Меня тут не ждали? Вам же хуже.

Дни поскакали бешеными тушканчиками. Не успел оглянуться, как пролетело две недели. Откуда-то навалились какие-то многочисленные дела-дела, вокруг нас – одна суета бестолковая и разговоры без умолку. Первые три дня после того злополучного нападения меня с мужьями не дергали, что, в принципе, было понятно: нам физически необходимо было быть вместе, даже Шан, с утра попытавшийся обсудить с герцогом какие-то не терпящие отлагательств дела, не выдержал и вернулся в спальню. Я же, после своего невероятного приключения, тупо провалялся в кровати, вынужденный следовать предписанию непрошибаемого лекаря. Как он и предполагал, уже к вечеру первого дня я мог более-менее внятно говорить и без опаски открывать глаза, в мышцах оставалась слабость, но незначительная. С утра второго дня от недомогания не осталось и следа, я был бодр и свеж, как огурчик. Но зануда Арловас, осмотревший меня, был категорически против того, чтобы я раньше времени начал двигаться, и на мой неосторожный вяк, мол, себя превосходно чувствую и совершенно здоров, выдал получасовую пламенную тираду о бестолковых и неразумных пациентах, лезущих куда не просят и знающих все лучше опытного лекаря, более двух веков приглядывающего за отпрысками клана ллеш Наивер. В общем, док сказал лежать – и я лежал. Хорошо хоть, не догадался веревками к постели привязать, а то с него сталось бы. Не знаю, откуда только силы взялись, но день я кое-как вытерпел. Рилайс с Шаном, дабы отвлечь меня, взялись обучать правилам игры в лхетош. Эта мозголомка и правда отвлекла до ужина, заставив позабыть обо всем. Вечер и ночь я еле-еле пережил, стараясь не смотреть в сторону мужей, благоразумно не затевающих потрахушек и лежащих смирненько рядышком, в пижамках, укутавшись по самый нос. Но хотелось же! Вот как нарочно, сказали – нельзя, так тут же приспичило так, что хоть вой… На третий день я проснулся, готовый ко всяческим свершениям, особенно постельным, но бдительный старикашка был тут как тут и с самого сранья заново промыл мозг, причем не только мне, но и мужьям, на тему: как следует вести себя благоразумным пациентам и их осмотрительным мужьям, заодно настращал самыми жуткими последствиями. Я не впечатлился. Но мои ненаглядные, подзуживаемые осторожным Рилайсом, повелись, как миленькие, и все мои телодвижения пресекали на корню, развлекая, вернее, пытаясь развлечь светской беседой. Какая к херам, беседа, когда у меня стоит колом! А они, гады послушные, мало того, что сами ко мне не прикасались, так и мне не давали руки распускать, напряжение сбросить. В итоге, так и пролежал в кроватке целый день, скрипя зубами, мучаясь от хронического возбуждения и систематического недотраха, дуясь на мужей, что послушали старого мудрилу, и считая минуты до вечера, терпеливо ожидая, когда уже будет можно. Вечером Арловас, великодушно похмыкав, с изрядным сожалением в голосе постановил, что я и правда, кажется, совершенно здоров, и в его услугах больше не нуждаюсь. Моей радости не было предела. Едва дождавшись, пока лекарь выйдет за порог нашей спальни, с голодным рыком набросился на Льиора, сидевшего ближе всех. Ну, а потом… Потом мы устроили конкурс на скоростное раздевание, с последующим целованием победителей и проигравших, и прочими занимательными играми. Мои мучители как с цепи сорвались, заласкав, вылизав и зацеловав меня всего, от пяток до ушей. Такого, чтобы они настолько зацикливались на мне, забывая про себя, еще не было. Они раз за разом доводили меня до грани, и я срывался на крик, улетая от кайфа. Казалось, что родные мои никак не поверят, что со мной все хорошо и я с ними рядом. На следующие два дня мы честно выпали из общественной жизни, отрываясь за все прошедшие дни, вынужденно проведенные порознь, без возможности коснуться друг друга, правда, их на мне уже так не клинило. В общей столовой, когда мы нашли в себе силы выползти из спальни к завтраку, наше появление вызвало волну шуток и подтруниваний. Начал уважаемый папа-герцог, который после самого радушного приветствия и пожелания приятного аппетита, невинно так поинтересовался, не желаем ли мы сменить комнаты. Я, не сразу поняв, в чем дело, поинтересовался, с какой такой стати нас переселяют. На что тот с ехидным выражением лица поведал, что кое-кто разумный и мудрый, не будем показывать на крылатого пальцем, забыл поставить защиту от прослушивания, и в результате весь замок больше суток, пока герцог пытался пробиться и установить полог, имел несказанное счастье убедиться в том, что в нашей семье не имеется абсолютно