***
Какёин был на полпути к дому, когда со стороны переулка послышался какой-то шум, плач и громкий женский голос выговаривающий: — Ты опять здесь?! Сколько раз я тебя просила, чтобы ты здесь не околачивалась?! Я говорила, что мне подарочки в подоле не нужны! Убирайся, пока я на тебя собак не спустила! На всю улицу была слышно, как хлопнула закрывающаяся дверь, и этот хлопок сопровождался плачем и едва слышными оправданиями и мольбами дать приют или хотя бы кусочек хлеба. Ведомый любопытством Какёин направился к переулку в поисках источника или хотя бы причины шума. Он был готов к тому, что хозяйка уже выполнила свою угрозу и спустила на свою гостью собак. Он был готов к тому, чтобы отогнать собак, если они нападут на несчастную. Но он совершенно не был готов увидеть стоящую у крыльца девочку на вид лет четырнадцати-пятнадцати с протянутой ручкой. Прохожие, наблюдавшие эту картину, только и делали, что отворачивались от неё и шарахались, как от прокаженной. И Нориаки понял, в чём дело, когда внимательно оглядел малышку, и его взгляд остановился на выделяющимся животике, который не смогло прикрыть превратившееся в лохмотья платье. Ах, вот оно что! Она беременна! И поэтому мать её и не пускала. Интересно, когда малышка в последний раз ела? Какёин достал из сумки кошелёк и, вынув из него купюру, подошёл к девочке. — Вот. Ну же, бери, — мягко произнёс он, когда та шарахнулась от юноши, — купишь себе что-нибудь поесть. Уговаривать её не пришлось. Девочка какое-то время смотрела на юношу, протянула худенькую ручку, взяла деньги, прошептала еле слышно «спасибо» и побрела прочь. Какёин повернул взгляд в сторону дома, где жила мать девочки, и почувствовал, как в горле набухает комок гнева. Бляха, да что она за мать-то такая?! Хотя после того, как она выгнала дочь из дома, её матерью назвать даже язык не поворачивается! Да ещё и собак хотела на неё спустить! Это какой же тварью надо быть, чтобы так обойтись с собственным ребёнком?! Какёин схватил камень и хотел уже швырнуть его в окно, но в последний момент передумал и кинул его себе под ноги. Ограничившись лишь плевком, он побрёл прочь из переулка. Нет, домой юноша пока не пойдёт. Не то сейчас настроение, чтобы выслушивать от матери, где он был и почему сейчас такой злой.***
Облюбовав дерево неподалёку от фонтана, Какёин залез на него и устроился на ветке, выбрав себе такое место специально, чтобы его не было видно, зато он сам мог видеть всё происходящее. Здесь ему никто не помешает собраться с мыслями, прийти в себя, успокоиться, перекусить. А ещё лучше сделать эскиз к очередному рисунку. Пристроив сумку рядом с собой, юноша вынул из неё блокнот с простым карандашом. Блокнот пестрил эскизами к пейзажам, портретам, натюрмортам. В основном, это были домашние задания, но там иногда встречались и задания на, что называется, свободную тему. Неосведомлённый человек, окажись у него в руках этот блокнот, обязательно бы поинтересовался у юноши, почему на большинстве портретов люди изображены без глаз. При всём желании Какёин ни за что бы не ответил, так как один раз такой ответ стоил того, что его однажды чуть не исключили из школы, когда ему было двенадцать. Сначала Нориаки даже не знал, что рисовать, но потом карандаш будто сам по себе коснулся чистого листа, набрасывая чьё-то лицо. Решение пришло само собой. Юноша пытался изобразить лицо встреченной им девочки. Разумеется, лицо было скрыто маской, но он попробовал представить его себе без маски. Карандаш выводил правильные черты лица, курносый носик, светлые брови, большие лучистые глаза и веснушки. Почему-то Нориаки был уверен, что на лице девочки были веснушки. Вдруг рука с карандашом резко замерла, а сам Какёин насторожился. Привычное ухо юноши уловило шаркающие шаги. Он поспешно убрал блокнот с карандашом обратно в сумку и опустил голову вниз. Уже в четвёртый раз Нориаки встречал так хорошо знакомую ему горничную. Только на этот раз она вела себя по-другому. Девушка озиралась по сторонам, губы что-то беззвучно выговаривали. В руках у неё сверкали бусины чёток, которые