акулы кусаются и робко улыбаются

Крохотные синие бабочки летают над головой. Они садятся на плетённые верёвочки, деревянные перила и свободные поверхности. Туда, куда не достают руки людей. Растения в подвесных горшках испускают сладкий цветочный аромат, что мещается с острым травяным запахом мази. Чонгук вдыхает его и морщится, когда Джису втирает новый слой в его плечо. Шипит и куксится. – Прекрати капризничать и потерпи, – ругается девушка, сдувая с лица несколько тёмных выбившихся из-под пёстрого платка прядей. – Хуже ворчливого Юнги. – Ну, ты сравнила, – фыркает Чонгук. Одна из заколдованных бумажных бабочек садится ему на нос, и он мотает головой, отгоняя её. – В этом парне заключена душа столетий. Такая мудрая, старая, порой жутко скучная. Джису цокает языком. Её тёплые ловкие пальцы, как у пианиста, осторожно касаются и обводят ореол синяка. – Тебе не кажется, что Юнги бы не понравилось то, как ты говоришь о нём за его спиной. Слегка ублюдская характеристика, не находишь? Чонгук шумно вздыхает и закатывает глаза. Негодование самого старшего в их коммуне волшебника он уже ощущал на себе и не раз. Однако в этом доме должно же, по идеи, существовать подобие демократии, свободы слова? И, чувство юмора, в конце концов. – Это не оскорбление, а шутка, – заявляет Чонгук и морщит нос. Джису неосознанно щекочет основание шеи рукавом своей кофты. – Ведь все знают, даже сам Юнги, как мы любим его и его старпёрские замашки. Джису прыскает, не сдержавшись, и тем самым частично достаёт своими слюнями до сидящего в деревянном кресле Чонгука. То, нечто холодное и мокрое на его щеке, вызывает желание испепелить девушку взглядом. Так Чонгук и поступает. – Мои слюни – не отрава, так что не кривись. А ещё, тебе стоит знать, что ты безумно милый и смешной, когда злишься и когда не ведёшь себя как настоящий дурак, – улыбается Джису и щипает Чонгука за нос, вытирая его щеку. Но затем хмурит брови и зарывается пальцами в чонгуковы волосы, оттягивая их. – И не когда тебя так и тянет вляпаться в какое-нибудь дерьмо. Сиплый голос Джису звенит в голове. Угрюмые и не примирительные нотки, спрятанные в сказанном, совсем не присущи добродушной, прямолинейной и бойкой девушке. Сейчас она просто хочет обратить внимание Чонгука на собственное поведение, порой вызывающее беспокойство и вопросы. Джису удивительна, ведь у неё всегда хватает сил и на хозяйские хлопоты, и на магические эксперименты и практику, и на заботу о других. На заднем дворике что-то происходит: из куста шиповника вдруг показывается лохматая каштановая макушка. Хосок буквально вылезает из подстриженного растения и принимается отряхивать свои болотные штаны и жёлтую футболку с надписью «ведьминское сообщество за равноправие и толерантность, фак э». Выглядит он при этом весьма потешно: размашистые движения, лёгкий налёт неуклюжести и громкое неразборчивое бормотание. Талант Хоска состоит в том, чтобы накапливать и делиться лучами с другими, а какие это лучи – каждый решает сам для себя, знакомясь и становясь ближе с парнем. Но практически все сходятся во мнении, что это похожее на гигантскую обволакивающую энергию тепла какой-нибудь ближайшей к нашей Солнечной системе звезды. Хосок – он просто сосредоточение света, временами надоедливый и удивительно остроумный. Хосок щурится из-за плохого зрения, раскрывая рот и, кажется, ловя туда мошек. Чонгук чувствует, как дрожат его губы от желания рассмеяться. Второй по старшинству в доме парень размахивает собранными листьями и широко улыбается. – Эй, вы там! Не хотите совершить пожертвование своим свободным временем во имя добра? – Какого добра? – кричит Джису, упирая в бок руку. – Собрать ещё кучу можжевельника и шиповника для твоей эксклюзивной коллекции? Хосок озадаченно раскрывает рот. – Ну, не только, – бубнит тот, надувая губы. – Ведь это и для общего дела нужно. Стоит упомянуть, что Хосок – вероятно, первый в коммуне повернутый на приготовлении всяких снадобий, зелий и противоядий. Джису ему всё же уступает. Неоспоримый фанат гербария. Ave, гибискус и остальные фотосинтезирующие братья и сёстры! Прямо сейчас Джису в очередной раз подшучивает над другом, потому что её умиляет то, как Хосок глубоко и трепетно относится к своему хобби, а порой и чересчур рьяно и надоедливо, как истинный зануда, донимает всех рассказами о истории ботаники и комбинациях в икэбане. – Кто-нибудь в курсе, чем сейчас занят Тэхён? – Хосок как ни в чём ни бывало продолжает подбирать с земли стебли и листья. – Он всё ещё спит после дежурства. А что? Крик Джису звенит над ухом. Чонгук отстраняется и неосторожно ударяется другим плечом о