***
В округе начали пропадать животные, причем и уличные, и домашние. Они словно растворялись в воздухе посреди белого дня, а на столбах и в подъездах появлялись объявления о пропаже с фотографиями питомцев, их клеили рядом с предупреждениями о таинственных живодерах. Кто-то говорил, что это работа мошенников-шантажистов, особо смекалистые приплетали голодных бродяг. Муж хмурил кустистые брови и припоминал 245 статью. Вот и сегодня какая-то женщина ходила между домов с фонарем и звала очередную Дусю. Я наблюдала за ней из окна спальни, и по спине пробегал холодок от ее голоса. — Даже не знаю, кого больше жалко: животных или хозяев, — рассуждал муж, ложась в кровать. — Ни тел, ни звонков от похитителей, а люди надеются. По мне, так лучше определенность. Прости, — опомнившись. «Дуся! Дуся!» — доносилось с улицы. Я закрыла окно и постаралась улыбнуться: — Все хорошо, — легла рядом. — Нет, правда. Я не должен с тобой такое обсуждать. Я прижалась к плечу мужа, от него уютно пахло пеной для бритья и зубной пастой. Он доверчиво открыл шею, можно легко укусить. Я умела, но вместо этого коротко поцеловала в голубоватую жилку: — Давай спать?***
Сегодня случилось что-то невероятное: муж решил встретить меня у метро. Обычно он делал так, только если я заранее очень попросила, и то ворчал. Он ждал под тусклым фонарем, испуганный, бледный. Никогда не видела у него такого странного выражения лица. — Привет, солнце, — сжал мое запястье и повел, ни разу не взглянув на меня. Пару минут мы шли молча по людной улице, прежде чем муж сказал: — Мне позвонили на работу. Наша соседка… Марина Петровна. На нее кто-то напал недалеко от дома. Откуда они только взяли мой номер? — скрипуче рассмеялся. — Тебе не звонили? — Нет. — Ну, и хорошо. Там сейчас полиция, ее увезли. Не волнуйся, — ободряюще сжал пальцы. Он говорил аккуратно, но все было слишком понятно. Я чувствовала, как у него вспотела ладонь. — А кто на нее напал? Повел плечами, будто подул холодный ветер, ответил почти сердито: — Собаки. — Они ее убили, да? Муж больно сжал мне руку: — Черт побери, Инга, да! Может, еще нужно рассказать, как именно они ее убили? Загрызли! Тебе хочется посмотреть? Мы же к врачу давно не ходили! Пара прохожих обернулась, на ссоры всегда интересно посмотреть. Муж ненавидел подобные «сцены» на публике, и нам легко удавалось их избегать до сегодняшнего дня. Только сейчас я поняла, насколько он напуган произошедшим. — Черт знает что, — тихо выругался. — Пока отлов собак не разберется с этим, одна вечером не ходи. Я буду встречать тебя, поняла? — Прости. Я плелась за ним, как провинившаяся школьница, и чувствовала, как асфальт уходил из-под ног, а человеческой толпе мерещились внимательные глаза.***
Рядом с нашим домом до сих пор стояло несколько полицейских машин. Столпившихся людей в форме освещали красно-синие всполохи. Весь дом замер в каком-то тревожном оцепенении, никто уже не высовывался на улицу. Дверь в квартиру Марины Петровны опечатали. Муж пару раз выходил на лестничную клетку, то ли с кем-то поговорить, то ли покурить, а ведь он почти бросил. На кухне нашлись остатки снотворного, их мы запили из одного стакана. Как я ни пыталась себя успокоить, было очевидно: это не совпадение. Не сговариваясь, закрыли все двери, занавесили шторы. Только оказавшись в полной темноте рядом, смогли заговорить. — Я не хотел на тебя кричать. Слова застревали в горле: — Ты испугался. — Я и сейчас боюсь. До чего же это невыносимо. Если бы я могла рассказать ему все, предупредить, можно было бы что-то сделать? — Давай уедем? — Конечно, уедем, — ответил муж покровительственно. Снова эта дурацкая интонация. Хотелось выть: никуда нам не деться. Даже если прямо сейчас мы сбежим в дом мечты или на другой конец света, нас достанут. Он думал, мне просто страшно, и гладил меня по волосам, говорил медленно, как с самым любимым ребенком-аутистом: — Мы уедем из этого дурдома, и все у нас будет хорошо. Мое солнце, я не дам тебя в обиду. Я не видела его лица, но знала, что он снова хмурился. Муж верил в то, что говорил. Бедный мой, нелепый. Ему хотелось защитить свою истеричку-жену. Если бы он знал, что я натворила, простил бы? Назвал бы снова своим солнцем? Скорее всего, да. Потому что не поверил бы ни одному слову. Хотелось его защитить, только нам не помогут ни закрытые двери, ни замки. Надеюсь, когда-нибудь он простит меня. — Я никогда больше не выйду замуж. Он улыбнулся.***
Я проснулась от давно забытой тяжести, так обычно мне на грудь залезала по утрам Верба и ждала моего пробуждения. Открыла глаза. На одеяле, сложив десятка два ободранных лап, сидело темное нечто. У него не было четкой формы, оно походило на жидкость, которую то и дело переливали в новый сосуд. Неизменными оставались только бездонно-злые глаза, разбросанные по черной липкой шерсти. Их было намного больше, чем той ночью за деревьями. Меня окружала тошнотворная вонь из десятка ртов с вываленными наружу шершавыми языками. — Верба, — позвала я, потянувшись навстречу живой темноте. Существо коснулось ладони, оставив след из вязкой слизи. — Прости меня. Тихо, настолько, что слышно, как в гостиной тикали часы. Глаза чудовища медленно перетекли на сторону спящего мужа. Внутри все сжалось. — Он хороший, — попыталась объяснить я. Нечто встало на все лапы, внезапно вырастая до самого потолка с булькающим рычанием. — Он ничего не сделал. Не мог сделать. Сейчас я сама звучала, как мой муж, понимала, что это не оправдание. — Хотя бы пусть ему не будет страшно. Кажется, существо меня услышало, хоть и не подало виду. Я успела схватить мужа за руку и зажмуриться. Он вскрикнул всего один раз. Его пальцы судорожно сжались, врезавшись короткими ногтями мне в кожу. Тьма голодных ртов с чавканьем и хлюпаньем разрывала податливое тело. Скоро ладонь мужа безвольно обмякла. Нечто обнюхивало и терлось об меня, измазывая металлическим запахом свежей крови. Я ждала своей очереди. Но вместо этого чудовище, как положено домашнему зверю, ластилось ко мне после сытного обеда. Оно вылизывало мне щеки, нежилось на коленях, словно просило: «погладь». Я дрожала, но послушно гладила темноту, струившуюся под пальцами. Внезапно нечто потянуло меня из кровати за подол ночной рубашки, потяжелевшей от крови. Я очнулась только на пороге квартиры, когда нужно было поворачивать ключ. Существо съежилось от электрического света, недовольно заурчало на несколько ладов, и, проскользнув мимо, скрылось.