она перебирала дрожащими пальцами. Девушка явно чем-то напугана, иначе бы она так себя не вела. Вдруг послышался резкий окрик, заставивший горничную обернуться, а в следующий момент ей в лицо прилетел помидор. Девушка вскрикнула и едва не упала. Лицо, ровно как и граница маски было перепачкано соком. — Ну, что?! Получила?! Думала, тебе это с рук сойдёт? — крикнула показавшаяся невдалеке женщина. Вне сомнения это она кинула в несчастную помидор. Из своего укрытия Какёин не мог слышать, что отвечала девушка, но мог видеть, как она поспешно отдаляется прочь. А затем от окрика и вовсе подорвалась с места и кинулась бежать. Почти сразу же женщина с криком: «Держите её! Она напала на моего сына!» кинулась за ней вдогонку. Охваченный недобрыми предчувствиями, Какёин слез с дерева и кинулся за преследующей горничную женщиной. У самого фонтана девушка споткнулась и упала, выронив корзинку. Из корзинки потекла вязкая жидкость, похожая на яичный белок, и посыпался чёрный порошок, мгновенно смешавшийся с белком. Разбились яйца и банка кофе. Женщина между тем уже нагнала горничную и начала кричать: — Так тебе и надо! Толпа обступила их и стала с интересом наблюдать, причём все смотрели на горничную с каким-то злорадством, а, услышав, как из уст скандалистки вырвалось «братоубийца!», как прохожие тут же сменили злорадство на ненависть. То, что к тем, кто носил чёрную маску, никаких особых симпатий не испытывали — это не ново. Дело в другом. Так уж вышло, что братоубийц во все времена никто не любил. Да что там «не любил»! Их даже за людей не считали! И именно поэтому на выручку горничной никто не поспешил. Девушка, размазывая по лицу и маске томатный сок вперемешку со слезами, попыталась встать, но, поскользнувшись на растёкшемся белке, вновь упала и, видимо, напоролась рукой на осколок от кофейной банки и закричала, чем ещё больше развеселила толпу зевак. Один из мужчин подошёл к девушке, схватил её за волосы сквозь ткань косынки и больно дёрнул, задрав голову девушки. Когда улицу прорезал громкий, полный боли крик горничной, Нориаки уже был на полпути к фонтану. — Что, шлюшка, нравится?! Думаешь, пять лет назад ушла от наказания, так тебе всё с рук сойдёт?! — угрожающе произнёс мужчина, — братоубийца всегда останется братоубийцей! С этими словами он занёс руку для удара, отчего бедная девушка, чуть не выронив чётки, с криком «Нет!» закрыла лицо руками. Втянуть голову в плечи ей не удалось. — Вы что творите?! — крикнул Какёин, буквально в самый последний момент ввинчиваясь между занёсшим руку для удара мужчиной и девушкой. Прежде чем хоть кто-то сообразил, откуда тут взялся этот юноша, Какёин одной рукой оттолкнул мужчину, выпустившего свою жертву, а другой расстегнул застёжку накидки. Он наклонился к девушке и, как только накидка с тихим шелестом легла на её плечи, помог ей подняться. Девушка так дрожала, что даже не заметила, как у неё из рук выпали чётки. Какёин поспешно подобрал их вместе с корзинкой и отдал девушке, которая тут же взяла чётки и принялась перебирать бусины, пачкая их кровью. — Ишь, защитник выискался! — прошипел мужчина, презрительно оглядывая Какёина, — шёл бы ты себе мимо, пока и тебе не прилетело! Нориаки даже не шевельнулся, лишь поинтересовался: — Что она вам сделала, что вы так на неё накинулись? — Что она сделала?! — передразнила его женщина, из-за которой и начался этот скандал, — она напала на моего сына и кинула в него камень. Оскорблённая девушка вскрикнула: — Всё было не так! Да, я его ударила, потому что он кинул камень в бродячую собаку, которая ничего ему не сделала! Но это была пощёчина! Какёин понял, в чём дело. — Послушайте, — обратился он к женщине, — а с чего вы решили, что эта девушка напала на вашего сына? — Как с чего? — удивилась та, — он мне сам рассказал! А мой сын не врёт! — Не врёт, — внезапно согласился Какёин, к великому ужасу горничной, — я бы даже сказал, что эту ситуацию немножечко приукрасил, поставив себя в наиболее выгодное положение. Женщина попробовала возмутиться. — Да как ты смеешь, мальчишка? — Смею и