никаких проблем с отдачей супружеского долга, да и ремонт в комнатах Рила уж пару дней как окончен. Честно, так стыдно мне давно не было. Получается, что все слышали, как сильно мы соскучились друг по другу. А потом завертелось, закрутилось, как колесо. Шан, как и прежде, заручившись поддержкой герцога, решал какие-то бесконечные дела, что накопились за время его отсутствия. Он получил ответ от своей семьи, его родные были счастливы и незамедлительно желали видеть сына, убедиться в том, что он жив и здоров. Шан даже с ними как-то пообщался в режиме онлайн, я, честно, не очень понял механизм связи, хоть тот и старался как можно проще объяснить, даже замечания и пояснения Рила не помогли. Единственное, что я понял – за долгие годы семья Шана поменяла настройки для доступа, отчего он не мог поговорить с ними сразу, когда спало проклятье, хотя я бы не поручился, что моя интерпретация верна. Как бы то ни было, наши новые родственники страстно желали сей же час познакомиться с нами и как следует отблагодарить спасителей любимого непутевого сына. Ждать месяц, пока мы к ним доедем, они не хотели и грозились прибыть на столичный прием. Нам оставалось только крепиться и уповать на то, что мы ту встречу переживем. Кстати, Шан таки нашел время и разобрался с моим телефоном. Это было и легко и сложно одновременно. Да, пополнить заряд можно было, но нам не хотелось каждый раз, подключая его к зарядному кристаллу, светить иномирской техникой. Ведь тут народ весьма образованный, разобраться с непонятным агрегатом проблем не составит: Шан за час разобрал и собрал его обратно, а Рил подсказывал ему, что и куда вертеть. Было принято решение перенести музыку на здешние музыкальные кристаллы - круглые красные ограненные шарики. Своим сходством с вишней они меня весьма позабавили. Перенос музыкальной коллекции занял четыре дня, и наутро пятого Шан преподнес мне приличную шкатулочку, этак сантиметров двадцать на сорок. В шкатулочке рядочками лежали горошины-кристаллы на специальных дощечках с углублениями под кристаллы. Всего в коробочке поместилось шесть ярусов этих дощечек, на каждом ярусе – по пятнадцать рядков, в ряду – по двадцать кристаллов. А чтобы не мучиться, перебирая горох в коробке, на крышке шкатулочки было встроено что-то вроде меню, визуальное, с набором ненавистных мне закорючек, и звуковое, проигрывающее первые аккорды песни. Шан сделал группировку мелодий по типу музыки, инструменталка – отдельно, рок – отдельно, и так далее. Не совсем точно получилось, но на первое время этого было более чем достаточно, а потом я собирался довести получившуюся фонотеку до ума, потому как сейчас найти нужную мелодию было невозможно, только перебирать все подряд и надеяться, что нужная попадется быстро. Правда, чтобы как-то упорядочить коллекцию, поименовать каждую песню, указать автора, альбом и т.п., мне необходимо было выучить алфавит. Устных команд шкатулка не понимала, названия вводились вручную. Но подобное было не к спеху. Рилайс всеми силами старался помогать дракону, ведь на их плечи легло утрясание множества мелочей, возникших в связи с созданием клана. От нас с Льиором тут помощи не было никакой, мы только и могли, что поддержать их морально. Кроме того, Рил не хотел прекращать наши занятия, и после обеда мы с рыжиком, как прилежные ученики, разучивали алфавит, а я – ещё и язык. Коварный кошак придумал дивную фишку: оставлять меня на несколько часов с утра, как раз после завтрака и до обеда, без переводчика, вынуждая пыжиться и пытаться понять, что говорят окружающие. К чести замковой прислуги и прочих служащих, они не смеялись, а помогали мне, порой по нескольку раз медленно повторяя слова. Как бы я ни сердился на такую вольность, но вынужден был признать, что таким макаром язык учится в разы быстрее, и за какую-то жалкую неделю я уже понимал простые и часто встречающиеся слова вроде «пойти», «принести», «встать-сесть» и тому подобное. Но, увы, с письмом дело почти не двигалось. Дурацкие закорючки были одинаковыми, и всё тут, а уж всякие точечки и черточки над очередной загогулинкой и вовсе оставались где-то за гранью моего сознания. Правда, Льиор так же зависал, так что было не слишком досадно. Прошедший бал для нас имел долгоиграющие последствия. Все наши вечера практически до самого столичного приема были расписаны. Мы ходили в гости. В целом, это было даже интересно - познакомиться с местной аристократией в более неформальной, так сказать, обстановке. В череде вечеров мелькнули два шумных и пафосных приема, когда мы вновь были объектом