Анонимные феминистки Бенцонистских фандомов

      С самого утра день Катрин Монсальви задался лучше некуда. Директриса кризисного центра Сара Де Нуар позвонила Катрин на мобильный и сообщила, что даёт ей отпуск на две недели. Потом приехала ближе ко второй половине дня, на минивене свекровь Изабель Монсальви и заявила о своём желании забрать к себе на целую неделю восьмилетнего внука Мишеля и шестилетнюю внучку Изабель. — Катрин, дорогая, на тебе весь дом, дети, работа в кризисном центре и подработка художницей-портретисткой, — свекровь, держащая на руках свою тёзку-внучку, поцеловала Катрин в щёку и потрепала по светлым волосам Мишеля, — не спорь со мной. Тебе надо отдохнуть, развеяться. Хотя бы немного себя разгрузить. Детям у меня скучно не будет. В Диснейленде какая скука?.. — Ой, бабушка, как круто! Спасибо! — с благодарностью и живостью откликнулся Мишель, обняв бабушку. — Да, бабушка, спасибо! От папы с мамой дождёшься поездки в Диснейленд — оба в работе по уши! — восторженно подхватила сидящая на руках у бабушки Изабелла. — Но если так, мама… — неловко замялась Катрин. — Лишь бы у вас было время на отдых. Вы точно ничего для себя не запланировали? — Да, Катрин. Запланировала как раз забрать к себе на неделю внуков, чтобы ты немного отдохнула или хотя бы смогла выкроить часа два полежать на диване с книжкой, — невозмутимо и уверенно ответила пожилая мадам Монсальви. — Эти двое же любимцы своего дяди Мишеля. — Да, мама, Мишель буквально души не чает в своих племянниках, — согласилась с кроткой улыбкой Катрин. — Ну, значит, всё решено. Дети на неделю остаются у меня. — Изабель-старшая посмотрела на дорогие часы, украшающие её запястье. — Ох, пора ехать! Я ведь купила себе и детям билеты на нового «Аладдина»! — опомнилась Изабель, опуская внучку на пол. — Дети, бегом в машину, только, чур, на заднее сидение. На переднее вам нельзя лет до восемнадцати. — Бабушка, твои идеи супер! — кричала Изабель-младшая, уже успев убежать к бабушкиной машине. — Да, бабушка, спасибо! — набегу выкрикнул Мишель, убежав следом за сестрой. Оба ребёнка забрались на задние сидения в салон мини Вэна и прикрыли дверцу, опустив оконное стекло. — Мама, я не знаю, как вас благодарить, — шептала растроганная Катрин на ухо свекрови, крепко её обняв. — Просто хорошенько отдохни по возможности, дочка, — Изабель-старшая мягко отстранила от себя невестку, погладила по щеке и удалилась к своему авто. Открыла дверцу салона спереди со стороны водителя, уселась на сидение, и вскоре уезжала от дома своего сына и своей невестки. Дети махали матери из окон машины. Катрин махала им в ответ, крича им напутственное: «Не огорчайте бабушку, слушайтесь её и отдохните там хорошо, дяде Мишелю передавайте от меня с вашим папой привет!». Лишь только тогда Катрин вернулась в дом и принялась приводить его в порядок, когда машина свекрови совсем скрылась из виду. Благодаря свекрови, у неё теперь целая неделя свободная, когда не нужно ни за кем убирать, не нужно обстирывать и готовить на много персон, не нужно стоять у детей над душой и проверять, чтобы те сделали задание на каникулы. Целую неделю об этом будут заботиться её любимая свекровь Изабель и любимый деверь Мишель. Ну, а Катрин теперь может себе позволить достать из холодильника колу, добавить в неё пару кубиков льда из формочек, что оставила в морозильнике залитыми водой пять часов назад, и включить на ноутбуке свои любимые фильмы. Сегодня она поистине смогла добиться невозможного — заставила своего мужа Арно пропылесосить во всём доме, научила его электронной оплате счетов, и также дала ему понять, что после приготовленного женою в одно жало завтрака посуду моет он. — Но, Катрин, вообще-то у меня выходной, я хотел просто после трудной недели порубиться в «Мортал Комбат»! — возмущался горячо Арно — зрелого возраста мужчина, с крепким и стройным станом, с пронзительными чёрными глазами, загорелой под летним солнцем кожей и черными, как смоль волосами до уровня ушей. — Я, считай, почти неделю ишачил как проклятый в этом фитнес-клубе, имею право в свой выходной снять стресс! — А мне стресс снять не надо, по-твоему? — встречный