I am sitting in the morning At the diner on the corner I am waiting at the counter For the man to pour the coffee And he fills it only halfway And before I even argue He is looking out the window At somebody coming in Suzanne Vega — Tom's Diner
Каждый художник знает одно правило: «Смешай белый цвет с чёрным — обязательно получишь серый». Вот так же и здесь… Возникало ощущение, что кто-то в городе смешал всё чёрное и белое между собой. И, как результат, получил серое небо, серые дороги, серые стены. Всё вокруг — серое, однообразное. Этим цветом как будто пропиталось всё вокруг. Даже бесцветные люди в одинаковых одеждах… Серых, да. Только маски были белыми, что, впрочем, погоды не делало. Создавалось впечатление, что все люди похожи друг на друга, и потому сливаются. Такое однообразие могло свести с ума одних, а других — заставить тихо ненавидеть подобное положение вещей. Именно к последним и относился высокий молодой человек, бесцельно бродивший по улицам города. Вообще, серая школьная форма и белая маска, к которой иногда тянулась рука с явным намерением её снять, должны были делать юношу похожим на всех остальных прохожих, но его всё-таки выделяли красно-розовые волосы с вьющейся чёлкой и светло-фиолетовые глаза. Со стороны казалось, будто он не до конца слился с толпой, а выделяться здесь было не принято. Нориаки Какёин. Один из лучших учеников художественной школы… Вернее, считался таковым до сегодняшнего дня. Нет, он не скатился до плохих оценок. Дело было в другом. Этим утром, когда Нориаки только пришёл, как говорится, постигать секреты изобразительного искусства, обнаружилось, что здание школы опечатано. Сначала Какёин подумал, что её закрыли на ремонт, несмотря на то, что была середина учебного года. Но из перешёптываний учеников стало понятно, что школу закрыли навсегда. Вот так. Просто закрыли без предупреждения и весомых причин. Нориаки даже не знал, как ему реагировать на такие события. Очень хотелось возмутиться. Но это было небезопасно — соглядатаи Дио были повсюду. И даже сомнений не оставалось, что инициатива о прекращении финансирования последнего официального приюта искусств исходила от Дио. Раз художников сбросили со счетов, то и школы теперь ни к чему. В последнее время его прихвостни и так совсем распоясались: бесцеремонно входили в чужие дома, осматривали всё подробно, и горе тому человеку, в чьём доме обнаруживались или картина, или кассеты с фильмами, или книги! Конфискации имущества и аресты на неопределённый срок стали здесь делом привычным. Бросив последний взгляд на опечатанное здание, Какёин медленно побрёл прочь. Домой идти всё равно не хотелось, значит, можно немного прогуляться. Ох, как у него чесались руки снять эту проклятую маску! Но нельзя… Ношение маски было обязательным правилом для всех, как соблюдение субординации или уплата налогов. Если тебя поймают разгуливающим по улицам без маски, такой штраф влепят, что не то, что на оплату квартиры — на еду до зарплаты средств не хватит. Лучше не искушать судьбу. Какёин временами смотрел по сторонам, выискивая что-то, что могло бы ещё сильнее омрачить его и без того мрачное настроение. Пока взгляд ни на чём не задерживался, значит всё было в относительном порядке. А хотя стойте… Ну вот же, так и есть! Магазин художественных принадлежностей, где Нориаки был постоянным покупателем, тоже попал под раздачу! Как и школа, здание тоже было опечатано. Интересно, какая участь его ожидала? Пойдёт под снос? Или перестроят? Как бы то ни было, факт оставался фактом: магазин перестал работать. Зайди он в другие магазины, где продавались холсты, кисти, краски, книги и учебники по изобразительному искусству — будет всё то же самое. Опечатанное здание с табличкой: «Здание идёт под снос!». А что творилось в музеях! Какёин не раз был свидетелем того, как безжалостно расправлялись с храмами искусства. Мало того, что сносили само причудливое строение — уничтожались и сами экспонаты. Вокруг бывших музеев раскрывали голодные пасти костры, в которые без разбора летели и величественные полотна, и узорчатые барельефы, и хрупкие статуи. После «чисток» всегда оставался лишь серый пепел. Всё это походило на то, что шедеврам искусства (и не только им!) объявили войну… Самую настоящую войну… Вспоминая об участи музеев и их экспонатов, Какёин крепко сжал ремень сумки. Эскизы к рисункам, кисти, краски и карандаши — самое дорогое, что у него сейчас было, и что так напоминало о месяцах, проведённых в хоть сколько-нибудь творческой среде. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то их у него отобрал. Придёт домой — первым делом хорошенько спрячет всё так, чтобы ни одна живая душа не смогла отыскать. Но перед этим не мешает заглянуть в одно место, где всегда можно собраться с мыслями.* * *