пристального внимания, но отказаться от приглашения мы, увы, не могли. Однажды мы посетили местный театр, расположенный в Джейсаре. Суть постановки я не понял, куча иносказаний и знаковых жестов, эмоций просто прошли мимо. Рил пытался мне на ушко рассказывать, но я не особо вникал. Ну и что с того, что нежно-зеленый цвет платья героини означал её негодование недалеким поклонником? А три деревца на сцене значит появление возможного недруга у мужа героини. Морока одна… Спасало только одно. Вдруг обнаружилось, что друзья старших братьев Рила приняли нас в свой круг, так сказать, и мы нередко пересекались с кем-нибудь из них в многочисленных гостях. Да и не раз, и не два нас вытаскивали на дружеские гулянки. Вот тут мы и отдыхали душой. С ними можно было не манерничать и позволить себе немного отвлечься. Правда, кое-кто крайне памятливый вспомнил неосторожно брошенную фразу Рилайса касательно обучения всех желающих вальсу… Желающих оказалось много. Пришлось остудить пыл особо рьяных, пояснив, что за оставшиеся до приема пару недель я их смогу обучить разве что азам, базовым движениям, а после мы уедем к родным Шана и неизвестно, как скоро вернемся. Каюсь, мне не особо вняли, клятвенно заверив, что талантливая молодежь запомнит всё, что требуется, а уж потом, буде возникнут вопросы, они сами найдут меня. Только и оставалось, как сдаться и показать движения. Шан также разочаровал новоявленных балетоманов, заявив, что им никто не позволит показать этот танец в обществе, потому как он слишком тактильный, правда, помешать вальсировать в дружеском кругу им никто не может. Я обратил внимание, что от Льиора перестали шарахаться, и Шан, довольно щурясь, рассказал новую хохму. Оказывается, премудрый герцог на балу запустил новую сплетню, мол, младший муж сына - никакой не райцес, а простой оборотень с невинным рогатым зверем вроде какого-то местного олененка, а что рожки блестят – так он перед любимыми мужьями старается, выделывается и подкрашивает их. Причем герцог, как и положено многоопытному интригану, в лоб ничего такого не заявлял, а изъяснялся туманными полунамеками, загадочными умалчиваниями, чтобы гости сами могли додуматься до нужных герцогу мыслей. Для обывателей такая отмазка отменно прокатила, хотя мы понимали, что кому надо - те знают наверняка, и слухи их не собьют с толка. Нас такая ситуация более чем устраивала, Льиор даже приноровился на время выходов в свет чуть снижать сияние своих рожек, делая их перламутрово-белыми, получалось тоже довольно красиво и не так сильно привлекало внимание. Мама Рила носилась с подготовкой к столичному приему, подняв на уши весь замок, что творилось в их столичном доме – даже угадывать не возьмусь. Умудренные опытом родные не встревали, прекрасно понимая, что мешать ей – никакого здоровья не хватит, прислуга же, вконец замученная фонтанирующей идеями герцогиней, старательно пряталась от деятельной мадам, дабы не попасть под очередную лавину приказов и распоряжений, правда, не слишком-то эффективно. Но, к чести Лейси, всё, что можно было сделать дистанционно, было сделано, причем сделано качественно и быстро. Через день она должна была отбыть в столицу, чтобы лично проследить за завершением подготовительных работ. Все считали часы, надеясь, что им удастся хоть немного передохнуть после её отъезда. То странное ощущение, когда я чуял и видел замок и ближайшие земли, накатывало еще несколько раз, по утрам, как раз в тот краткий миг, когда я вроде уже просыпаюсь, но ещё сплю. Я даже сперва думал, что это очередные яркие сны мне снятся. Но бдительный дракон на второе же утро обратил внимание на то, что я словно удалился от них. Пришлось все рассказать. После моего рассказа Шан заметно расслабился и посоветовал не пытаться уходить из этих яви-снов, потому как это понемногу начала развиваться моя суть. Мне тут же вспомнилось, как на меня накатило в Аержасе, когда я в обморок грохнулся, оглушенный шумом и чувствами города. В Храме мне тогда как-то чувствительность урезали, и я ничего не чуял. А теперь, получается, я понемногу начинаю снова пропускать через себя мир, но именно в том объеме, чтобы не свихнуться и привыкнуть. В принципе, мне даже понравилось. Так прикольно: закрываешь глаза и словно взлетаешь, минуя стены замка, потолок, паришь в вышине, пальцами касаясь макушек деревьев, играя с ветром, слыша и чуя всех живых, от мелкой букашки до разумных. Вот на спине Шана мне не слишком понравилось летать, даже наоборот – жутко не понравилось. Самому же – за милую душу. Никакого страха, только восторг, полная