стол, стоящий рядом. – Уж мне этот ребёнок никогда не отказывает. Золотое сердце, – утверждает Хосок. Это становится последним, что он говорит ребятам, погружаясь с концами в своё супер увлекательное занятие. Несколько минут в свои руки заполучает тишина. Слышится лишь тихий шелест деревьев и шарканье тапочек Джису. – Меня беспокоят ваши вечные ссоры с Тэхёном, – наконец говорит девушка с тяжёлым вздохом. Чонгук косится на подругу, которая заканчивает процедуру, вытирая остатки мази с кожи на плече и своих пальцев. Жёлтоватые пятна остаются на белом полотенце. – При чём здесь это? – чуть резче, чем стоило бы отзывается Чонгук. – А ты сам не догадываешься? В ответ молчание. Чонгук трусливо уводит взгляд, принимаясь наблюдать за бабочками. За этими маленькими и беззащитными существами, которых не спасут их лёгкость и красота, если ливень вздумает залить их крылья. Двое, особо юрких и бойких, отделяются от группки, сталкиваются, налетают друг на друга, будто соперничают за право сесть на край стола. Туда, куда пробивается луч солнечного света. Чонгук усмехается, наблюдая эту борьбу, и вспоминает пронзительный взгляд больших карих глаз, идиотские и смешные очки, густой въедливый аромат фундука и горы книг в чужой комнате. А затем кое-что другое. Кажется, что это происходит случайно, но пусть Чонгук не обманывается, потому что он специально вспоминает. Он прикрывает глаза и видит кое-что запретное и откровенное, то, что заставляет его сердце содрогаться и стучать громко. Он видит влажные и потускневшие волосы, с которых на щеки, переносицу, скулы и губы стекают капли воды; видит, прилипающую к телу рубашку, собирающуюся складками и акцентирующую внимание на плоском животе, впадинке пупка и сосках; видит, как вызывающе твёрдо и напористо на него смотрят. Тогда Чонгук не разгадал ни одну эмоцию в чужом взгляде, и потому испытывал жуткий приступ неловкости и неуверенности. Это произошло в обыкновенный день, когда Чонгук вздумал неудачно пошутить, использовав водную стихию, которая ласкова и уступчива с Тэхёном, но не с ним. После того случая они оба простыли, потому что мокрыми им пришлось добираться с задания в отдалённом районе города. И, чёрт возьми, Тэхён был невозможно собран...и прекрасен. Казалось, сила и выдержка струятся по его венам и образуют невидимую плотную ауру вокруг него. На эту выходку Чонгука он отреагировал парой глумливых фраз и шуткой о тупости устроенного. Чонгук зажмуривается и прогоняет воспоминание. Распахивает глаза и пробует сосредоточить расфокусированный взгляд на одной из деревянных балок, что удерживают крышу веранды. Джису задумчиво хмыкает где-то над ухом и затем уже садится в кресло чуть поодаль, ближе к двери в дом. – О чём ты только что мечтал? – ухмыляясь, спрашивает она. В её ухмылке скрывается что-то странное и озорное. Чонгук смотрит в лицо подруге, не раскрывая рта. Он не может сказать ей правду. Но, кажется, Джису это и не нужно: она смотрит на него и словно понимает больше и глубже, чем сам Чонгук понимает себя. – Ты покраснел, между прочим. – Что за бред? – негодует Чонгук и спешит занять себя хоть чем-то, неловко застёгивая пуговицы на рубашке. Джису улыбается широко и триумфально, закусывая губу. Раскрытая ладонь ловит подбородок, и она прячет часть лица за пальцами, наверное, чтобы поулыбаться вдоволь. Её глаза хитро блестят. – Тебе не обязательно говорить со мной, но следовало бы с тем, кто является причиной этого, – выражает свою точку зрения Джису прямо и спокойно, улыбаясь одними уголками. Пальцы играются и перебирают медный кулон – символ солнца. Она продолжает: – Это будет честно и, вероятно, поможет разрешить возникшие сложности. – Я не понимаю, о чём ты говоришь, – отмахивается Чонгук, не согласно мотая головой. – У меня нет никаких сложностей и я ко всем отношусь нормально. Одна из синих бабочек садится на колено Чонгука. Джинсы порванные на коленках, поэтому он может чувствовать прикосновение бумаги к коже. В его груди волнительно, под рёбрами, дрожит. Чонгук стискивает пальцы. Джису разводит ладонями, как бы показывая, что она не станет вмешиваться, потому что это полный отстой, когда люди самостоятельно всё усложняют. – Как скажешь, но с Тэхёном тебе стоит вести себя более уважительно и терпеливо, – говорит Джису, бросая беглый взгляд на друга, но хватающего чтобы пронзить, и возвращает его к свои браслетам, фенечкам и бусинкам на руке. – Думаю, он заслуживает этого, а также думаю, что ты со мной согласен. Чонгук согласен. Однако. То, что творится между ним и Тэхёном охарактеризовать слишком сложно – простые слова непозволительная роскошь для этого. Если