о розовых журавлях и дельфинах

Сложнее всего не заметить было, конечно же, веснушки. Их давно увидели все, и, к огромному тогда удивлению Феликса, всем они безумно понравились. Хёнджин умилительно потягал его за щёчку, и остальные ему вторили, тыкая в Феликса пальцами и ероша рыжевато-русые волосы, а у Чана было горделиво-довольное выражение лица, мол, я же тебе говорил, что они милые. Но как-то после Хёнджин прибежал к Чанбину с до сраки довольным выражением лица и уселся рядом на диванчик, чуть ли не дрыгая ногами и не переставая коситься на Чанбина, который работал с текстами. — Что? — не выдержал он и поднял голову, встретившись с горящими глазами Хёнджина. — А ты знал, что у Феликса веснушки есть не только на щеках? — он чуть наклонил голову вбок, так, как умеет только он, как-то по-кошачьи. — Теперь знаю, — ответил Чанбин и опустился обратно в бумаги, начав чересчур заинтересованно их перебирать. — А хочешь знать где? — Нет, зачем мне? Но тень любопытства, пробежавшая по лицу друга, не скрылась от Хёнджина. Он выдержал ещё секунды две, а потом улыбнулся широко, открыто, просто и похлопал Чанбина по плечу со словами: — На плечах есть ещё. Я увидел, когда он футболку без рукавов надевал под толстовку. И ушёл. И Чанбина мысль об этих веснушках не отпускала ещё долгое время, хотя он их даже не видел. Точнее, не отпускала она именно потому, что он их не видел. Но и его счастливый день настал, и случилось это тогда, когда, как бы жутко это ни звучало, Чанбину выдалась возможность переодеваться с Феликсом в одной комнате перед выступлением. Не то чтобы Чанбин не верил Хёнджину, но да, теперь он видел, что тот не врал: веснушки рыжевато-коричневой россыпью покрывали плечи и лопатки Феликса, как будто в эти места его поцеловало солнце. Чанбин был уверен в двух вещах: что Феликс это самое прекрасное, что он видел за свои недолгие, но тем не менее, восемнадцать лет жизни и что Феликсу самому эти веснушки тоже навряд ли нравятся, как и те, что на щеках. Поэтому, чтобы не смущать ни его, ни себя самого, если спалится, Чанбин поспешил отвернуться.

__

После того, как шоу закончилось и ребята взяли курс на подготовку к дебюту, они стали лучше узнавать друг друга: собственные и чужие тела в том числе. И тело Феликса, которое, как Чанбин с небольшим ужасом время от времени для себя отмечал, как-то особенно сильно его интересовало, не стало исключением. Он ещё несколько раз видел его веснушки, и ему уже не нужно было подглядывать, потому что когда их заметили остальные, Феликсу пришлось самому показывать их всем любопытным. Но меньше бесстыже подглядывать за другом после этого он не стал. Он уже говорил: ему было интересно. Почему-то все впадинки, ямочка на пояснице, родинки, особенно та, что над ушком под волосами или на спине, острые лопатки и худые плечи с выпирающими косточками, синяки на локтях и коленках, даже каждая маленькая царапинка на теле Феликса волновала его слишком сильно. И с каждым днём это чувство только росло в своей собственной прогрессии. И недавно достигло наивысшей из данных в графике точек.