свобода, чистая эйфория. Я не сумел разобраться, раскрывались ли крылья в полете, я их просто не замечал. А что самое непонятное – каждый раз мне казалось, что мой полет длится более часа, а на самом деле – всего ничего, мужья подтвердили, что мой своеобразный транс ни разу не превысил пяти минут. Жалко только, что контролировать этот процесс у меня совершенно не получалось. Я помнил те чувства и ощущения, предшествующие трансу, однако все мои попытки целенаправленно попасть в то состояние ни к чему не привели, и мои полеты пока были ограничены редкими утренними мгновениями. Меня уверяли, что всему свое время и я обязательно научусь, так что мне только и оставалось, что пытаться вновь и вновь, надеясь, что когда-нибудь получится. Правда, подобные попытки я предпринимал, лишь когда мы с мужьями были наедине, опасаясь, что у меня может и получиться вдруг, и посторонние мой транс заметят, или же, что еще хуже, поймут, что за ним следует. А ещё мы неожиданно для себя вдруг узнали нашего любимого дракона с другой стороны. Все началось с того, что в один из дней, ничем не примечательных, во время очередного занятия мы с Льиором насели на Рилайса с тем, чтобы он нам что-нибудь почитал, благо, замковая библиотека была весьма обширной. Рил остановил свой выбор на хрониках какого-то Нираильца. Мужик был путешественником и археологом – так я для себя обозначил род его деятельности – и повествовал о своих приключениях весьма неплохим, живым языком, с юморком. Так вот, в пути ему много кто встречался, но не раз и не два он упоминал своего друга, уважаемого в определенных кругах мастера поиска. Если по-русски – то черный археолог, расхититель гробниц и тому подобное. И звали этого уважаемого чела Ванхурр. Я сначала даже и не обратил внимание на имя, потому как в книге описывались события двухсотлетней давности, и с нашим Ванхурром не сопоставил. А тем же вечером, собираясь домой, утомленные долгим, выматывающим душу раутом, мы втроем как-то разговорились, ожидая, когда Шан освободится, между делом вспомнилась та книга. И меня вдруг осенило, что дракончик-то наш – семисотлетний дедулька, и тот крутой друг Нираильца с большой вероятностью мог быть нашим скромным мужем. Отвертеться от расспросов этому блондину кучерявому не удалось, и как только мы вернулись в замок, заперлись в комнате, оперативно пресекли попытки жалкие улизнуть, повалив его на кровать, оперативно избавив от одежки, привязав за руки к спинке. Для порядка Льиор уселся хитригану на живот. Пытали мы его долго, даже сами под конец выдохлись. Особенно мы с Рилом притомились, аж вспотели от натуги. Зато вытрясли из несознательного дракона всё, что только можно. Например, то, что Шан жутко боится щекотки. А еще – что от таких игр он в восторге и совершенно не против, если мы его еще как-нибудь свяжем и "попытаем". Нам такие перспективы оч-ч-чень даже понравились. В общем, выяснились весьма и весьма интригующие подробности жизни достопочтенного дракона. А нам с Рилом пришлось признать, что нам он поведал возмутительно скудную информацию касательно своей особы, да к тому же - лишь то, что происходило за пару лет до его проклятия. Так вот, уважаемый Ванхурр цха Шорр за свою долгую жизнь кем только не был, где только не участвовал и куда только не влез: и Родине послужил, и воевал, и разбойничал, и так, по мелочи, много чего набралось. На ниве службы Родине добился колоссальных успехов, в триста лет возглавив аналог той самой Темной канцелярии, разведки, то бишь, которой в Империи командовала Торикая. Вскоре, лет этак через сто, ему надоело, и он, оставив дела доверенным и проверенным друзьям, подался на вольные хлеба. Несколько лет ходил под парусом, но на должность капитана не претендовал. Потом кэп решил сменить приоритеты и подался в пираты. Наш Шан недолго думал и остался в команде. Когда в одном из рейдов капитану проломили башку, дракон недолго сомневался и оттеснил прочих претендентов в капитаны в сторонку. Через полвека его флот насчитывал более тридцати парусников, а слава грозного Черного Дира гремела по трем континентам. Через десятилетия морской кодекс приняли многие капитаны, но назвать их пиратами никто не решился бы. Шан смог создать весьма солидную морскую организацию, составляющую серьезную конкуренцию имперским флотам и имеющую немалый вес на мировой арене. Сейчас Морская Держава – не пустой звук, а реально существующее государство, пусть и не имеющее границ, во главе которой стоит Кцировех, старый друг и помощник нашего дракона. А Шан спустя полтора века вернулся на сушу. Лет тридцать