акулы кусаются и робко улыбаются

Время близится к вечеру. Жалюзи не полностью зашторены. Пряный солнечный свет просачивается сквозь отверстия, расчёрчивая полосками кухонный стол. Ветер играется с занавесками и бахромой диванного покрывала. Цветы в горшочках на подоконниках звенят точно колокольчики, а когда на них попадают капли воды они ко всему прочему ещё и повизгивают. Наверняка от удовольствия, которое другие уж точно не получают в такие мгновения. В этом доме Джису заботится о растениях, и поэтому все терпеливо относятся к её заклинаниям. Даже к тем, которые вызывают недоумение, раздражают или пугают. Как эти «повизгивающие» цветочки. В большой и просторной гостиной стоит салатовый диван, который называют латук. Для каждого жителя «ведьминого» дома, коммуны, вполне ясно, если из какой-либо комнаты доносится «срочный сбор на латуке!», что речь идёт о собрании на диване внизу. В коммуне существует свой распорядок и обязанности, которые обязательно нужно выполнять. Одно из них дежурство. Дежурство – это когда трое волшебников или волшебниц бодрствуют всю ночь напролёт и, в случае происшествия или какой-либо беды, с которой к ним обращаются люди, троица действует. Они выступают в роли своеобразных спасателей. При этом никто не поднимает на уши весь дом, а самостоятельно, как ответственные лица, стараются оказать необходимую помощь. Таким образом молодые волшебники учатся принимать решения в чрезвычайных ситуациях и колдовать разумно и правильно. И сейчас время дежурства. Как и всегда строго соблюдаемое по списку, иначе нарушителя ждёт наказание, которое обычно придумывает Юнги. У него высшее квалификационное звание – волшебник первого лунного деления, – самое крутое и престижное, ну и помимо этого ему хватает наглости и беспристрастности для воплощения в реальность действительно мерзких вещей. Наверное, это какая-то глупая шутка, ну или совсем уж несмешная, потому что в этой ведьминское коммуне собралось достаточное количество людей с причудами. У каждого найдётся свой «неповторимый» талант от природы. Тэхён лежит на диване. Голова откинута на широкий, но твёрдый подлокотник, и с каждой минутой он отчётливее чувствует разрастающуюся боль, оттого как согнута его шея. – Liberâtum, – едва ли раскрывая губы, бубнит Тэхён. Мягкий серебристый луч света материализует из пустоты подушку, которая идеально устраивается позади шеи Тэхёна. Парень прикрывает глаза и довольно стонет. Левая рука полностью свисает. Пальцы перебирают шерстяную нитку бахромы. Тэхён скучает и слушает дыхание приближающейся ночи. Неторопливо она опускается на город. Ночь всегда звучит по-разному. Например, сегодня с улицы доносится шелест опавшей листвы и пока ещё далёкий рокот грозовых туч. В воздухе уже висит аромат дождя: Тэхён принюхивается и чувствует его щиплющую свежесть, а потом растягивает губы в улыбке. Тэхён не любит дежурить, и многие его в этом поддержат. Тем не менее он смиренно выполняет свои обязанности, вдавливая в свою голову мысль о том, что это необходимо для его навыков. К тому же, чувство, которое приходит в обмен на их отзывчивость и помощь людям, стискивает сердце и согревает его. Приятно быть полезным для кого-нибудь, видеть чужие улыбки и как страх с ужасом стираются с их лиц, а на их место обратно поселяются свет и покой. Тэхён вздыхает и принимается подпевать звучащей песни из радиоприёмника, висящего на кухне. Проходит ни один час. За окном успевает сменится тёплый ветер прохладным и кусающим, небо окраситься в густые тёмные цвета и нависнуть тяжёлыми гремящими облаками над улицами и зданиями. Музыка уже не разбавляет тишину, поэтому с дремотой бороться всё труднее. Чтобы не уснуть, Тэхён упражняется: надувает из своих пальцев бисерины воды, пытаясь создать их одинаковой формы и чистоты. Он