вопрос Катрин, упершей руки в бока, напоминал скорее выстрел в лоб. — Я, по-твоему, всю эту неделю развлекалась? На мне тоже работа, к тому же на мне подработка, вся бытовуха и дети! Ты с детьми только развлекаться по игровым центрам ходишь да в футбол во дворе играешь, тогда, как я отвечаю за их питание со здоровьем и за учёбу! — Ну, так ведь я же от забот о наших детях не открещиваюсь! Что ты поручишь — это и делал всегда! — защищался Монсальви. — Я на работе впахиваю как вол, и, между прочим — чтобы ты и дети ни в чём не нуждались! — Арно, я это очень ценю, — схватившись за голову, Катрин еле слышно зарычала от бессилия и злости, — но было бы лучше, если бы я не тащила на себе весь этот задолбавший меня быт и более чем полную заботу о детях одна! — Я деньги в дом приношу и о детях заботиться помогаю, чего ещё? — устало простонал Арно. — Ты бы могла и не брать эту подработку, если у тебя не хватает сил. Всё равно я зарабатываю в месяц больше, чем ты за твою работу психологом и портретисткой… — А теперь послушай меня внимательно, Арно Монсальви, — Катрин схватила за майку и притянула к себе никак не ожидавшего такого поворота мужа. — Мне до лампочки, что ты на твоей единственной и основной работе зарабатываешь больше. На мне по работе, с детьми и в быту нагрузка всё равно больше! Так что, нравится тебе или не нравится, сегодня ты не играешь ни в какие консольные игры, а вместе со мной занимаешься домашними делами! — Катрин, полегче, тише, — Арно мягко отстранил от себя жену, схватив её за плечи. — Ты белены объелась, что с утра на меня орёшь? Может быть, тебе к невропатологу обратиться? Я знаю хорошую клинику… Лекарство тебе подберут. Я могу сходить за пустырником в аптеку… Только успокойся. — С тобой, Арно, чтобы оставаться спокойной — надо начинать жрать пустырник, который растёт, сцуко, прямо в поле! Вместе с грёбаным корнем и землёй! Понимаешь, чёрт подери?! Меня твоя стратегия «У меня лапки, я котик» в вопросах устройства быта доконала просто. — Так, всё, Катрин, ты только не нервничай. Разгребём этот срач вместе. Раз ты так задолбалась. Извини, — неловко проговорил мужчина, погладив успокоившуюся от его слов жену по плечу. — Я готов не только ради тебя прибраться в доме и чёрт знает, что ещё, — шептал он на ухо Катрин, привлекая её к себе и обняв, — но и сходить в поле, нарвать тебе пустырника… — Я тебя на этом поле и закопаю живьём, — злобно пошутила Катрин, укусив слегка мужа за мочку уха и переместив свои руки на его обтянутые джинсами ягодицы. — Напросишься же, ведьма, — хрипловато проговорил он, целуя её в кончик носа. — На это и расчёт, — съехидничала Катрин. — Возможно, у меня было бы больше сил на занятие любовью по ночам, если бы половину моих дел по дому брал на себя ты, — заявила женщина с неподражаемо зачаровывающей наглостью, прыгнув супругу на руки. — Хорошо, я буду стараться над собой работать в этом направлении… А где дети, Катрин? — Их забрала на неделю к себе твоя мама. Из сострадания ко мне. — Я так понял, ты хочешь вместе со мной заняться уборкой через полчаса? — Ты верно угадал. — А сперва сделаем то, на что ты хочешь напроситься? — Твоя голова в нужном направлении варит, — Катрин с озорством легонько укусила Арно за нижнюю губу и поцеловала в уголок рта. Ближайшие полчаса у себя в спальне супругам Монсальви было уж точно не до какой-то там уборки. Зато какие-то несколько минут они понежились в кровати после близости, радуясь царящей в доме тишине, и что никто их ближайшую неделю не будет дёргать. Вдоволь навалявшись в кровати в обнимку, муж и жена всё же нашли в себе силы дать самим себе морального пинка и заняться домашними делами. Перемыть после завтрака посуду, вымыть полы и пропылесосить во всём доме, постирать одежду с постельным бельём и развесить всё бельё с одеждой сушиться во дворе, съездить в супермаркет и привезти домой продукты с бытовыми товарами и средствами гигиены, починить наконец-то смеситель в душевой кабинке. Пока стирали бельё и одежду, Арно искренне удивлялся, что всё это ещё надо отсортировать по цветам прежде, чем кидать в стиральную машину. Сегодня же Арно и довелось