он болтался практически без дела, мотаясь по континентам, разбойничая потихоньку, кому-то помогая, кому-то мешая. А потом увлекся той самой археологией. Этому делу он отдал более века, издал не одну книгу, посвященную древним цивилизациям, его имя стало символом качества и знаний. Ученые звания ему были неинтересны, но те же маститые ученые-историки и археологи признавали его немалые заслуги. Последние годы Шан провел в кругу семьи, так сказать. Его отец, уважаемый Мортах, возглавил Совет Старейшин, и его детям, и Шану в том числе, пришлось бросать глупости, вникая в дела государства. Правда, за пару лет до проклятия Шан взбунтовался, если можно так выразиться, и вновь подался в поля. Последним его увлечением был розыск всяких интересных зверей, магических и нет, с целью изучения в обычной, привычной им среде. Иногда они принимали заказы на определенную тварюшку, но лишь тогда, когда были уверены, что будущий хозяин сможет справиться с животным без вреда себе, окружающим и самой зверушке. С друзьями они сколотили неплохую команду охотников за редкой живностью, весьма известную в определенных кругах. Тогда же он и познакомился с Ринихой, что прокляла его. Наверное, её выбор зверя был в какой-то мере обусловлен спецификой их знакомства: как раз во время охоты на взрослого зиарца. Добавить к ранее сказанному Шану было больше нечего, разве что он поделился, что связался с друзьями и узнал, что, пока он был зиарцем, его бандитские друзья-напарники устроили настоящую охоту за этими хищниками, всячески желая помочь другу. К этому делу они подошли крайне рационально и обдуманно: вылавливали детенышей, некоторое время держали их в клетках, чтобы проверить, растет зиарц или нет, ведь иного способа проверить, проклятый это или нет, не было. К их сожалению, все пойманные зверьки были самыми обычными, и через пару месяцев их отпускали на волю. Да, были желающие купить зиарца, благо, чудаков всегда хватало, но приручить дикого хищника невозможно, они слишком агрессивны и дрессировке не поддаются, а посему всем желающим было отказано. Его история нас потрясла, не меньше. Дракон-то оказался тем ещё авантюристом, его приключений хватит с лихвой не на одну жизнь. Хотя, учитывая его продолжительность жизни… А ведь Шан – мужчина в самом расцвете лет! На что его ещё потянет? После его рассказа меня невольно покусывал червячок сомнений, что ему с нами тоже может когда-нибудь наскучить, и что делать в таком случае – не представлял. Ведь и сына одного как-то нажил… Но, пораскинув так и этак мозгами, решил, что не стоит переживать раньше времени, а там – будь что будет. Никуда от меня он не денется! Зря я, что ли, сюда попал?! Хрена лысого отпущу от себя! Солнце заливало небольшую уютную лужайку в глубине парка, горячий ветер не приносил облегчения, сонно шевеля ветви раскидистого дерева, под которым мы с Льиором пытались читать. От летней жары можно было прятаться в замке, толстые стены успешно ограждали от зноя, сохраняя приятную прохладу. Но отъезд в столицу любимой свекрови походил на тайфун и землетрясение одновременно, и мы благоразумно свалили сразу после завтрака, поцеловав её на прощание, пожелав легкого пути, искренне сожалея, что дела и учеба не дают нам ни малейшего шанса подсадить её в экипаж. Шан с Рилайсом уехали в Джейсар уладить кое-какие финансовые дела, да заодно пройтись по магазинам, присмотреться и прицениться перед столицей. Нам с Льиором таскаться в такую даль по жаре не хотелось, рыжего даже не прельстили полеты на спине Шана, и мы с ним сховались в парке, не надеясь на то, что получится спокойно отсидеться в комнате или библиотеке: были уверены, что Лейси нас там легко обнаружит и незамедлительно дело придумает. В общем, правильно сделали, потому как вот уже время обеда доходит, а они всё никак не тронутся с места. Ветер колыхнул траву, застрекотал какой-то жучок, похожий на пузатого круглого кузнечика, в вышине мелькали птички. Жара медленно, но верно плавила мозги. Льиор дремал, лежа на спинке, прикрыв лицо книгой. Мне тоже шевелиться не хотелось. В прихваченном кувшине с соком плавали травинки и какие-то мушки, по стаканам ползали букашки. Я лениво покачал-повертел кувшин в руках, прикидывая, насколько сильно мой организм нуждается в незапланированном хитине, и не появится ли спонтанное желание прогуляться до кухни за новым кувшином и чистыми стаканами. Пить сок с трупами не хотелось. Вставать – тоже. - Льиор, ты пить будешь? – решил закинуть удочку. - М-м-м? – он приподнял книжку с лица, скосил на меня глаз. - Пить, говорю, будешь? – показал