поразмышлять, то в этом много путаного, много напряжения и нарочного замалчивания, углов и острия, много всплесков и искр, а ещё головной боли из-за всего этого. И требует этот микс-ниток-и-иголок осмысленности и анализа, после которого, разумеется, их отношения изменятся. Ну, а что если в худшую сторону? Этого ему бы точно не хотелось. Чонгук массирует виски и разминает шею, избавляясь от солей. Хруст приносит лёгкую боль и наслаждение. – Да пофигу, – вырывается у него скорее из желания, чтобы его оставили в покое, а не из искреннего осознания необходимости изменить свой стиль поведения. – Хотелось бы верить, что всё-таки что-то изменится, – вздыхает Джису и встаёт. Она снимает платок с головы, что был завязан банданой, и взъерошивает электризующиеся шоколадные волосы. Такие же как и у Чонгука, но гораздо приятнее на ощупь и которые так ей идут. – Sistere, – безапелляционно произносит Джису. Все бабочки одновременно застывают и собираются в небольшую стопку на столе рядом с тарелкой яблок. Синий красиво сочетается с красным. – Не упрямься, пожалуйста, – мягко просит Джису и ловит подобие кивка от Чонгука. С облегчённым «ну, вот и отлично» стучит домашними тапочками, подходя к большому керамическому горшку денежного дерева. – Пф, и не собирался, – нагло врёт Чонгук. – Это его призвание. Внезапно низкий хриплый голос доносится из-за створчатой резьблённой двери дома. Чонгук устремляет глаза на встрявшего в диалог Тэхёна. Остатки сна ещё не совсем ускользнули из глубоко тёмных глазах, губы слегка опухли и розовеют. Пижама молочного цвета в чёрный горошек. Светлые волосы в беспорядке. Тэхён весь день отсыпался и поднялся лишь к вечеру. Прямо тогда, когда Хосок увлечённо пополняет свою коллекцию «мечты юного натуралиста» и не прочь завлечь отзывчивого Тэхёна; и когда Джису и Чонгук удумали весьма изворотливо и не в открытую обсуждать грёбаную красноту чонгуковых щёк. – И тебе добрый вечер, соня, – Джису успевает улыбнуться и чмокнуть Тэхёна в щеку, а потом добавить с лаской и теплотой: – Не будь так категоричен по отношению к Чонгуку. Он может удивить нас всех. Тэхён бесцветно хмыкает. Совершенно не убеждённый. Чонгук встревает, разозлённый такой реакцией. – Не я один тут должен отдуваться. – Ты ещё ножкой топни, – глумится Тэхён. – Пошёл ты, – рычит в ответ Чонгук. Отворачивая голову, он ёрзает на стуле и шаркает ботинками по каменной плите. Джису выставляет руки перед метающими друг в друга молнии парнями. – Перестаньте! – переводя взгляд с парня на парня, девушка подмечает: – Всем нам следует относиться друг другу с уважением и добротой. Не догадываясь, куда конкретно, Чонгук чувствует явственно, как Тэхён смотрит на него. Но постепенно дымовое, удушающее облако и неприятно щекочущее, гадкое чувство развеиваются, когда в голосе Тэхёна преобладает больше спокойствия, чем намерения подстегнуть. Тэхён уступчиво подмечает: – Мы все должны прилагать усилия. Ради помощи другим и ради нас самих. – Верно, – подхватывает Джису с улыбкой. – Ведь мы делаем добро по собственной воле, а это требует усилий и энергии, поэтому мы должны заботиться друг о друге. Чонгук косится в бок друзей, не поворачиваясь. Ему кажется, что он сейчас очень далеко от них, хоть они и стоят в паре метров от него. Словно он стоит на палубе отдаляющегося от пирса корабля. – Тэхён! – вопит радующийся появлению младшего Хосок и тычет пальцем на букет в своей руке. – Составишь мне компанию, дружище? – Конечно. Дай мне пять минут, – Тэхён отвечает, улыбаясь со всей теплотой, которую не жалеет для друзей. Благодаря добродушие в голосе и улыбке верится, что Тэхёну хочется провести время с другом, помогая, даже если это чёртово собирание цветочков. Прежде чем пойти и переодеться в более подходящую для гулянья по саду одежду, Тэхён бросает взгляд на Чонгука. Напряжение вновь начинает нарастать. Лицо Тэхёна, да и весь он, обладает некой незримой властью над Чонгуком. Вызывает противоречивые, запредельные по своей силе чувства. Даже эти уродские очки придают очарования этому праведнику. Даже если их размозжить об пол и разбить тэхёновы губы, наблюдать проступающую сквозь раны кровь, даже так Чонгук не будет находится в выигрыше. Что-то потаённое и могущественное, скрывающееся в недрах, подсказывает ему, что Чонгук соскользнёт в пропасть и вопьётся в эти губы. После чего у него уже не будет шанса солгать и увернуться, нагрубить или проигнорировать. Такого расклада Чонгук опасается безумно. Чонгук всячески отползает от пропасти, в которую его медленно, но упорно затягивает. Их плечи неудачно соприкасаются в дверной коробке. Ветер касается воды. Нежно.