Ah, sir, times is hard, Times is hard…! Helena Bonham-Carter — The Worst Pies In London
— Что теперь ты будешь делать? — Полнарефф всё же рискнул задать другу мучивший его вопрос. Реакции не последовало. Видимо, Какёин сильно задумался о нынешнем положении вещей. А в такие моменты от юноши не то что слова - взгляда бывало не дождёшься. Однако это нисколько не помешало Полнареффу настойчиво пощёлкать пальцами перед лицом приятеля. Тот некоторое время продолжал сидеть неподвижно, но затем взял себя в руки, встряхнулся и посмотрел уже более осмысленно. — Извини, — произнёс Нориаки, — я прослушал: ты что-то сказал? — Я спрашивал, что теперь намереваешься делать? Какёин отпил порядком остывший кофе и мотнул головой: — Честно говоря, я как-то даже не думал об этом. Француз цокнул языком и доверительно наклонился поближе: — Ты знаешь, я слышал, многие художники ушли в подполье. — Да брось, — невесело усмехнулся Какёин, — какое подполье? Я почему-то более чем уверен, что конспиратор из меня выйдет тот ещё. - И, как ни грустно признавать, в этом Полнарефф был полностью с ним согласен. Совсем недавно они с Шерри стали свидетелями того, как арестовали их соседку - совсем молодую девчонку - только за то, что у неё в руках была скрипка. Не помогли ни просьбы, ни увещевания, что скрипка принадлежит кому-то из знакомых, а девушку просто попросили отнести раритет в мастерскую. Бедняжку не только не отпустили, но ещё и заставили "сдать" этих самых знакомых, оказавшихся подпольными музыкантами. Война с адептами личностного развития расправляла плечи, хищно огрызаясь на разрозненное сопротивление и не считаясь с потерями среди мирного населения. Времена менялись стремительно, и даже заядлые коллекционеры предпочитали избавляться от предметов искусства, опасаясь оказаться под подозрением. Сама опасность ухода в подполье состояла как раз в том, что одна нелепая ошибка могла стоить свободы не только тому, кого поймали на горячем, но и всему крылу, так или иначе связанному с неудачливым борцом за справедливость. Так что Какёина в этом плане можно было понять: он прекрасно знал свои сильные и слабые стороны. Для себя же Полнарефф решил, что больше к этой теме он не вернётся. Во всяком случае до тех пор, пока Нориаки сам не решится на такой рискованный шаг. «Надо сменить тему, а то он совсем расклеился», — подумал про себя француз, а вслух произнёс: — Я, кстати, перед работой вишнёвым пирогом отоварился. У меня, правда, на него были другие планы, но, учитывая обстоятельства, наверное, неплохо было бы подать его к кофе, а? Ты будешь? Второй раз спрашивать не пришлось.* * *
Вернувшись с тарелкой разрезанного на куски вишнёвого пирога, Полнарефф заметил, что Какёин не скучал в то время, пока он ходил. Юноша был занят тем, что раскручивал в воздухе лёгкий бумажный кружочек, удерживая его за закреплённые с двух противоположных сторон верёвочки. Если внимательно посмотреть, то можно было увидеть нарисованные с двух сторон кружочка картинки, которые при вращении сливались в одну целую. Полнарефф слышал о таких игрушках; их можно было купить в любом магазине в наборах фокусников. Хотя здесь их уже, наверное, нигде не найдёшь. Вот только как же эти игрушки называются, дай Бог памяти. — Тауматроп, — произнёс Какёин, заметив, с каким интересом Жан-Пьер рассматривает игрушку. Полнарефф непонимающе нахмурился, а потом хлопнул себя ладонью по лбу: — А-а-а! Вот всё время забываю, как эта штучка называется! А откуда она у тебя? Их же теперь нигде не найдёшь. Какёин положил тауматроп рядом с маской и тяжело вздохнул. Полнарефф подумал, что затронул очень тяжёлую для друга тему и уже хотел было сказать, что не настаивает на ответе, но Нориаки его опередил: — Папа привёз его из одной экспедиции, когда мне было шесть, сказав, что такие игрушки были очень популярны в Англии ещё во времена королевы Виктории. И смотри, — он снова взял тауматроп в руки, — с одной стороны — букет цветов, а с другой — пустая ваза. И когда вращаешь, то воспринимаешь так, как будто букет стоит в вазе. — Оптическая иллюзия, — заметил Полнарефф, когда Какёин снова раскрутил тауматроп. Нориаки грустно улыбнулся. — Это сейчас я понимаю, что иллюзия. А тогда, в детстве, мне это казалось настоящим волшебством. Полнарефф завороженно наблюдал за тем, как вращается тауматроп, что