ему кувшин. Льиор встрепенулся, откидывая книжку. Судя по всему, за час «чтения» он дальше форзаца так и не продвинулся. - Буду, давай! – воскликнул он нетерпеливо. - А нету… – развел руками. – Там пакость всякая на наш сок покусилась… - Ой… Не, я с жучками не хочу, – поморщился он, заглядывая в кувшин. Почесав нос, он резво вскочил на ноги. – Давай сюда, сейчас сбегаю за новым. И покушать захвачу, а то завтрак давно под солнышком растворился. - Ага! - я, мысленно погладив себя по головке за то, что нашел разносчика, протянул ему грязную посуду. Льиор напевая что-то под нос, легко побежал в сторону замка. – Смотри, не попадись Лейси! – напомнил напоследок. Он же лишь встряхнул насмешливо огненной гривой, переливающейся на солнце, и скрылся за деревьями. Умиротворенно выдохнув, я развалился на животе, болтая в воздухе ногами. Щелкнув зажигалкой, закурил, блаженно выдыхая. Нечасто мне удавалось улучить момент покурить. За здешними жителями я подобной пагубной привычки не наблюдал. Шан рассказывал, что на юго-западе Кцоарве тоже курят, но не сигареты, а что-то вроде кальяна - с длинной трубкой, колбой для воды. Я уже сейчас прикидывал, как бы раскрутить его на покупку того кальяна, ведь мои запасы не вечны. Хотя следом встает вопрос с самим табаком. Растет ли он тут, в ходу ли различные ароматизаторы, что распространены у нас, и что в таком случае курят аборигены. Как-то привык я уже к своим сигариллам… Кальян, конечно, тоже на крайний случай, как вариант, сгодится, но с ним слишком много заморочек, в дорогу не возьмешь, на ходу не покуришь. То ли дело сигариллы… А может, идейку кому подкинуть? Вона, у нас тоже Европа не курила, пока Америку не открыли… Зарыв окурок в землю, я перевернулся на спину, широко раскидывая руки. Всё же до чего хорошо! Когда я так отдыхал? Да никогда! На природе лет сто не был. Наш с Рилом забег по лесам вообще не в счет, я тогда перепуган был до одури (себе-то можно признаться), ни черта не понимал и от всех шарахался. А на берегу той заповедной реки, куда я нечаянно попал, даже мыслей не возникало поваляться. Да, замечательно было, уютно и легко, но ощущение, что я в гостях, не пропадало ни на минутку, пусть хозяева и рады мне, как родному… Солнце старательно жарило, упорно искало прореху в неспешно покачивающемся лиственном шатре и метко пулялось лучиками прямехонько в глаза. Я довольно щурился и уворачивался, но, стоило повернуть голову набок, так тут же нос начинали покалывать тонкие мягкие травинки, а букашки, покачиваясь на кончиках листиков, тихо шурша, перелетали на волосы, копошась на голове. Было щекотно, но игра мне нравилась. На душе царили умиротворение и покой, мне было замечательно. Взъерошив волосы рукой и собирая в ладонь всех шустрых букашек, я снова улегся на спину, отпуская в траву незваных гостей, прикрывая глаза. Словно почуяв мое настроение, дерево чуть сдвинуло крону, уплотняя листву, не пуская солнечные лучи, жучки не решались вновь залезать на меня, шебурша под ухом. Я прикрыл глаза, погружаясь в полудрему… …И даже не заметил, как снова раскрылся. Но в отличие от прошлых раз, я оставался в своем теле и осознавал происходящее какой-то частью сознания. Попискивали в густой кроне юркие птички, в дупле недовольно шевелился кто-то большой, мохнатый и сердитый, в переплетении корней деловито сновали знакомые мне мышко-ежики, чуть поодаль, в высокой траве поселилось семейство смешных мохнатых ящерок, но они к деревьям не рисковали приближаться, у них с грызунами какая-то контра. Весь парковый сад, с виду прибранный и аккуратный, жил своей жизнью. Летали птички, ползали ящерки и жучки, порхали стрекозы и бабочки. Крупных животных и насекомых здесь не водилось, так, мелочь одна, совершенно безопасная. Стоило чуть углубиться внутрь парка, так словно попадал в лесок, пусть и такой же аккуратный и чистый. Мелькали какие-то ассоциации с английскими садами, но ничего более-менее конкретного в голову не приходило. Да и мозги напрягать, если честно, совершенно не хотелось. Я все глубже погружался в лес. Негромко шелестели листья, напевая свою песню, им подпевал ветер, заплетающий высокие травинки, в такт посвиркивали птицы, фоном шумели грызуны, с легким потрескиванием перелетали жучки… Где-то на периферии сознания почувствовалась близость кого-то родного, яркой искоркой мерцавшей рядом, его легкая тревога за меня грела душу. Он не мешал мне, не приближался и не говорил, просто рядом был. Довольно вздохнув, я вновь погрузился в песню леса, раскрывая душу, сердце, пропуская тонкие