учиться готовить блинчики с творогом и печёнкой, утку по-пекински и молочные коктейли с клубникой, булочки с корицей. В службе доставки еды Катрин заказала три коробки пиццы и два сета с суши и роллами. На все вопросы Арно «в честь чего такое пиршество?» Катрин выдала ему честное объяснение — что намеревается пригласить к себе на пикник своих подруг. Причём пикник плавно перетекает в ночёвку. — Эммм… А я думал, что это будет наш романтический вечер, переходящий в ночь, — немного разочарованно проговорил Арно. — Но это хорошая идея, чтоб ты подруг пригласила. Ты ведь имеешь право с девчонками из твоей компании время провести у себя дома. — Спасибо за понимание, Арно. Да, ты угадал. Девочки — мои подруги из клуба. Даже больше скажу тебе — мы все из клуба «Анонимных феминисток». — А я вашей компании мешать не буду? — немного озадачился Арно. — Вы же будете обсуждать вопросы, в которых я немного хлебушек… — Ну, если хочешь в этих вопросах разобраться — можешь остаться, но мы все собрались чисто отдохнуть, трескать вкусняшки и вместе посмотреть киношки. Только твоё мнение о современном феминизме и феминистках придержи у себя, многих из моей компании это может затриггерить, — напоследок предупредила его Катрин. — Хорошо, буду больше слушать и меньше болтать о том, в чём не разбираюсь пока что, — согласился Монсальви. — Надеюсь, так и будет, — Катрин достала из кармана джинсов смартфон и принялась обзванивать подруг. Арно предупредил жену, что сгоняет в магазин и купит ещё чего-нибудь вкусного для «сегодняшнего шабаша», как он в шутку назвал сходку жены с подругами, и добавил, что «для заманивания людей на тёмную сторону нужно больше печенек». Из всех, кого Катрин обзвонила и пригласила к себе в дом на пикник и ночёвку с просмотром кино, прийти смогут только её сестра Лоиз, Лоренца и Фьора. Агнес по уши увязла в подготовке очень важного концерта с её подопечными и в школьных проблемах детей. Сильви и Франсуа Бофор решили свозить своих детей по памятным местам времён Столетней войны. Марианна и Коррадо извинились и сказали, что не смогут прийти на пикник к Катрин, потому что в момент её звонка вылетали на самолёте в Париж навестить тётушку Марианны Эллис. Кьяра со своей институтской подругой Хатун была в скай-парке. Жиль и Жюдит вообще выиграли за репост в Фэйсбуке поездку на Бали, и теперь оголтело бегали по инстанциям и собирали всевозможные справки на оформление туристической визы. Все, кто не смог сегодня составить компанию Катрин в её намерении устроить пирушку, извинились перед ней, хотя Катрин горячо их заверила, что ничуть не обижается, и что она должна была заранее их всех обзвонить и узнать про их планы. Фьора договорилась с Катрин, что к их компании присоединится и друг Фьоры, который по совместительству бизнес-партнёр отца юной Бельтрами, Филипп Селонже. Тем более что Катрин давно не терпелось узнать, каков из себя молодой человек, который нравится её младшей подруге. Фьору сама Катрин воспринимала то ли как ещё одного своего ребёнка, то ли как младшую сестру. Какие-то двадцать минут Арно отсутствовал дома, уйдя в магазин, зато вернулся с огромными полными пакетами печенья, пачками сухариков, шоколадок, чипсов и колы, не забыл и про солёный арахис вместе с апельсинами и клубникой, к которым прикупил безалкогольный мохито и пакетик лайма. — Вот, Катрин, накупил в самый раз — на Тёмную сторону силы людей заманивать, — сопроводил Арно этими словами расставление купленного съестного на столике в гостиной. — Арно, ты прикупил как раз то, что надо. Спасибо тебе. Я вот думаю, заказывать морепродукты или нет? — задалась вопросом Катрин, подойдя к мужу и обняв его со спины. — А закажи. Лишним не будет. Мне тогда закажешь морскую капусту? — откликнулся Арно, развернувшись, погладив жену по плечу и обняв. — Да, конечно. — Катрин мягко высвободилась от него и набрала номер той самой службы доставки еды, куда сегодня звонила, и заказала морепродукты, не забыв про морскую капусту. Но компании друг друга Арно и Катрин были предоставлены недолго — раздалась трель дверного звонка. Катрин пулей метнулась открывать дверь, и замерла от