«It is always nice to see you» Says the man behind the counter To the woman who has come in She is shaking her umbrella And I look the other way As they are kissing their hellos I'm pretending not to see them And instead I pour the milk
Обычные туристы, проходя по улицам и оглядываясь на магазины, отели, гостиницы, адвокатские конторы, могут обратить внимания на то, что те не имеют названий. Вместо этого — безликие номера. И то, что у туристов вызывает удивление, у местных в порядке вещей. Но не для Какёина, который не видел в простых цифрах всего того, что можно было увидеть за обычной вывеской. Название всегда даёт представление о том, куда ты идёшь и что тебя может ждать. С номерами такой фокус не проходит. Нориаки напоминал себе эту «истину» всякий раз, когда ноги несли его в хорошо знакомое ему кафе, куда он заходил после школы или в воскресные дни, и где работал его друг — Жан-Пьер Полнарефф. Кафе, ранее носившее гордое название «У Полнареффа», а ныне — кафе №13, не привлекало к себе особых симпатий горожан. Когда-то чёрно-белые, а ныне серые стены и затемнённые окна могли кого угодно заставить держаться от заведения подальше. Тем более само кафе из-за того, что посетителей было мало, переживало далеко не лучшие времена. И если раньше там играла живая музыка, и можно было петь караоке, то теперь попробуй это сделать, особенно в присутствии кого-нибудь из помощников Дио! Если раньше здесь можно было побыть наедине со своими мыслями, спокойно почитать книжку, попивая горячий кофе, поболтать со знакомыми о погоде или ещё о каких-нибудь пустяках, то теперь вечно приходилось быть начеку. Когда рядом находится кто-то из соглядатаев — тут уж ни книжку не почитаешь, ни поговоришь. Каждый неверный шаг, каждое неосторожное слово, естественно, запоминались и передавались Дио. Приказ следовал неизменный: арест. Неудивительно, что это отбивало у людей охоту посещать кафе №13. Заведение было ещё закрыто, однако Какёин уверенно постучал в дверь с особым ритмом, который понимали только он и Полнарефф. Долго ждать не пришлось. Когда дверь открылась, Какёин с трудом уловил едва доносившуюся из зала песню, а, обратив внимание на друга, заметил, что Полнарефф был без маски. В принципе, пока посетителей нет, француз мог себе это позволить. Открытое лицо и приглушённая музыка являлись нарушением чуть ли не полсотни правил. Но, к счастью для Какёина и самого Полнареффа, отсутствие посетителей играло им на руку. Бегло осмотревшись по сторонам и убедившись, что рядом ни души, Полнарефф приглашающе кивнул головой. Какёин быстро зашёл в кафе. И лишь когда ключ повернулся в замке, юноша, наконец-то, смог снять маску. И почему самим собой можно было побыть лишь в гордом одиночестве? Вопрос риторический, однако Нориаки возвращался к нему снова и снова, но до сих не мог найти ответ. — Ты сегодня рановато, — заметил Полнарефф, подходя к другу и бегло его осматривая, — прогуливаешь или новости какие принёс? Какёин вздохнул. — Новости есть, причём неутешительные. Школу закрыли. Сначала Полнарефф подумал, что Нориаки так шутит, дабы не признавать то, что он в кои-то веки решил прогулять. Но, взглянув на его мрачное лицо, понял: такими вещами друг шутить бы не стал. И тем более занятия в художественной школе Какёин старался не пропускать никогда. Даже когда он болел. — Как закрыли? На ремонт, что ли? — Если бы на ремонт… Навсегда закрыли. Под потрясённым взглядом Полнареффа Какёин проследовал к барной стойке, где лежало надкусанное яблоко. Маска легла на мутноватую