нити, оплетавшие всё живое, пропуская через себя, прислушиваясь к их едва заметной вибрации. Не знаю, в какой момент я вскочил на ноги. Музыка просто распирала меня, не оставляя ни малейшего шанса отсидеться. Поддавшись настроению, я танцевал, наслаждаясь тонкими переливами, щекочущими кожу, взлетал и парил, словно птица, крутился, раскрыв руки и запрокинув голову, хохоча от переполнявших меня эмоций. Это был полный восторг! Время перестало существовать. Не знаю, как долго я парил и танцевал, слушая голос леса, я просто потерялся, растворился, стал частью леса, одной из веточек, что играет листьями, солнечным лучиком, задорно прыгающим вслед за пичугой, водой, что струится под грубой корой, питая могучее дерево… …Странная тоска резанула по чувствам, выбивая из равновесия. Я остановился, прислушиваясь. Все прочие звуки словно отдалились, ушли на задний план. Чужая тоска и беспросветная печаль отравляли мой солнечный день. Давняя тоска. Былой страх уже почти не слышен, остались обреченность и безнадега, смирение и желание уйти. Кто-то потерялся, заблудился, не может двигаться вперед. Кто-то кричал, звал, искал, но никто не пришел. Кто-то так устал ждать помощи, что готов сдаться. Он уже сдался. Но смерть никак не придет. И никто не придет. Не чуя агрессии в потеряшке, я заозирался. Меня окружал темный, старый лес. Ветви переплелись в высоте, густая крона не пропускала солнечный свет, отчего внизу было хмуро, прохладно и влажно, зелени и травы почти не было, так, только редкие травинки, рискнувшие вырасти в этом болоте, да высокий густой мох, бурый, серый, даже рыжий. Тут и там попадались поваленные стволы замшелых деревьев. И тишина. Недоуменно почесав бровь, я пытался понять, как это меня сюда занесло и где это «сюда». Лес спал, и на шебуршение мелкой букашки вроде меня не обращал внимание. Впрочем, мне это было только на руку. Прислушавшись, я пошел на чужую тоску. Лес постепенно светлел, сквозь мох росли какие-то непривычные палочки, словно сложенные из тонких вытянутых цилиндриков, меж толстых стволов деревьев лопушился грязно-желтый папоротник. Поскольку от ботаники я был далек, как от звезд, то даже не пытался провести параллели с привычными мне растениями. Да, в парке необычность не слишком бросалась в глаза, росли более-менее привычные мне деревья и цветы. А тут… Кажется, из школы мне припоминаются такие здоровые плакаты, где изображались исторические эпохи, мезозой, палеолит и всё такое. Даже удивительно, что я это запомнил. Но не суть. Важно то, что окружающий меня лес – точь-в-точь как на той картинке с первыми динозавриками. Хвала небесам, никаких динозавриков не виделось и не чувствовалось поблизости. Постепенно лес всё редел, стали появляться привычные мне деревца, чахлые кустики. Как ни странно, страха не было. Я знал, куда идти и что делать, знал, что мне никто не причинит вреда, хоть и не знал, где очутился, более того, даже не предполагал, как я мог куда-то деться из замкового парка. Но был уверен, что все идет как надо. Чужая тоска усилилась. Вокруг небольшого пятачка полянки частоколом высились невысокие тонкие деревца, больше смахивающими на густой кустарник. Потеряшка был здесь, я это точно чуял. Вот только как искать его в кущерях – не представлял. Да и лезть в кусты совершенно не хотелось. - М-да… – почесал я затылок. – Эй! Потеряшка! Я тебя нашел! Может, ты сам вылезешь? А в ответ – тишина. Вот и помогай людям! Честно говоря, я не был уверен, что на полянке потерялся человек. Даже ребенку в гущу кустов крайне затруднительно будет попасть. Моя эйфория от танца с лесом постепенно сходила на нет, и мозги наконец-то заработали. Здесь кто-то был. Это точно. Он сам не может уйти. Это тоже точно. И этот кто-то очень маленький. Не человек. Может, зверек? Кстати, а оно мне надо, доставать этого потеряшку? Надо… Сам же пришел, никто не заставлял… Значит, придется помогать. Эх, тяжела доля героя… Повздыхав, почесав нос, попереминавшись на месте, я все же опустился на карачки и полез в кусты. Плакали мои светленькие брючки. Ветки чуть расступались в сторону, не цепляясь за растрепанные распушенные волосы, под руками упруго пружинил перегной, шуршал ковер из прошлогодних листьев. Было на удивление сухо, разве что хрупкие травинки и тонкие палочки цеплялись за одежду. Вдруг ладонь провалилась в какую-то норку. Охнув, я дернул руку вверх, стряхивая песок. В норку посыпалась земля и листики, но я успел заметить что-то, сверкнувшее серебром. Недолго думая, засунул руку в нору почти по локоть, шаря по стенкам. Нащупав что-то гладенькое, цапнул