радости на какие-то несколько секунд. В дверях стояли её сестра Лоиз — худощавая пепельная блондинка в жёлтом сарафане с рукавами-фонариками, подруги Лоренца и Фьора за компанию с молодым человеком не старше тридцати лет, высоким и поджарым, с крепким станом. Вот только вид у этого спутника Фьоры показался Катрин очень необычным: чёрные волосы обрамляли квадратное лицо и красиво ниспадали до плеч, светло-карие глаза глядели спокойно и доброжелательно, на его статной фигуре отлично сидели чёрные брюки и белая рубашка, на шее повязан тёмно-фиолетовый шёлковый шейный платок, на ногах чёрные ботинки. На указательном и среднем пальцах правой руки — серебряные кольца. Как подумала Катрин, самое необычное в облике спутника Фьоры — его стиль в одежде как из другой эпохи. «Ничего странного, у каждого есть право выглядеть как ему или ей нравится. Чьё-то тело — не наше дело», — подумала Катрин. С собственной сестрой и подругами Катрин расцеловалась в обе щёки и обнялась, молодому человеку со сдержанностью и вежливостью пожала руку. Со всеми обменялась приветствиями, пригласив гостей пройти в её дом. После закрыла на замок входную дверь. Арно как раз разлил по бокалам на всю их компанию мохито, успел нарезать лайм и апельсины, вымыл клубнику и по большим глубоким тарелкам рассыпал арахис с сухариками и чипсами, расставив угощение на столике в гостиной. При виде всех вошедших в комнату приветливо поздоровался, с Лоиз обменялся родственными объятиями. Лоренце и Фьоре пожал руки. Какое-то время, когда Катрин представляла Арно своих подруг и Филиппа, Монсальви ощутил лёгкий шок при виде сопровождающего Фьоры — Филиппа, молодого человека, одетого немного по викторианской моде и с накрашенными чёрной помадой губами, прямо как вампиры из фильмов. Пожимая руку Филиппу, Арно проговорил: — Ничуть не сомневался, что моя жена водит знакомства с очень оригинальными людьми, — скрыл Монсальви за этой любезностью своё потрясение. Устроившись в гостиной у телевизора и засев за просмотром всех частей «Гарри Поттера», компания предавалась чревоугодию — поедая апельсины с клубникой и арахис с чипсами, с сухариками, распивали колу, потом перешли на мохито с лаймом на дне бокалов и заполировали это дело мятным чаем. Марафон фильмов о Гарри Поттере кончился ближе к двум часам ночи. К большому удовольствию Фьоры, устроили игру в шарады по «Поттериане» — когда нужно было из шляпы вытащить имя персонажа цикла и изобразить его, а все должны отгадать, какого персонажа изображают. Хоть не у всех и далеко не всегда получалось сходу отгадать, но всем собравшимся в гостиной было очень весело. Вот когда Лоренца в пародийном ключе изображала Драко Малфоя, вся компания дружно валялась по полу от смеха. Об отходе ко сну всем напомнила Катрин, сказав, что время уже близится к трём часам ночи. Вместе с мужем и сестрой Катрин поднялась на второй этаж дома и принесла шесть спальных мешков, раздав их всем присутствующим. Лоиз, Лоренца и Филипп с Арно принялись раскладывать мешки и располагаться ко сну. Катрин ушла в кухню, прикрыла плотно дверь и открыла на форточку окно. Из пачки сигарет, лежащей на подоконнике, она взяла одну штуку, подпалила кончик зажигалкой и затянулась, пустив кольцо дыма. Хотя, одной затяжкой она не обошлась. Фьора какое-то время пыталась уснуть, но сон к ней не шёл. Филипп и Арно давно устроились каждый в своём спальных мешках, закрыв глаза, и, кажется, спали. Так, по крайней мере, подумала Фьора. Лоиз и Лоренца провалились в сон давным-давно. Так что юная Бельтрами немножечко обломалась пошептаться обо всём, что волнует и что интересно с лучшей подругой и сестрой другой своей лучшей подруги. Ещё какое-то время Фьора честно пыталась уснуть, сомкнув глаза, но жажда выгнала её в кухню за холодной водой. При появлении Фьоры Катрин быстро потушила сигарету об дно пепельницы и туда же положила окурок. — Жаль, что ты это видела, Фьора. Не бери в этом с меня пример, — предостерегла Катрин свою юную подругу. — Тебе что не спится? — Да так, пить захотела, и бессонница напала, — объяснила Фьора, наливая себе в стакан холодной воды из крана и тут же принявшись жадными