по-прежнему лежит, но его глаза пекут из-за долгой концентрации и полумрака в комнате. Скрип двери разбивает комфортную тишину. Фонарный столб подсвечивает фигуру на пороге. Яркие лучи безжалостно ударяют в тэхёновы глаза. Человек кажется чёрной неживой картонкой, силуэтом, пока не начинает двигаться и наконец проходит внутрь. Тэхён щурится и узнаёт ночного гостя. – Ты опять отлыниваешь, – серьёзным и строгим тоном произносит Тэхён и садится, буравя взглядом человека. Чонгук надсадно вздыхает, поворачивая голову к дивану. Он выходит на полоску блеклого света, что струится из настенного светильника. Ладонь хватается за набалдашник балясины, пальцы стучат по дереву, и эта мелодия звучит остро и громко в большом помещении гостиной, соединённом с кухней и коридором. Кроме них здесь больше никого нет. Прямо сейчас Джису, также дежурящая в эту ночь, занята медитацией наверху в своей комнате. Тени на чонгуковом лице выразительно подчёркивают его губы и практически полностью затемняют один глаз. Чонгук долго и молчаливо смотрит на Тэхёна. Напряжение, разрастающееся между ними, колючее, как терновая лиана, и плотное, как дым; оно проникает внутрь, сдавливает и царапает спокойствие, вынуждая его уйти. Каждый чёртов раз это происходит и тем самым жутко бесит Тэхёна. – Что, прости? – доносится гнусавый мягкий голос Чонгука. В нём слышится привычная насмешка. Тэхён стискивает челюсти и выдыхает через нос. – Я сказал, что ты снова гуляешь в то время, как другие выполняют свои обязанности. Между прочим, одинаковые для всех. Чонгук показательно фыркает и прислоняется к лестнице, скрещивая руки на груди. – Не моя проблема, что ты не умеешь изворачиваться и вечно следуешь правилам. – Ты просто легкомысленный придурок, который до сих пор не осознаёт важность этих самых правил, – довольно громко озвучивает свои мысли Тэхён и поднимается на ноги. Наклоняется к журнальному столику за очками, избегая встречаться взглядом с Чонгуком. Массивная резина на ботинке ударяется о половицу. Чонгук раздражённо пыхтит, точно бык. Он резко хлопает ладонями, и лампы в люстре на потолке зажигаются и заливают гостиную светом. Тэхён сжимает веки. Его и без этой яркой пытки ноющие глаза просто норовят лопнуть: он пробует часто моргать, дабы дать себе привыкнуть. В темноте было гораздо уютнее. Однако теперь их можно разглядеть во всей красе. Обоих. Признающих и силу, и внешность друг друга, но, конечно же, не в лицо и далеко не всегда. – Ну что ты пристал ко мне? – спрашивает Чонгук, мыча от досады. Он шаркает подошвой и подходит к креслу с цветочной обивкой, падает в него и запрокидывает ноги на подлокотник. – Постоянно читаешь мне мораль. Для этого у нас есть Намджун или Юнги. Но даже им не приходит в голову сверлит мне мозг каждый грёбаный раз, когда мы видимся. – Потому что это без толку, – едва слышно произносит Тэхён. – Чего, блин? Чонгук кривится: его нос покрывается складочками, а брови сходятся вместе. Он вытягивает шею, возмущённый и оскорблённый. Если не обращать внимание на его строптивый и неуправляемый характер, то он временами выглядит очень мило и забавно. Тэхён чешет нос, прикрывая свою усмешку, и поправляет съехавшие чуть вниз на переносице очки. Он шлёпает босыми ногами к пустому, ничем не занятому подоконнику. Его любимому именно потому, что там можно сидеть и любоваться открывающимся видом на сад. Парень садится на хаотично разбросанные подушки и выглядывает в окно. Совсем рядом в стороне вспыхивает кривая линия молнии, а за ней по пятам следует гром, бьющий молотом по чему-то тяжёлому и звонкому. – Мне не нравится, что ты позволяешь себе подставлять нас, Джису и меня, – спокойно делится Тэхён, всматриваясь в очертания пышного куста, листья которого медленно жухнут. – Это просто нечестно и чересчур эгоистично. Безмолвие