и потянул вверх. Поудобнее усевшись на заднице, я принялся рассматривать свою находку. На ладони, свернувшись спиралькой, словно улитка, лежало что-то. Это что-то было похоже на сверкающую серебристую сосиску или колбаску, только закрученную. И это было живым. Ни на что привычное мне потеряшка – это точно был он – не походил. Змея? Жук? Оно вообще как передвигается? Ползает? Ног-то не видать. А где рот и уши? Одинаково гладенькое со всех сторон. М-да, дела… Нашел на свою голову. Тут сосиска пошевелилась, немного распрямилась. Один конец слепо потыкался в ладонь. Из серебристых боков выставились тонюсенькие палочки, сложились пополам, как ножки у жуков. Сосиска попыталась упереться и встать, но распласталась обратно на ладони. - Смешной ты… – я поддел мелкого пальцем, разворачивая из спиральки, пальцем поглаживая бочка. – Ты вообще что такое? Ответа я, разумеется, не дождался - рта-то нет. Зато на меня нахлынул такой шквал эмоций и картинок, что я от неожиданности затряс головой. Исступленный восторг, бесконечное счастье, что малыша нашли, надежда на скорую встречу с родными. Не знаю, отчего-то мне показалось, что в руках у меня именно малыш, бестолковый неумеха. Мелькали какие-то образы, до жути фантасмагоричные. Вот эта сосиска летает, извиваясь всем тельцем, в густой, высокой, странно мягкой, тонкой траве ярко-голубого цвета, словно волосы из земли растут. В нежно-сиреневых небесах переплетаются какие-то полупрозрачные трубки, по бокам которых то и дело проходит рябь и всполохи. Поверх травы кружат какие-то плоские кружочки, вернее, не кружочки, а шарики, сжимающиеся до плоских кружочков и надувающиеся вновь, и еще что-то длинное, красно-серебристое. Вот моя сосиска увидала перед собой какой-то туман непонятный и, задорно вихляясь, сунула туда любопытный нос. Потом закрутил какой-то калейдоскоп, и моя сосиска вывалилась посреди леса. Он пытался скользить сквозь траву, привычно цепляясь усиками, но все было слишком колючим, твердым и острым. Тонкие ножки-палочки проваливались в землю, идти у него не получалось. Он звал и кричал, но никто не пришел. Потом он упал и не мог выбраться. Снова звал и кричал. Несколько раз приходили старшие, но его так и не смогли найти, хоть и слышали его зов. - Охренеть… – оторопело выдохнул, с уважением поглядывая на мелкого. Тот снова свернулся улиточкой и замер, источая умиротворение и покой, словно полностью мне доверился и уверен в том, что я его домой сейчас же верну. Ага, вот прям щаз. – И что мне с тобой делать, дитё неразумное? Тебе разве мама не говорила, что лезть в незнакомые места не надо? В ответ проскользнуло искренне сожаление о былом непослушании, готовность понести заслуженное наказание и клятвенное обещание, что больше не будет, вот только верните на родину. - Ладно, разберемся, – вздохнул. – Будешь Кешкой Вторым. А там, что будет. Пятясь задом, прижимая находку к груди, я полз обратно на полянку. Волосы постоянно лезли в рот и цеплялись за ветки, почва словно набухла, я весь извазюкался в грязи. Еще отчего-то стало жарко, от земли пошел пар, я взмок за минуту. Но продолжал упорно двигаться к полянке. Я ни черта не мог понять. Ведь минуту назад тут полз – все нормально было! А сейчас – словно сговорились все, чтобы меня назад не выпустить! А хренушки! Я упрямый! Дернувшись в очередной раз, я вывалился на полянку. - Ура!! Выкусите! – показал зарослям фак. – Тоже мне, чего вздумали! Мало того, что над ребенком издевались, так и меня решили запереть? Хрен вам! Довольно выдохнув, я положил сосиску на колени, принялся заплетать волосы. Кое-как отряхнувшись, засунул мелкого за пазуху, потянулся, вставая. - Пора домой двигать! – постановил, кивая себе. – Ты не знаешь, в какой стороне замок моего свекра? – поинтересовался у мелкого. Меня ожидаемо проигнорировали. – Ну и ладно. Как-нибудь выберемся… Наверное… – протянул с сомнением. В лесу что-то рухнуло с громким треском, зашумели кусты, невидимые птицы, притихшие было, с громкими недовольными криками поднялись над лесом. - Что ещё… – недовольно обернулся. Сглотнул, пытаясь протолкнуть комок в горле. И замер, опасаясь шевелиться. Из леса, с треском раздвигая ветки и ломая кусты, выплывало оно. Она. Большая летучая серебристая сосиска. Я упал обратно на задницу, пятясь к кустам. Чудо-юдо зависло надо мной. В серебристых боках отражались, как в кривом зеркале, близстоящие деревья и моя перекошенная физия. Чужая злость, нетерпение и агрессия обухом жахнули по чувствам. Это большое летающее чудо сердилось. - Ик… Мама нашлась… Держите меня семеро…