глотками опустошать сосуд. — А ты что не спишь? — Думала о своём, не очень приятном. Не бери в голову, — попыталась отмахнуться Катрин, но поймала на себе серьёзный взгляд серых глаз Фьоры — слишком взрослый для девушки семнадцати лет. — Но что такое случилось? У тебя трудности возникли? Так это можно наш женсовет созвать! — тут же нашлась с энтузиазмом Фьора. — Разрулим твою проблему вместе. — Нет, милая. Это было давно, разруливать нечего. — Катрин поёжилась, будто бы от холода. — Но вспоминать не хочется. — Нечто из твоего детства? — немного несмело задала вопрос Фьора. — Даже не из детства, а примерно лет в тринадцать, я в ту пору подростком была. Я захотела сама заработать себе денег на курсы журналистов, нашла подработку на неполный день уборщицей в цветочной лавке. Мой начальник Лоран Сарбрюк был хорошим и добрым человеком, не обижал, — рассказывала Катрин глухим и тусклым голосом. — Но вот его сынок Робер семью годами старше меня — тот ещё скотина. Не давал мне проходу, отпускал сальные комплименты, пользуясь отсутствием поблизости отца. Даже мои слова, что мне тринадцать лет, эффекта не имели. Точнее не тот эффект, который я ожидала. Его только подстегнуло, когда я сказала, что мне тринадцать. — Катрин, вот же он сволота ублюдочная! Ты хоть кому-нибудь пожаловалась? — на смену гневу Фьоры пришло сострадание. — Нет, конечно. Я боялась жаловаться моему начальнику, потому что думала, что он не поверит мне, и я потеряю работу. Боялась пожаловаться родителям, — ответила Катрин, разведя руками. — Родители в ту пору придерживались взглядов, что жертвы сами провоцируют насилие и домогательства. Так они думали до случая с Лоиз, про который я в прошлый раз рассказывала. — Мадам Монсальви грустно покачала головой, точно хотела отогнать отвратительные воспоминания, которые всплыли на поверхность. — Катрин, всё это очень обидно, что ты похлебала, — поставив опустошённый стакан в мойку, Фьора обняла подругу и уткнулась лбом ей в плечо. — Неужели никого не было, кому бы ты могла довериться? Даже учителям не говорила в школе? — Я об этом только Лоиз решилась рассказать, после той истории с ней. Сестра меня поняла и поддержала. — Едва уловимая улыбка промелькнула на губах Катрин. — К родителям доверие было подорвано в этом отношении — если вспомнить, сколько раз они говорили, что «женщины сами одеваются и красятся как на панель, а потом жалуются на приставания и заявления об изнасиловании в полиции строчат». У отца с матерью мозги на место встали только после того, как их собственная дочь едва жертвой не стала, которых они так осуждали. Ну, хоть на Лоиз не вываливали этот бред в духе «сама дура виновата», а поддержали её и заняли её сторону. — Вот я этого тоже не понимаю, Катрин. Почему обязательно для многих людей нужно, чтобы с ними или с их близкими обязательно случилось нечто ужасное, чтобы они наконец-то поняли — насколько с этим дерьмом мириться нельзя? Риторический вопрос, — врывалось у Фьоры. — А учителям я не говорила по той причине, что общество в те времена, когда я была подростком, было более мизогинное, чем сейчас, — объяснила с нотками философской грусти Катрин. — Я верно поняла, что ты потеряла работу, когда послала лесом этого выродка? Или я ошиблась? — Нет, Фьора. Кое-в-чём ты не ошиблась — я действительно потеряла работу, но не из-за того, что послала его… В подсобном помещении лавки, когда я мыла полы, Робер прижал меня к стене и полез мне под юбку одной рукой, другой он меня удерживал. Первые несколько секунд я была как в каком-то параличе, не могла себя заставить от страха пошевелиться, даже крикнуть и позвать на помощь не могла — горло будто петлёй сдавило. Когда он меня хотел в туалет поволочь, я заехала ему носком ботинка по голени. Успела убежать, пока этот паскудник приходил в себя от боли и верещал. В ту лавку я больше не вернулась. — Чёрт, ну и мразь же он конченая, сама бы его за тебя придушила! Тварь поганая. Я очень тебе сочувствую, — выпустила Фьора из объятий Катрин и погладила её по плечу. — Знаешь, я ведь тоже не полностью тогда рассказала нашим девочкам и тебе на прошлой сходке мою историю. Ты и так