неприятно скребёт внутри. Тэхён напрягает спину, полагая, что волнение рассыпется. Но всё зависит от Чонгука и его издевательского молчания. – Я никого не подставляю, – наконец тихо отзывается Чонгук. – Просто я выхожу гулять, потому что здесь иногда я чувствую себя заточённым. Ещё тише, слабо и боязливо. Голос дрожит, невзирая на то, что Чонгук известен своим превосходным контролем над эмоциями и силой. – Иногда мне интересно наблюдать тот мир, в котором живут обыкновенные люди. Знакомиться с ним, предсталвять себя его частью, позабыв о существовании магии. Тэхён оборачивается и озадаченно таращит глаза. Не то чтобы он не понимает, о чём говорит Чонгук, но такая откровенность слегка настораживает. Парни встречаются взглядами. Соприкасаются. В этой битве взглядов они не намерены никого ранить. Тэхён – тот, кто первый улыбается уголками губ. Чонгук отвечает ему тем же. Чуть менее решительно и робко. Может показаться, что эти двое вечно соперничают, гавкаются и воистину плохо ладят между собой и в то же время они, возможно, сами того не зная или ещё не понимая, обладают крепкой и доверительной связью. Мгновение всегда такое хрупкое и зыбкое: растворяется так же стремительно, как и звук. Чонгук шмыгает носом и резко отворачивается, сдувая с глаз свою густую шоколадную чёлку. Он делает так, что ласковый ветер касается и тэхёновых щёк, обдувает их и целует. Тэхён видит, как украдкой Чонгук косится в его сторону, и ухмыляется, покачивая головой. – Не пялься, придурок, – брюзжит Чонгук. – Да на что пялиться? – Заткнись! – А то что? – дразнится Тэхён, имитируя высокий разозлённый голос Чонгука. Вместо всяких слов Чонгук просто показывает, что будет – хлёсткий удар ветра тут же сбивает с переносицы Тэхёна очки, царапая кожу. Те падают на пол. Тэхён хватается руками за ушибленное место. В мгновение ока злость затуманивает рассудок, в первую очередь из-за того, что Чонгук вообще посмел пойти на такой поступок. – Aquarius circum, – чётко произносит Тэхён, и в его руке образуется водяной шар размером с теннисный. Не колеблясь, он швыряет его в Чонгука и попадает в вовремя выставленные перед лицом руки. Жаль, что мокнет только рукав пальто, и брызги в основном летят на пол и обивку. Чонгук моментально вскакивает на ноги. Его брови насуплены и пальцы сжимаются в кулаки. В мыслях проносится несколько вариантов заклинаний: от безобидных и смешных, вроде опухшего языка до полноценных защитных и атакующих, требующих неукоснительного разрешения и одобрения магической комиссии. Парни двигаются в ожидании внезапного удара или чего-то ещё. Аккуратно обходят предметы мебели и не спускают друг с друга глаз. Сверлят и желают проучить – каждый за своё. Однако у Чонгука глаза блестят пленительно и сковывающее. Злится он или радуется, он всегда пронзает ими насквозь. Тэхён ненавидит попадать в ловушку этих глаз. – И почему ты такой? – Какой? Тэхён останавливается и опускает свои ладони на мягкую диванную подушку. Выражение его лица меняется: в себе он чувствует смятение и растерянность, будто слова растворились, и теперь обрамить свои соображения и чувства он не способен. В самом деле, какой Чонгук в его представлении? Тэхёновы глаза бегают по узорам на расшитом покрывале. Слышно, как нетерпеливо дышит Чонгук и как его плотная горячая аура наступает. – Извини, – вдруг говорит Тэхён. Уголки его губ печально опущены, ещё ниже чем естественная форма, – я колдовал сгоряча. Так нельзя. С десяток секунд ничего не происходит. Тэхён лишь внимательно наблюдает за парнем напротив себя. Чонгук разжимает свои кулаки, вздыхая. Взгляд его преисполняется усталости, тускнеет и задерживается на журнальном столике. Ворох исписанных листов и ваза с печеньем удивительным образом помогают утихнуть сковывающим гнетущим ощущениям. Злость