говорю, — продолжал Нориаки, — что ваш сын просто оболгал эту девушку! Совсем обнаглел! Сначала напакостит, а потом выставляет всё так, как будто это его обидели! Да и девушка… Вы посмотрите на неё! Ясное дело, она блаженная. Или, как сейчас говорят, у неё котелок варит не в ту сторону. А блаженные, знаете, какие жалостливые?! Она не то, что за собаку вступится, но и котёнка пожалеет. А то, что вашего сына ударила, так правильно сделала. Лучше надо было его воспитывать, мамаша, тогда бы и не пришлось бы кидаться на девушку с кулаками! Женщина от такой наглости не знала уже, что и говорить, но, видимо, она решила выдать напоследок свой главный козырь. — Ты говоришь, блаженная! — с насмешкой произнесла она, — а тебе известно, что она в двенадцать лет своего брата утопила? Девушка, давясь слезами, воскликнула: — Я Джейми не убивала! Вы же знаете, я ни при чём! Но женщина её даже не слушала. — Жаль, мелкая была, иначе бы её давно камнями забросали! Толпа в знак согласия загудела. Перепуганная девушка как можно крепче прижалась к Нориаки и провела ладонью по лицу, чтобы не испачкать томатным соком его накидку. Какёин же оглядел присутствующих, к потрясению многих, снял маску и с вызовом произнёс: — Ну, давайте! Киньте в неё камень! Посмотрим, кто из вас решится! Ну, кто первый? Я жду! Вперёд! Но никто не шелохнулся. — А-а! — торжествующе воскликнул Какёин, — не можете. Почему-то я так и думал. Всё-таки водятся за вами грешки. И, ни на кого не глядя, он вместе с девушкой поспешил уйти с места происшествия, на ходу надевая маску, надеясь, что больше никто этого не видел.***
Когда Какёин решил, что они ушли от фонтана достаточно далеко, он не придумал ничего иного, кроме как, отвести девушку в кафе к Полнареффу. Да, вопросов не избежать, но другого выхода он не видел. Тем более рану на ладони нужно было обработать и как можно скорее. Всю дорогу девушка молчала, лишь глотала горькие слёзы. Да, ну и досталось ей. Едва Нориаки с девушкой вошли в заведении, как на них тут же уставились посетители. Причём их взгляды были направлены на горничную, которая уже не знала, куда деваться. Она уже хотела бежать, но Какёин не дал побегу свершиться. Полнарефф вышел из-за стойки и подошёл к другу. — Что случилось? Ты же вроде домой шёл. — Да вот, в переделку попали, — ответил Какёин, — тут девушке помощь нужна. — Я понял, — кивнул француз и, достав из кармана связку ключей, повёл Нориаки и горничную к закрытой двери комнаты, куда он после смерти отца вообще никого не пускал. Как только дверь открылась, Полнарефф произнёс: — Заходите скорее. Вон там с правой стороны уборная, пусть малютка рану промоет. Я сейчас принесу аптечку, но сначала позову Шерри. Но звать никого не пришлось. Словно по заказу в комнату забежала Шерри. Поначалу Какёин даже не узнал её в форме официантки, состоящей из рубашки, брюк и жилетки. Оглядев брата, приятеля и горничную, снявшую и положившую на столешницу свою маску, она зашла внутрь и слегка прикрыла дверь, чтобы никто не вошёл. — Присмотришь за ней, пока я иду за аптечкой? — попросил Полнарефф сестру. — Конечно, — ответила сестра, выпустив брата в зал, а затем позвала горничную, поставившую на пол корзинку, — пойдём, промою тебе рану. Девушка покорно позволила новоиспечённой официантке увести её за собой в уборную, откуда потом донеслись шум воды и вскрики девушки. — Как же тебя так угораздило? — спросила Шерри, но, не добившись ответа, продолжила промывать горничной рану. Какёин сел за столик и снял маску. Да, сегодня ему просто везёт на неприятности. То давление подскочило, а теперь ещё и случай с горничной. А что ещё хуже, все видели его открытое лицо! Какёин взъерошил волосы и глухо зарычал. Ладно, с этим он как-нибудь потом разберётся. Чёрт, где носит Полнареффа? Сказал, что через минуту аптечку принесёт, и куда он теперь запропастился? Наконец, под ругань и недовольные возгласы Полнарефф вошёл в комнату, держа в руках аптечку. — Вот аптечка, как просил, — Полнарефф поставил перед другом коробку, — а всё-таки, что случилось? — Потом расскажу, — сердито