знаешь, что мой кузен предложил мне подвезти меня до дома после репетиции в колледже, завёз в лесополосу и попытался изнасиловать, а я его убила при самообороне. Так вот, я рассказала не всё, что было после вынесения мне условного срока и после моего переезда с отцом в Дижон. — Было ещё нечто паршивое, что ты просто не успела рассказать нам? — Да, угадала. Моя тётка Иеронима не угомонилась после того, как судья назначил мне условное. Её не устроило, что по вине её спермотоксикозного сыночка у меня в шестнадцать лет условный срок, и что я на учёте в полиции. Она потащилась на передачу «Parlare» (говорите) к ведущему Родриго Борджиа и принялась поливать меня с отцом грязью на всю Италию. Как раз в то время она попросила свою подружайку наклепать про меня в интернете клевещущие статейки, будто бы я занималась проституцией с четырнадцати лет. Пришлось тащиться на эту передачу, чтобы защищаться от её лжи на телевидении. — Боги Асгарда, вот же скотина твоя тётка феерическая, чтоб она в муках сдохла! — не сдержала Катрин яростного восклицания. — Ненавижу ничуть не меньше, чем насильников, их родственничков, которые стремятся загнобить жертв. — Ну, моё с отцом участие в передаче обернулось тем, что мне присобачили такой медийный образ, что настроили против меня с отцом общественность — меня едва ли не вся Италия проклинала и желала мне сдохнуть, атакуя мою личку в фэйсбуке и инстаграм. Я даже проходила дважды детектор лжи на передаче «Pulisci il segreto» (начистоту о сокровенном). И выкладывала на своих страничках в соцсетях сканы всех материалов уголовного дела, где итальянским по белому говорится о том, что я всего лишь защищалась, и у меня на теле порядком синяков от лапищ братца. — Фьора, милая, ты можешь быть сколько угодно права. На твоей стороне хоть сто раз может быть закон и результаты всех экспертиз. Но в этом нет толку, если ты пытаешься доказать свою невиновность тупым, которые упорно хотят верить в то, что виновата ты, а не твой мудак-братец. Безмозглым не докажешь, они к логике и к объективным фактам не восприимчивы, — безрадостно, с чувством горечи, поделилась с Фьорой своим мнением Катрин. — Вот поэтому я и отец перебрались в Дижон, во Францию. Потому что в Италии моя тётка спокойной жизни мне и отцу точно бы не дала, пока не увидела бы меня мёртвой или за решёткой. Но знаешь, что в то время сильно меня подкосило? — Не знаю. Что же случилось помимо всего того кошмара? — Катрин привлекла к себе Фьору и обняла — как она обычно всегда обнимала свою дочурку Изабеллу, по-матерински. Фьора уткнулась лицом ей в плечо. — Мне вспоминать противно об этом, Катрин, но я расскажу. В ту пору я встречалась с мальчиком из моей группы — Лукой Торнабуони. У нас ничего дальше поцелуев и держаний за руку с объятиями не заходило, но я очень сильно любила его. — Голос Фьоры чуть сорвался и задрожал, став сиплым. — Он вроде как уверял меня в своей любви и даже говорил со мной о нашей свадьбе сразу после выпускного, но стоило мне попасть под обвинение в убийстве — бросил меня ради какой-то девчонки из другой группы. Видите ли, его маме и папе не нужна невестка-уголовница, а ему не достало твёрдости отстаивать наши отношения… — Фьора, милая, раз он тебя предал в самый трудный для тебя период — об этих отношениях сожалеть нечего. Ты такая замечательная, талантливая и умная, добрая, красивая и смелая, — ободряюще говорила Катрин Фьоре, отпустив её из своих объятий. — Этот юноша тебя совершенно не стоил — так что даже хорошо, что это ничтожество вымелось из твоей жизни и сразу показало своё лицо. — Да, ты права. Хорошо, что я не успела сильно завязнуть в отношениях с ним. С него бы сталось в случае чего-то серьёзного бросить меня в беде даже беременную или с ребёнком на руках, если бы мы всё же поженились. — Фьора налила воду из крана в электрический чайник и поставила кипятиться. Взяла из кухонного шкафа две чашки, в каждую положила по пакетику и две ложки сахара. Когда же вода в чайнике закипела, разлила воду по чашкам и перемешала, после предложила Катрин выпить чаю вместе с ней. — А знаешь, Катрин, что мне обидно? — вдруг спросила Фьора