слишком часто овладевает его сознанием, и, не сознаваясь никому, Чонгук боится, что однажды сердце его окутают мрачные тени. И всё же он борется с этим. Чонгук молчаливо разворачивается и идёт к обеденному столу, отодвигает один из стульев и сбрасывает с плеч своё шерстяное пальто, скидывая его на соседнюю спинку. Задравшиеся короткие рукава футболки он быстро поправляет, чтобы не успели заметить, но Тэхён талантлив в умении обращать внимание на казалось бы неприметные детали и на то, что люди стремятся скрыть. Он видит крупный лилово-красный синяк на чужом плече. Этот цвет контрастирует с розовато-бежевой кожей и серой тканью футболки. Тэхён отворачивается, ощущая, как его чуткое эмпатическое нутро реагирует. Горечь обжигает стенки желудка, а сердце гулко стучит. Снова эти синяки и царапины. Со всеми периодически случаются траблы, но, судя по Чонгуку, он их будто ищет нарочно. Напарывается на них, словно по собственному велению сердца ступает по разбитому стеклу, чтобы пораниться; чтобы, возможно, обратить на себя внимание, которого ему недоставало в детстве или, возможно, этому есть совершенно другая причина, о которой Тэхёну никак не догадаться. Весьма противоречиво то, как Чонгук всячески изворачивается, не позволяя кому-либо жалеть себя, при этом он не стремиться покинуть дом. Тэхён давно понял, что Чонгук ценит ведьмину коммуну и ребят, но, как и многие неуклюжие и растерянные от избытка непонятных вещей дети с чистыми добрыми сердцами, он ещё не знает, как проявлять свою привязанность и только этому учится. – Можешь пойти и заняться своими делами, – предлагает Чонгук и грузно валится на стул. Лезет в карман своих чёрных брюк выуживает пачку сигарет с зажигалкой. – Я подежурю тут. Ребята постоянно договариваются между собой, кто и сколько будет проводить времени внизу, пока у остальных будет возможность подремать или уделить время практикованию, книгам или развлечениям – тому, чем каждый посчитает нужным заняться. Все понимающее относятся ко вкусам, предпочтениям и личному пространству. Тэхён думает, что лучшим решением сейчас будет оставить Чонгука наедине, поэтому двигается к лестнице. Ладони он прячет в карманы широких штанов. Надетая на нём свободная рубашка в розово-чёрную полоску удерживает тепло там, где прижимаются к рёбрам тэхёновы длинные руки. Чонгук следит всё то время, что Тэхён уходит. Смуглая, тёплая и наверняка бархатная кожа выглядит упругой и гладкой, на шее она особенно чувственно натягивается и манит прикоснуться. Подобные мысли вынуждают Чонгука смутиться и закусить губу. – Я буду наверху, если что, – сообщает Тэхён, обернувшись неожиданно. Его глаза не менее очаровательны и красивы, смотрят прямо, без стеснений и по-доброму. В них Чонгук видит отражение собственной слабости, и это его пугает. Тэхён кивает и салютует знаком победы. Позади слышится скрежет ножек по кафельному полу. – В этих очках ты похож на Джеффри Дамера*. Тэхён не оборачивается, но хмыкает с улыбкой. Он знает, что в эту секунду Чонгук лукаво ухмыляется ему в спину. – Тогда тебе стоит бояться меня, сладкий мальчик. Скелеты моих жертв я храню в шкафу. Чонгук закашливается и кричит о том, что из Тэхёна такой же маньяк, как из Юнги балерина, и что это отстойно, и что он обязательно наколдует целое семейство лягушек ему в кровать, когда тот будет меньше всего это ждать. Снова мигает молния и гром обрушивает на город своё грозное устрашающее недовольство. Слегка скрипит дерево в половицах. Тикают настенные часы. Вода в кранике изредка капает в умывальник. По очереди Чонгук крутит кольца на своих пальцах и неотрывно глядит на мелкие царапины и покраснения на коже. Тэхён щёлкает пальцами в карманах и стучит пятками, поднимаясь к себе. В это мгновение они улыбаются, хотя и не могут видеть улыбок друг друга.