужен был смех! Зрительский смех. Он был его личным сортом наркотика.       Затем, когда после каждого заряда я явственно ощущал, как горят мои мышцы, как по венам проливается режущая боль, которая проходит так же быстро, как и возникает, я наконец понял, кто за мной всё это время пристально следил. И это было сродни тому же озарению как в этой игре с шокерами. Странно, что я раньше этого не понял, ибо этот человек сидел рядом, буквально на соседней сцене, и его серо-голубые глаза пристально сверлили меня.       Всё верно — это был Антон. И если раньше его взгляд не ощущался, сейчас я чувствовал себя будто голым перед ним. Импровизация отодвинулась на второй план, и вся моя концентрация переключилась на его мягкий взгляд. Мягкий ли? Или то был, скорее, нежный? Да, он был нежный вперемежку с радостным, я бы даже сказал счастливым взглядом.       Меня опять огрело током, и я-таки выпалил последнюю букву. Благо она оказалась верной, и нас с Дмитрием отпустили. В зале все ликовали и аплодировали, мы кланялись, а затем съёмки завершились.       Уже в гримёрке я решил, что мне всё это почудилось. Может, я подхватил простуду от Шастуна? Или просто свет софитов задурил мне голову? Так или иначе, раньше такого не случалось. Я никогда не терял концентрацию, никогда мои мысли ещё не были так плотно забиты одним и единственным человеком. Я поскорее смазал с себя лишнюю пудру, а затем хотел пойти в туалет к раковине, чтобы умыться, и перевести дух. Но тут меня перехватил мой работодатель. Его улыбку как раз-таки и можно было назвать мягкой. Он дружелюбно отвёл меня в сторону, и мы поболтали на тему моей концентрации во время последней импровизации. Я свалил всё на то, что, возможно, мог подхватить от Антона простуду, и тот, понимающе мне кивнув, строго наказал быстро выпить “терафлюшку для профилактики и парацетамолку для подстраховки”.       Затем, когда я уже было решил, что мне можно спокойно вернуться домой, меня остановил Шастун. Мы встали у самого выхода, и я видел, что тот слегка запыхается. Куда ему бежать за мной, когда он только с постели встал после болезни, я не понимал. Но в его лице заметно пришли перемены. Если ещё недавно он весь светился при взгляде на меня, сейчас Антон явно нервничал. Я это понял не только по взгляду, но и по характерным признакам вроде почёсывания своего затылка, и дрожащей нижней губе.       — Я вот чего хотел предложить. Ты же меня спас? Спас. А я тебе в благодарность ничем не отплатил.       — Да будет тебе. Не мог же я позволить твоей простуде сорвать съёмки, верно?       — И всё-таки я бы хотел отплатить тебе, — сказал он. — Давай поужинаем? В ресторане… за мой счёт.       — Ты что на свидание меня зовёшь? — поигрывая бровками, пошутил я в ответ. Он вместе со мной немного посмеялся, следом мы оба услышали, как судьбоносно заурчал мой живот. Дома меня что на ужин ожидало? Вареники с картошкой да пара котлет? Я решил, что могу съесть их в любой другой день, а приглашение отужинать на халяву в ресторане не каждый раз выпадает. — Так и быть. Веди меня в свой ресторан.       — Т-только давай не шибко там пошикуем? Зарплата-то у нас не резиновая, — говорил Шастун, выходя из здания вслед за мной.       — Обижаешь. Кому, как не мне, лучше всего известно то, как ты живёшь? Я удивляюсь, как ты до сих пор гастрит себе не заработал? У тебя же там космический запас Доширака. На всё население Земли хватит на сто лет вперёд.       — Ой, посмотрите-ка на этого аристократа! Доширак он не любит…       — Эээ! Вообще-то иногда я грешу его употреблением…       — И когда же это?       — Ну, на пьяную голову или, когда до ЗП осталось совсем чуть-чуть, а деньжат уже нет.       — Хах, а я на пьяную голову…       — Да я что не видел, что ли? — с ироничной издёвкой прервал его я. — Каждую пятницу, всего две кружки и уже в отрубе. Тебя постоянно до такси тащить приходится.       Так мы и прошагали до самого заведения, постоянно подшучивая и подначивая друг друга. Нам было комфортно вместе. Всё напряжение и неловкость исчезли. Его глаза сияли радостью, от чего у меня на душе становилось тепло, и я сам не смог перестать всё время глупо улыбаться.