ответил Какёин, настолько его сейчас трясло от всего случившегося. — Как скажешь, — легко согласился француз, — ладно, если что, я в зале. Когда горничная в сопровождении Шерри вернулась в комнату и села за столик, Нориаки, вооружившийся йодом и ваткой, взял её руку. Ладошка, несмотря на тщательно промытую рану, продолжала кровоточить. — Как твоё имя? — поинтересовался юноша. — Селина, — ответила девушка. — Как так получилось, что ты ударила мальчика? — Он бросил камень в бродячую собаку. А перед этим мы с ним просто разговаривали. И тут мальчик увидел собаку и спросил у меня: «Ты знаешь, как поступают с братоубийцами?». А когда я не ответила, он взял камень, швырнул её в собаку и сказал: «Их камнями забрасывают». Я, правда, пыталась его остановить, но… — слёзы полились из глаз девушки с удвоенной силой. Нориаки аккуратно вытер платком слёзы с щёк горничной. Он даже собрался сказать, что не настаивает на том, чтобы она продолжила свой рассказ, но девушка произнесла: — Я сама не поняла, как это произошло. Рука словно сама замахнулась для удара. А когда мальчик убежал, я только сейчас поняла, что наделала, и хотела бежать, но не успела. Он привёл свою мать. Она стала на меня кричать, а, когда вокруг нас уже собралась толпа, женщина сказала, будто бы это я бросила в её сына камень, а не он в собаку. А перед этим бросила мне в лицо помидор… А дальше вы знаете. Какёин смочил вату йодом и как можно аккуратнее коснулся кровоточащей девичьей ладошки. Селина вскрикнула, а из глаз брызнули слёзы. Юноша убрал вату, слегка подул на ладошку, после чего повторил процедуру. Чтобы отвлечься от боли, девушка принялась изучать накидку, и тут её глаза расширились от удивления. — Вы — бунтарь? — только и спросила Селина. Какёин поднял голову. — С чего ты взяла? — Просто… На вашей накидке… Нориаки посмотрел на накидку и усмехнулся. На подоле гордо красовалась серо-зелёная ленточка. — Ах, ты про ленту. Не обращай внимания, просто пустяк. — Пустяк? — Селина явно перепугалась, — у вас же из-за этого могут быть неприятности! Это же запрещено! — Если честно, мне на это совершенно наплевать, — отозвался Нориаки, пытаясь успокоить горничную. Селина больше ничего не сказала и стала перебирать чётки, с которыми до сих пор не расставалась. Обрабатывая раны горничной, Какёин переводил взгляд на её более не скрываемое маской лицо. Мягкие золотисто-русые волосы, миловидные черты лица, серые, словно пасмурное небо, и печальные глаза, прямой слегка вздёрнутый носик, бледные щёки без единого намёка на румянец и детские невинные бледно-розовые губы. Глядя на Селину, невозможно было подумать о том, что она способна на убийство, а уж тем более на убийство ребёнка… Брата… Нет, это просто невозможно. Да у неё просто на лбу написано: «Блаженная». Вернувшись к её глазам, Какёин старался разглядеть в них то, что не видел в глазах других, но с лихвой хватало у его друзей. Душу. Юноше было интересно, есть ли душа у сидящей перед ним девушки, что теперь, не отрываясь, смотрела на него, изучая и гадая, что он будет делать дальше. Говорят, глаза — зеркала души, и, как художник, Нориаки обладал способностью улавливать хотя бы её частичку, какой бы маленькой она ни была. Затем он переносил пойманное на бумагу. Обычно юноша находил её сразу, либо и вовсе не находил. И именно из-за последнего случая люди на его портретах все как один были изображены без глаз. О чём это говорит? Да о многом. Угораздило же его жить в мире, где равнодушие и бездушие ходят рука об руку… «Кто-то, помню, даже сказал, что жить без души гораздо хуже, чем жить с душой, которой наплевать на всё вокруг. Враньё чистой воды. И то и другое само по себе ужасно», — подумал Какёин. — Ну, вот и всё, — проговорил он, завязав бинт на девичьей ладошке. Селина ничего не говорила, а только продолжала смотреть на юношу, словно чего-то ждала от него. — Что вы собираетесь делать дальше? — наконец, спросила она. — В смысле? — удивился Какёин. Вот так-так… Так спрашивает, словно, чует какой-то подвох. Но если он и есть, то только в её словах. — Что