__

Скорее всего, у Феликса закончились остальные футболки, иначе Чанбин не мог объяснить, с чего это вдруг он решил на тренировку сегодня надеть ту самую чёрную без рукавов, ну и, как результат, демонстрировал те самые веснушки, которые Чанбину ещё разве что в кошмарах не снятся. В обычных снах они снятся уже, так что кошмары — следующая стадия. Но Чанбин не то чтобы жаловался. Ему очень нравилось то, что он видел, но зная, что на спине, скрытой футболкой, есть ещё веснушки и родинки, чувствовал себя, как наркоман, у которого под диваном лежит доза, которую ему запретили трогать. Это как один раз дали книжку интересную полистать, а потом отобрали. А Феликс и был для Чанбина той самой книгой, безумно интересной и запретной, которую от этого хотелось прочесть только сильнее. В перерыв между тренировками все разбежались кто куда: покушать, поспать, переодеться, поиграть в игру на телефоне. Последними были Чанбин и Феликс, которые уселись на небольшом красном диванчике. Возле диванчика стоял столик с маркерами и разрисованными листами, потому что в самый неожиданный момент кому-то может захотеться порисовать, так как это неплохой метод борьбы со скукой и неврозами. И ещё лежало несколько словарей для тех ребят, что желали немного подтянуть свой английский. Феликс был очень увлечён игрой или что он там делал, а вот Чанбин не мог перестать отвлекаться на светло-коричневые пятнышки, что так маняще маячили прямо у него перед глазами. Очевидно, Феликс боковым зрением увидел Чанбина либо почувствовал его взгляд на своих плечах, второе было весьма вероятно, потому что ещё немного — и внутри Феликса пришлось бы запаивать дыру. Он повернулся, и Чанбин стыдливо опустил глаза в свой телефон. Феликс несколько раз моргнул, как-то таинственно улыбнулся и вернулся к игре. Через две минуты ситуация повторилась, только теперь Чанбин взгляда не отвёл. Засмотрелся. — Эй, — Феликс щёлкнул пальцами у него перед носом, — ты что, уснул? Когда Чанбин опомнился, то засуетился так, что едва удержал телефон во вспотевших ладонях. Феликс покосился на него: — Хён, пугаешь. Куда ты так пялился? — дальше ладонь Феликса легла на лоб Чанбина. — Может, тебе нужно больше спать? Ты мало отдыхаешь. Чанбин пробубнил в ответ что-то вроде «да, наверное, прости» и поспешил сменить тему, только плохо подумал о том, на что он её меняет. — Мне нравятся твои веснушки. Феликс опустил голову, глянув на голые плечи. — Что, правда? — Да. Тебе же они не нравятся? Но по-моему, это круто. Будто кто-то отколол от неба кусочек и поместил его на твои плечи. У тебя на плечах кусочек звёздного неба, Феликс. Ответь мне, — Чанбин шутливо ткнул его пальцем в плечо, — каково это, носить при себе карманную вселенную? И всю вселенную внутри себя. Феликс тихо засмеялся и очень густо покраснел. И хотя Чанбин был уверен в том, что он краснел не меньше, он чувствовал за собой маленькую победу. И раз он смог преуспеть сегодня в одной вещи, то решил попробовать пойти дальше. Он немного придвинулся. — Слушай, это будет звучать странно, но, — Чанбин выждал на себе заинтересованный взгляд, — могу я... посмотреть? Я имею в виду, поближе? Феликс закусил губу, а потом спросил: — Мне снять футболку? — Да. — Окей. Это было не так странно, потому что Феликса уже просили о подобном раньше, но уровень неловкости был всё равно максимально высоким. Красная стрелочка на датчике с треснутым стеклом в голове Чанбина судорожно вертелась, а в ушах гудел противный звон сигнала тревоги. Чанбин сел сзади и стал разглядывать свою карманную вселенную, ощущая жар, что исходил от кожи Феликса, и чувствовал жар собственных щёк и ушей и очень сильно сдерживался, чтобы не протянуть руку. В Феликсе столкнулись день и ночь, думал Чанбин. Сошлись прямо здесь, под его лопатками, потому что сам Феликс был солнцем в человеческом обличии, он был летом, светом и теплом, и даже веснушки были тому подтверждением. Но в то же самое время он носил созвездия в глазах, на щеках, на плечах и под лопатками, и Чанбин был уверен, что сможет рассмотреть тут некоторые, если постарается. Он закусывает губу и невесомо касается пятнистого узора перед собой. — Я хочу сделать кое-что очень тупое. — О чём ты? — Феликс чуть оборачивается через плечо. — Дай-ка мне этот розовый маркер. Феликс думает, что у его хёна вполне вероятно начинает ехать крыша, но слишком очарован тем, что происходит в данный момент, просто потому что Чанбин делает это с ним, чтобы отказать, и молча протягивает маркер. Чанбин зажимает в зубах колпачок, и Феликс чувствует прохладное прикосновение к спине. Нейлон скользит по бледной коже, пачкая её краской, и Феликсу действительно интересно, что Чанбин сейчас делает с ним. В смысле, помимо того, что медленно убивает его изнутри, это и так понятно. — Если ты нарисуешь мне там член или напишешь слово «хуй», я больше никогда не буду с тобой разговаривать. Просто предупреждаю. Чанбин едва не давится от смеха, радуясь тому, что вовремя отдёрнул руку и не успел испортить рисунок. — Ты за кого меня принимаешь? Я тебе Сынмин, что ли? — О, а он бы мог. Они оба ещё раз смеются, прежде чем Чанбин возвращается к работе. А Чанбин рисует на плечах у Феликса созвездия, соединяя точки так, чтоб выходили журавли, дельфины, дева, потому что это знак зодиака Феликса, кассиопея. Всё, что помнит. А снизу оставляет место для небольшой надписи и соединяет точки в буквы: «별빛, 우주에서 태어나».¹ Делает фото себе на память, аккуратно закрывает маркер и с видом победителя кладёт его рядом. — Я закончил. — Ну и что ты натворил? Покажи мне, — Феликс разворачивается к нему лицом. — Потом сам всё увидишь в зеркале. — А без этих интриг ну никак нельзя обойтись? — Феликс чуть хмурит брови. — Ну никак, — Чанбин в ответ мотает головой. И их совсем сейчас не смущает, как эта картинка выглядит со стороны, а вот зашедшего Чонина смущает и даже очень, так, что он перестаёт жевать свою булочку, что кушал на ходу. — Простите? Две головы одновременно поворачиваются на звук. Чонин с набитым ртом очень ошарашенно на них смотрит. В следующую секунду Феликс, как ошпаренный, спрыгивает с колен Чанбина, подхватывает свою футболку и на ходу надевает, отлетая в противоположный конец комнаты. С перерыва возвращаются остальные ребята.