столешницу, а сам юноша взъерошил волосы и подпёр голову руками. Сейчас его обуревали не самые приятные эмоции: гнев, возмущение, отчаяние. Нужно было как-то успокоиться. Погружённый в невесёлые мысли, он не услышал, как сзади подошёл Полнарефф. Встав напротив друга, француз скрестил руки на груди: — Рассказывай, что случилось. Нет, сначала давай выпьем по чашечке кофе. «Вот как с языка снял», — подумал про себя Нориаки, а вслух сказал, кладя сумку на соседний стул: — Не откажусь. Пока Полнарефф готовил кофе, Какёин с некоторым трудом рассказал ему всё, что с ним приключилось. Друг слушал его молча, лишь изредка кивая головой, а на его лице застыло потрясённое выражение. Наконец, когда кофе был готов и подан, а Нориаки закончил рассказ, Полнарефф задумчиво почесал затылок. — Мда-а-а, — протянул он, подхватывая со стойки недоеденное яблоко, — то, что художественные школы начали прикрывать — это только начало. А с магазином, где ты себе новые краски покупаешь, та же история? — Да, — ответил Нориаки, взяв в руки чашку. И это он ему тоже рассказал. — Значит, это ещё не самое худшее, — подытожил Полнарефф. — Хуже уже, наверное, и быть не может, — заметил Какёин, делая глоток. — Если бы… — невесело усмехнулся друг, откусывая сразу половину, — ты слышал о реформах в системе образования? Рисование и литературу отменили, на языках — никаких сочинений и изложений. Это я уже молчу про школьные библиотеки — общественные уже два дня как прикрыли. То, что общественные библиотеки прекратили свою деятельность, для Какёина новостью не стало. Только глухой или ленивый об этом не судачил. А вот школьные… — А что там? — на всякий случай поинтересовался Нориаки, догадываясь, что ничего хорошего он не услышит. Откусив ещё немного, Полнарефф процедил сквозь зубы: — Ничего хорошего. Вчера Шерри мне рассказала, что к ним в школу наведалась Энья Гайл и прямой наводкой проследовала в библиотеку будто бы с проверкой. Так что ты думаешь? Эта старая карга её так обшмонала, что после неё только учебники, методички и пособия для учителей остались. А от художественной литературы, которую ученикам по программе задают, — одни пустые полки. Какёин окончательно перестал что-либо понимать. — А как же те, кто держит домашнюю библиотеку? — Владельцы домашних библиотек начинают потихоньку от них избавляться. Иными словами, прячут книги по подвалам и кладовкам. Потому что если найдут — о-о-о! — одним штрафом не отделаешься. Какёин качнул головой; всё происходящее было просто уму непостижимо. Складывалось ощущение, будто юноша спал и находился в кошмаре. Что же теперь делать, особенно после того, как стали закрывать художественные школы? И уже в который раз сам собой напрашивался неутешительный вывод: художники теперь в этом городе не в почёте. И это не говоря уже про всё остальное. Какёин и так ненавидел царящие здесь порядки, но то, о чём рассказал ему француз, побило все рекорды. От переизбытка эмоций юноша сделал резкий глоток кофе. Опомнился он, когда напиток обжёг не только язык, но и нутро. — И я уже всерьёз беспокоюсь за театры, — продолжал Полнарефф. Чудом не закашлявшись, Какёин с трудом проглотил кофе и согласно кивнул. Мысль про театры ему не понравилась, несмотря на всю её закономерность. Ведь в одном из них работала мама, зарекомендовавшая себя, как профессиональная актриса. Сколько раз ей советовали попробовать свои силы в кино, но мама неизменно отвечала отказом, заявляя, что не собирается потом терять работу. И она оказалась права: вскоре кино, как искусство и вид деятельности, прекратило своё существование. Фильмов больше никто не снимал, а актёры, режиссёры, операторы и другие деятели потеряли работу. Полнарефф, когда-то работавший каскадёром в батальных сценах, так же попал под «сокращение». Хорошо ещё, что у него оставалось кафе, доставшееся ему в своё время от отца, иначе бы он до сих пор голову ломал над тем, как прокормить себя и младшую сестру Шерри. Как говорил сам Жан-Пьер: «Вот ирония судьбы! Дополнительный заработок стал основным!». Какёин перевёл взгляд на свою маску и подумал: «Ну хорошо хоть театры пока не трогают. Правда, ключевое слово здесь пока».