подругу. — Что же? — Стоит отцу и Филиппу заговорить про феминизм, как я чувствую, что у меня пониже спины адски подгорает. В той истории, когда я чуть в колонию не угодила, отец меня защитил и поддержал. Но он никак не видит взаимосвязи с тем, что случилось со мной, и тем, о чём говорится в феминистских повестках. Он никак не может связать воедино, что все озвучиваемые феминистками проблемы насилия над женщинами — это системные проблемы, у нас нет не системных проблем. И проблема не в том, что это я нарвалась единожды на одного подонка вроде моего кузена, а в том, что таких подонков как собак не резанных — для которых женщина не человек и личность, а нечто вроде предмета секс-пользования. Просто кого-то сдерживает страх наказания, а кто-то уверен в безнаказанности и что родители отмажут, или отмажется деньгами сам. — Да, Фьора. Вот так и обстоит, — согласилась грустно Катрин, кивнув. — А иные выродки не останавливаются даже перед тем, что жертве нет и шестнадцати лет. И меня так бесит позиция Арно, что якобы проблемы насилия над женщинами сильно раздуты, эти «фемки поехавшие просто внимание к себе привлекают, и всё вовсе не так катастрофично». Он это мне говорит? Я в кризисном центре уже много лет работаю. Насмотрелась всякого. Вроде бы у меня в браке всё благополучно, муж детей и меня не обижает, всем стремится обеспечить, но после работы я впахиваю по дому вторую смену, и он не хочет вникать в проблемы женщин. Он не думает о том, что в этом мире после нас ещё жить нашим детям, а вот нашей дочери в этом мире надо будет как-то выживать. А зачем вникать? Можно же «рофлить над фемками». — Можешь не говорить, Катрин. Я понимаю, как тебя это достало. Чёрт, вот почему большинству мужчин в процессе мужской гендерной социализации как будто нафиг эмпатию ампутируют?.. Меня тоже бесит, что отец и Филипп часто рассуждают о феминизме в насмешливо-снисходительном ключе. Они не сталкивались со всем тем, с чем столкнулись ты или я, с чем столкнулись другие девы из нашей компании. Они даже не могут отдалённо себе представить, как страшно быть ребёнком, которого домогается и пытается изнасиловать охреневшая от чувства вседозволенности скотина, или каково быть девушкой, которую вывез кузен в лесополосу и угрожает убийством — если с ним не переспит. — Грёбаный стыд, Фьора, всё это очень удручает. Порой мне кажется, что ещё одно слово Арно про «параноидных фемок, которые вечно раздувают проблемы» — и я его тресну чем-нибудь тяжёлым и побольнее. — Катрин сердито засопела и вздохнула. — Не поверишь, я ловлю себя на желании если не треснуть отца с Филиппом, то хотя бы высказать им пару ласковых. Потому что они реально достали с критикой современного феминизма. Не сталкиваются с такими проблемами, которые озвучивают женщины — так хоть бы помолчали, — Фьора грустно и недовольно фыркнула. Тем временем в ванной комнате…  — Ну, что, Филипп? Ещё по одной? — поинтересовался Арно у своего нового знакомого, наполняя рюмки водой из-под крана и капая из бутылька капли валерьянки. — Да, Арно, пожалуй. Мне валерьянки побольше, ладно? — откликнулся безрадостно Филипп. — Ой, а у тебя, кажется, седые волосы на висках. — Да и у тебя тоже седые волосы всё же заметны. Немного седых волосков, пять примерно, но заметно. Вчера их не было. — Арно тем временем добавил в рюмку Филиппа больше капель валерьянки и, немного подумав, докапал себе. — У тебя до сегодняшнего дня седых волос тоже не наблюдалось. Залпом двое мужчин опустошили свои рюмки. — Чёрт подери, всё не выходит из головы то, что Фьора рассказала Катрин. Это какая-то дикая трэшанина. Стать жертвой покушения на изнасилование со стороны кузена, убить его при самообороне, пережить следствие и суд, по вине этого неспособного держать грабли при себе выродка схлопотать условный срок, потом эта тётка Фьоры против неё травлю устроила в формате медиа, едва ли не всей Италией Фьору гноили. Да ещё тогдашний парень Фьоры от неё отвернулся. В шестнадцать лет столько всего на неё свалилось, как она рассудок сохранила… — делился Селонже со своим собеседником, качая головой и сжимая руки в кулаки от чувств гнева и обиды за Фьору, но