Кровью и Пламенем.

Я мог уйти и всё забыть про своё детство бедных лет, Но продолжал бороться, хоть уже и видел белый свет. Я помню, как меня врачи руками клали на лежак, Затем палата и растяжки - я как камень там лежал. И когда спал, я видел, как стоял во сне я перед дном, Мой позвоночник был помят - компрессионный перелом. Я видел страх, в чужих глазах, Когда я в пропасти лежал... лежал, и не мог поднять руки. Но я не слаб, как думал ты. Отныне мне тебя не жаль... мой пульс теперь всему вопреки. -Тсу-кун, идем ужинать! – приятный женский голос звонкой трелью разнесся по уютному двухэтажному домику, расположенному на узкой улице, призывая маленького мальчика поторопиться. Сама обладательница голоса – невысокая, как все японки, но сочетающая в себе приятную азиатскую мягкость линий и большие раскосые миндалевидные глаза шоколадного цвета, что больше характерно для представителей европеоидной расы – с короткими каштановыми волосами, одетая в легкое домашнее платье персикового цвета, поверх которого был повязан голубой передник, ловко орудовала ножом, нарезая салат. На плите стояло две кастрюли и сковородка, из которых на всю кухню распространялся приятный запах, заставляющий желудок издавать весьма недвусмысленные звуки. -Иду, мамочка! По дому раздался топот детских ножек, и в кухню ввалился мальчик лет четырех: растрепанные волосы цвета молочного шоколада, большие светло-карие глаза, вздернутый курносый носик. Увидев сына, женщина покачала головой: желтая футболка и руки все в красках, разноцветные пятнышки даже на детском личике. Короткие шортики, открывающие вид на разбитые коленки и маленькие босые ножки, -Тсу-кун, ты опять испачкался, - вздохнула женщина. -Прости… – мальчик шмыгнул носом и уставился на свои ноги, выражая крайнюю степень раскаяния. -Все хорошо, - шатенка отложила нож, вытерла руки и подошла к мальчику, - Давай мы сейчас умоемся, переоденемся и сядем кушать? А потом можем сходить прогуляться, хорошо? -Да, мамочка! -Вот и славно, - женщина ласково потрепала сына по непослушным волосам, взяла за маленькую ладошку и повела в ванную. Отмыв лицо и руки мальчика, помогла ему переодеться в оранжевую рубашку и джинсовый комбинезончик, после чего оба вернулись на кухню. Поставив перед сыном тарелку с мисо-супом и онигири, шатенка с улыбкой наблюдала, как ее сын кушает, все еще неловко орудуя палочками, из-за чего вся мордашка оказалась в рисе, и принялась за свою порцию. Поужинав и убрав за собой посуду, женщина помогла мальчику обуться, после чего они закрыли дверь и неспеша направились по узким залитым светом улочкам в сторону парка, в глубине которого находилась детская площадка. Пронаблюдав, как сын с улыбкой побежал к играющим детишкам, Нана сама улыбнулась и направилась к группе таких же мамочек, изредка переводя взгляд на мальчика. Тсуне было очень весело – они с мамой часто здесь бывали, поэтому мальчик сразу не направился к детям у турников, которые при виде шатена радостно помахали ему рукой, приветствуя и зазывая в свою игру. Тсунаеши с радостью пошел. Одна девочка принесла с собой ярко зеленый мячик, и теперь детишки радостно кидали его друг другу. Но вот один из ребят кинул мячик слишком высоко, и тот, ударившись о турник, улетел в кусты. -Я принесу его! – сказал Тсунаеши и полез в кусты за игрушкой. Мячик катился все дальше, и детские ножки едва за ним поспевали. Несколько раз Тсуна споткнулся, но упрямо вставал и, высунув кончик языка, хмурился, сосредоточившись на зеленом мячике. Поэтому он не заметил, как выбежал на дорогу. Нана, заметив пропажу сына, с тревогой оглядывала площадку, пока со стороны не донеслись громкие гудки, а затем по ушам резануло звуком тормозов. Материнское сердце пропустило удар, и женщина, не обращая ни на кого внимания бросилась в сторону дороги. И тут же замерла, не в силах пошевелиться. Там, прочертив на асфальте кровавую дорожку, лежал ее сын. Из разбитого виска медленно текла кровь, собираясь в небольшую лужицу. Рука вывернута, хрупкое детское тельце согнулось в неестественной позе. Тело не слушается, маленькие шаги даются с трудом. Нана сузившимися зрачками с ужасом смотрит на истекающее кровью тело сына. Затем словно срывает тормоза, и женщина, не глядя по сторонам, бежит к своему мальчику, падает рядом, разбивая колени в кровь, дрожащими руками пытается приподнять детское тельце, но конечности не слушаются. -Тсу-кун… Сыночек… Очнись… Тсунаеши! – крик раненого зверя разрывает тишину. Матери пытаются закрыть глаза своим детям, несколько людей носятся вокруг, кто-то вызывает скорую. А Нана все гладит алыми от крови ладонями щеки ее мальчика, просит, умоляет. И даже прибывшая скорая не может оторвать несчастную мать от своего сына, поэтому их помещают в одну машину и везут в центральную больницу. Там Нану пытаются успокоить, пока Тсунаеши везут в операционную. Времени мало – голова разбита, обильное кровотечение и компрессионный перелом позвоночника. Подошедший к женщине главврач – высокий солидный мужчина лет пятидесяти, с седыми зачесанными назад волосами, морщинистым лбом, усталыми серыми глазами, скрытыми очками в прямоугольной оправе, длинным носом и аккуратно подстриженной бородой – пытается успокоить женщину. Та бьется в истерике, умоляя спасти ее сына, ее маленького Тсунаеши. И врач обещает сделать все возможное, не меняя взгляда льдисто-холодных глаз. Операция длится одиннадцать часов, которые вмиг постаревшая на десяток лет женщина провела под дверью операционной, молясь, чтобы с Тсунаеши все было в порядке. Главврач скрылся и через камеры наблюдал за ходом операции, проводя свои измерения. -Хм, неплохо. Очень даже неплохо, Тсунаеши-кун, - и кривит губы в резкой ухмылке. *** Мне очень жаль, но ваш сын не смог пережить операцию. У него были слишком сильные травмы черепа и позвоночника, плюс обильное кровотечение и болевой шок. Мои соболезнования, - слова, сказанные обманчиво-сочувствующим голосом, заставляют женщину рухнуть в кресло, пустыми глазами уставившись в никуда. -Тсу…кун….мой…Тсу…ку…н…. Нет! Не может быть! Этого…не может…быть… - из карих глаз потекли слезы, - Вы шутите… Это просто розыгрыш! – женщину снова накрывает истерика. Она плачет, размазывая по щекам соленые дорожки, кричит, шепчет, молится, умоляет…. А главврач смотрит на это своими ледяными глазами, давая женщине выплакаться, после чего подходит к ней и легонько встряхивает за плечи, - Мы отвезем вас домой, пока будем составлять документы о кремации. Вам надо отдохнуть. А обессилевшая Нана лишь кивает как кукла и идет за сопровождающим ее санитаром. *** Главврач заходит в небольшую палату без окон, где помещение освещает холодный свет энергосберегательных ламп, и смотрит на маленькое бледное изломанное тело. -Добро пожаловать, двадцать седьмой.