Потерянный дом

Табрис медленно ступала по мощёному мосту и не могла отделаться от липкого ощущения страха, что забирался в самые потайные бреши её брони. Мороз щипал за щёки, и даже меховая накидка не защищала от его колких пальцев. Порыв ветра провёл рукой по коротким тёмным волосам эльфийки, слегка растрепав их. Кончики острых ушей порозовели от холода. — Ты уверена, мой Страж? — Зевран шёл следом за женщиной. — Я должна всё узнать, — как же сильно хотела эльфийка, чтобы её голос звучал уверенно, спокойно и без дрожи. Во время долгих поисков лекарства от Зова, Айрис практически не связывалась с семьёй из эльфинажа, хотя очень много раз брала в руку перо, замерев над листом бумаги в ночи перед горящим костром. Всегда было что-то не позволяющее написать хоть слово. Сначала это было беспокойство, которое может возникнуть у близких, затем страх, когда те узнают о её замыслах. И сейчас едкое чувство вины и упущенной возможности прожигало её насквозь. И жгло больней огня. Лишь недавно до Табрис дошли новости, что эльфы начали покидать свои дома и уходить в неизвестном направлении. Встретившийся ей однажды эльф рассказал, что приходили неизвестные эльфы и призывали вступать в борьбу за свои права, за свободу и былое величие. Айрис тогда назвала этого старого мужчину умалишённым и продолжила свои поиски. Но где бы она не останавливалась, с кем бы не общалась, то ей больше не встречалось ни одного эльфа. В глазах местных жителей виделось удивление и насторожённость, когда она и Зевран заходили в какую-нибудь деревню, чтобы закупиться провиантом. Именно тогда Айрис решилась повернуть назад. Затея была безумной, ибо столько сил было потрачено, чтобы забраться так далеко, но эльфийка была уверена в своём решении. В её душе теплилась надежда, что денеримский эльфинаж не поддался на чьи-либо увещевания и сейчас продолжает жить своей жизнью. Она представляла, как отец выйдет из своего дома, встречая дочь-героиню крепкими объятиями; как Шиани вечером разольёт бутылку ферелденского вина и не исключено, что Зеврану тогда бы пришлось укладывать пьяного Стража в кровать, так как та не смогла бы стоять на ногах. Но все эти хрупкие мечты, подпитанные слабой надеждой, с дребезгом разбились об обшарпанные стены пустых домов, грязные безлюдные улицы и мёртвую тишину. Айрис никогда не могла поверить, что в эльфинаже может быть так тихо. Сколько она себя помнила, то всегда слышала «голос трущоб»: жалобный шёпот попрошаек, громкие разговоры встретившихся на улице товарищей, смех босоногой детворы, возгласы эльфийских торговцев, тщетно пытающихся продать свой товар. Но сейчас это всё казалось эхом, отголоском прошлой жизни. Эльфинаж был пуст и мёртв. Табрис пришла домой, где её никто не ждал. Сначала была пустота, и только хруст давно опавшей листвы под тяжёлыми ботинками разрывал гробовую тишину. И потом мысль, что в голове звучала отчаянным криком: «Куда вы ушли?». Двери кривых, словно гнилые зубы, домов были даже не заперты, всё вещи оставались на своих местах, словно их хозяева ушли на торговую площадь или в гости. В собственном доме Айрис впервые почувствовала себя чужачкой, непрошеной гостьей. Половицы неодобрительно скрипели, камин неприветливо раскрыл свой чёрный рот, будто в беззвучной ругани, а в воздухе витала потревоженная пыль. Проведя ладонью по деревянному каркасу двухъярусной кровати, Страж поджала губы. Чтобы сдержать вырывающийся наружу вопль. Её койка была снизу, так как маленькая Айрис боялась высоты, а наверху спала бесстрашная Шианни. Они часто по ночам шептались, хихикали, и Табрис с горьким смешком вспомнила, как та ногами пинала верхний матрас, заставляя кузину подпрыгнуть и вскрикнуть от удивления. Затем они громко смеялись. Ещё одно эхо. Почему? Почему я не писала им? Почему я не навещала их? Смогла бы я всё исправить? Смогла бы остановить? И как всё исправить сейчас? Это… это моя вина? Вопросы, словно шумный улей, роились в голове и вскоре нельзя было сдержать этого бесконечного жужжания. Табрис на подгибающихся ногах дошла до центральной площади, где высился Венадаль. Только там, у его подножия среди извилистых корней, Айрис со стыдом позволила себе рухнуть на колени. Осматривая затуманенным взглядом каждую его деревянную морщинку, каждую сухую ветку, что ранее тянулась ввысь, к небу, а сейчас уныло обращена к земле, боль в грудной клетке нарастала с каждым вздохом. Казалось народное дерево не могло цвести без своего народа. Для маленькой Айрис Венадаль был не более, чем деревом, забытым символом забытой империи среди круговорота выживания в эльфинаже. Но сейчас почему-то Страж смотрела на него по-другому: она чувствовала, что они похожи. Забытые, оставленные, сломленные. — Могу ли я вернуть вас? — одними губами спросила она. По смуглым щекам потекли первые слезы. Сейчас для Айрис мир не существовал. Была только пульсирующая боль в районе сердца и нескончаемый поток вопросов. Кто увёл её народ из родных земель и заставил покинуть дома? Кто смог внушить эльфам такую надежду, за которую они пошли сражаться? Почему Шианни, банн эльфинажа, позволила своим эльфам повиноваться чьему-либо слову? И разве сама Табрис не сделала достаточно, чтобы жизнь ферелденских эльфов стала лучше? Она вела борьбу ради них, их улыбок и счастья, быта и спокойствия. Табрис не любила людей. А за что ей нужно было это делать? Те измывались над ней и её собратьями, насиловали, продавали в рабство. Но никакая ненависть не была сильней искренней любви эльфийки к своему родному закутку Денерима. И сейчас кто-то уничтожил её дом, вырвал его сердце и оставил гнить, превратил эльфинаж в чёрное пятно на картах города. И это был не человек. Кто был таким наглым, чтобы разрушить все то, что Айрис строила с таким трудом, проливая свою кровь? — Любовь моя, — только сейчас Зевран дал о себе знать. Табрис из-за накрывшего её чувства потери даже забыла о том, что рядом с ней стоял бесконечно верный ей эльф. Вытерев щеки тыльной стороной ладони, женщина поднялась с колен. Айрис положила руку на рукоять своего меча и крепко сжала его, словно собираясь вступить в схватку с неведомым противником уже сейчас. — Я найду того, кто подумал, что сможет использовать мой народ ради своих целей, — сказала Страж, и в её голосе прозвенел металл. Карие глаза пылали решимостью. — И, клянусь, что я убью его. Как собаку.