вы будете со мной делать дальше? — настойчиво спросила она, а у самой в глазах застыл панический страх. — Лично от тебя мне ничего не нужно, — Нориаки откровенно не понимал, чего хотят от него самого, — а почему ты спрашиваешь? Селина сжала пальцами накидку и ответила: — Просто лорд Дио сказал, что никто никому никогда за просто так не поможет. — Ах, вот ты о чём, — Какёин не заметил, откуда взялся в его голосе этот ледяной тон, — ну, так знай, я помог тебе потому, что не смог пройти мимо. В тебя бы, действительно, полетели камни, а не просто помидоры вкупе с тухлыми яйцами. И ты мне говоришь, что за просто так помощи не дождёшься? Ну, тогда прости меня за то, что мой поступок показался тебе «игрой в благородство» и тем самым ввёл тебя в заблуждение! — Я только хотела сказать, что лорд Дио объяснил мне, что за любую помощь, какой бы незначительной она бы не была, надо платить. А раз у человека за душой ничего нет, то достаточно просто пройти мимо него, и всё. Какёин холодно посмотрел на Селину. Либо она, действительно, из тех людей, которые из гордости отвергают любую помощь, прикрываясь нелепыми отговорками, либо Дио ей хорошенько мозги промыл. Третьего варианта юноша не видел. Но в то же время он понимал, что по-другому поступить не смог бы. Может, она и не братоубийца, но попробуй докажи это тем, кто придерживается иных взглядов. — Вижу, — наконец, произнёс Какёин, поднимаясь с колен и подходя к столику у занавешенного жалюзи окна. Он даже не смотрел в сторону Селины, снявшую с плеч накидку. Не заметил, как она схватилась за свою чёрную маску и корзинку, подошла к юноше и теперь протягивала ему накидку. — Ваша накидка, — тихо произнесла горничная. — Оставь себе, — отозвался Нориаки тем же холодным тоном, каким он разговаривал с ней две минуты назад. Селина ничего не сказала. Она прижала накидку к груди и, так же не говоря ни слова, надела маску и вышла из комнаты, оставив юношу наедине с мрачными мыслями и полным гнева и безысходного отчаяния сердцем. Нориаки одной рукой подпёр голову, а другой слегка отодвинул жалюзи. Ничего нового. Обыкновенный серый пейзаж, суета… А затем на улице показалась знакомая фигурка Селины. Девушка вытирала слёзы уголком накидки, после чего так же стремительно скрылась из виду. Какёин чувствовал вину перед Селиной. Он понимал, что повёл себя некрасиво, заговорив с ней подобным образом. Сначала защитил, когда на неё накинулась толпа, готовая растерзать её только за то, что она вступилась за бродячую собаку, а потом оттолкнул, когда Селина просто сказала, что за помощь надо платить. И он, Нориаки, ещё осмеливался рассуждать о равнодушии, когда сам не нашёл в себе смелости разобраться в ситуации. И кто он сам после этого? Нориаки вспомнил встреченную им беременную девочку, и его сердце окончательно упало. Интересно, сколько ещё таких же, как она, выброшенных на улицу, которых отказались принять собственные родители? А этой малышке идти некуда. К отцу ребёнка — не вариант, потому что Какёин перебирал в голове самые худшие предположения. А мать выгнала её. И всё из-за чего? Из-за того, что она не успела сделать аборт и ей придётся стать матерью в пятнадцать лет? Бедная девочка… Что дальше её ждёт? «Я наблюдаю за всем этим уже пять лет… — размышлял про себя Какёин, — пять чёртовых лет! Но то, что здесь не осталось вечных ценностей, ещё не самое страшное. Самое страшное только одно… Если бы меня спросили, что такое равнодушие, то я бы ответил: равнодушие — это когда в твоей жизни наступила такая ситуация, из которой не знаешь, как выбраться, где искать выход, и тебе нужна помощь, а ни одна паскуда тебе руки не подаст и просто пройдёт мимо! И более того, эта же самая паскуда будет насмехаться над тобой, унижать, втаптывать в грязь, давить, чтобы сделать тебе ещё больнее, а твоё положение ещё более безвыходным… Это просто какой-то фарс!». — Да что за жизнь-то такая?! — он в сердцах треснул ладонью по столу, чем напугал стоящую невдалеке Шерри, — что за паскудство?! И только сейчас Нориаки заметил оставленные на столешнице чётки.