даже не услышал приближающихся к нему лёгких шагов, а уже тем более не обратил внимания на то, как на губах Какёина показалась коварная улыбка, а сам юноша кому-то подмигнул. В следующее мгновение Жан-Пьер заметил, что всё вокруг потемнело, как будто его глаза кто-то закрыл. И прежде, чем он понял, что происходит, как знакомый девичий голос произнёс: — Угадай кто! От неожиданности Полнарефф подпрыгнул, но успокоился, когда увидел смеющуюся Шерри, уже снявшую свою маску. — Тебя, оказывается, так легко застать врасплох, братик, — заметила она. Какёин же, отложив тауматроп в сторону, уткнулся лицом в столешницу и Полнарефф краем глаза заметил, как плечи юноши подрагивали от беззвучного смеха. — Ты меня напугала, — произнёс француз, переведя взгляд на сестру, с лица которой по-прежнему не сходила улыбка, — как ты сюда проникла так, что даже я не заметил? Вместо ответа Шерри усмехнулась и помахала перед братом связкой ключей. — Порой забываю, что дал тебе ключи от служебного помещения, — добродушно проворчал Полнарефф в то время как девушка, положив свою маску рядом с маской Какёина, оккупировала столик неподалёку от барной стойки. — Как дела, Шерри? — поинтересовался Какёин. — Даже не знаю, с чего начать. Печальный голос девушки заставил Полнареффа и Какёина напрячься. Наверняка и для Шерри день не прошёл без неприятностей. И почему именно сейчас взгляд Полнареффа упал на настенные часы? Половина второго. Именно в это время должен начаться последний урок в школе, где училась Шерри. Тогда почему сестра сидит здесь, в кафе, как ни в чём не бывало? Нет, что-то тут не так. — Неприятности? — задал вопрос Жан-Пьер. — Ага, — кивнула Шерри, — мало того, что литературу отменили, так ещё и драмкружок распустили. Какёин и Полнарефф переглянулись; взгляд юноши был потрясённым, а в глазах француза читалось: «Я же тебе говорил». И сказать, что подобное обстоятельство сильно расстроило саму Шерри — значит ничего не сказать. Спектакль, который, по идее, должен состояться уже сегодня, должен был стать для девушки дебютом на школьной сцене. А как мечтала Шерри о том, что брат обязательно увидит её дебют! Но мечтам суждено было оставаться мечтами… Полнарефф поставил перед расстроенной сестрой чашку чёрного чая и тарелку с двумя кусками вишнёвого пирога, без надежды на то, что при виде лакомства Шерри оживится. Что и требовалось доказать: к пирогу девушка не притронулась, зато чай без внимания не оставила. На какое-то время в кафе воцарилась тишина, которую нарушало лишь тиканье настенных часов. Перерыв закончился три минуты назад, а Полнарефф даже не спешил его открывать. Хотелось ещё какое-то время побыть самим собой наедине с сестрой и другом. Белая маска была как клеймо, от которого избавиться не так-то просто, можно даже сказать, почти невозможно. А так называемая «элита» тоже носила маски. И мало того, что они были чёрными, так ещё и скрывали не всё лицо, а только половину. Помощнички Дио были весьма на хорошем счёту, делали, что хотели, и ничего им за это не было. И вот это бесило больше всего! Полнарефф смотрел поочерёдно то на Шерри, то на Какёина, едва осилившего свой кусок пирога. Жизнь полна несправедливостей. После увольнения из киноиндустрии Жан-Пьер хоть как-то сумел найти выход из сложившегося положения, просто-напросто стал управлять делами в отцовском кафе. А Шерри? А Какёин? Сестра мечтала пойти по стопам брата и стать актрисой, а Нориаки — всемирно признанным художником. В результате, роспуск драмкружка и закрытие художественной школы не просто стали плевком в лицо. Мечты девушки и юноши оказались растоптанными. — Ты работать собираешься? — нарушила тишину Шерри, с каким-то беспокойством смотря на брата. Полнарефф тяжело вздохнул. Хотелось бы устроить себе внеплановый выходной, но работать-то надо. — Да, — наконец, ответил он, — только нужно ещё кофе выпить. Отговорка, конечно, но только так можно было не только настроиться на работу, но и собрать все мысли в кучу. Между тем, краем глаз Полнарефф увидел, как Какёин спрятал тауматроп в карман гакурана и взялся за маску. — Уже уходишь? — поинтересовался Жан-Пьер. — Да, — ответил Какёин, надевая маску, — посидел немного, и пора бы и честь знать. Полнарефф вышел из-за стойки и, на ходу достав ключ, ободряюще похлопал друга по плечу. — Пойдём, выпущу тебя.