гнев на тех, кто её травил, всё же пересилило сопереживание девушке. — Знаешь, я теперь лучше понимаю всех этих феминисток, которые в открытую говорят о проблеме насилия над женщинами, а то и устраивают разной степени эксцентричности флэшмобы. Чтобы тебя наконец-то услышали, ещё не на такое решишься. — А я себя жутко виноватым перед Катрин теперь чувствую. Я столько раз в её присутствии нёс хрень, что «женщины давно равные права получили, нынешние феминистки просто хернёй страдают». А вот и нет, вовсе это не херня, — говорил Арно как будто не с Филиппом вовсе, а сам с собой, разливая заново по рюмкам холодную воду из-под крана и капая в рюмки валерьянку. Затем Селонже и Монсальви оба опустошили свои рюмки. — Грёбаная срань… Я думаю про тот жуткий случай из тинэйджерства Катрин, и мне теперь страшно, что моя дочь Изабелла тоже от такого — домогательства и попытки насилия — не застрахована. И ведь Изабелле ещё взрослеть, ещё жить в этом долбанутом на всю голову и враждебном к женщинам мире. Обидно мне за Катрин, что она даже родителям побоялась жаловаться на того ублюдка — не то что начальству. Я бы на её месте тоже ничего не сказал родителям, для которых жертва «сама дура виновата». Своими руками бы сейчас того ублюдка на суши разделал. И ведь это ублюдище, которое чуть Катрин в её тринадцать не изнасиловало, продолжало ходить свободно по земле без смирительной рубашки и намордника только потому, что Катрин была подавлена стыдом и страхом. Теперь перед Катрин стыдно, что я был такой дубина, которому лишь бы «над фемками рофлить». — Знаешь, Арно, я вот о чём задумался. Я часто вытаскиваю Фьору в её свободное время развеяться в моей тусовке металлистов с рокерами и готами. Фьора вроде бы мне говорит, что ей нравится бывать в компании моих друзей, но что, если она так говорит нарочно, чтобы не обидеть меня? Тогда как на самом деле в привычном для меня кругу ей некомфортно находиться? — задавался Филипп новыми для него вопросами. — Вдруг она не чувствует себя в безопасности? — Вот лучше тебе с Фьорой поговорить серьёзно на эту тему. Я думаю всё же, если бы ей не нравился твой круг общения, она бы тебе это сама сказала. Впечатление прямодушной девушки производит, — высказал свои соображения Арно. — Хотя лучше тебе напрямую с ней это обсудить. Я тоже намерен серьёзно поговорить с Катрин. Извиниться перед ней за то, что в плане эмпатии был сущее бревно с нею. — Я тоже хорош — с позиции снисхождения и насмешливости рассуждал о феминизме с отцом Фьоры и прямо в её присутствии. Может быть, поэтому она со мной не была до конца откровенной, рассказывая о её жизни в Италии. Так что не одному тебе нужно извиниться. Ладно, Арно, спасибо тебе за валерьянку и за отличную компанию. А я пойду Фьору поищу. Бывай здоров, — обменявшись с Арно рукопожатиями, Филипп покинул ванную и спустился по лестнице вниз, идя на негромкие, но всё же уловимые для слуха голоса Фьоры и Катрин, доносящиеся со стороны кухни… Какое-то время подруги — Фьора и Катрин — пили чай в молчании, иногда закусывая крекерами. Иногда обсуждали, на какие новые фильмы сходить в кино. За окнами дома тем временем занялся рассвет, наступившее утро прогнало ночную тьму. Тихую беседу подруг прервал стук в дверь кухни, повернулась ручка, открылась сама дверь, и порог кухни переступил Филипп — уже успевший проснуться и привести себя в порядок. — Фьора, Катрин, доброе утро, — пожелал он обеим. — Вы что, обе всю ночь не спали? — Доброе утро, Филипп, — пожелала Катрин. — Не спали, как видишь. Болтали о всяком разном, чай с крекерами лопали, — Фьора хихикнула и съела ещё один крекер. — Катрин, спасибо вам за гостеприимство и весёлые посиделки за киношками, — поблагодарил Селонже хозяйку дома. — Рада, что вам всем было весело, — откликнулась миролюбиво Катрин. — Фьора, ты собираешься домой? Я обещал твоему отцу, что привезу тебя домой рано утром, — обращены были его слова уже к Фьоре. — Да, Филипп, я сейчас. — Фьора допила чай и закусила ещё одним крекером. Встав из-за стола, она подошла к Катрин, чмокнула её в щёку и сказала, что собирается домой, поскольку отец просил приехать утром. Катрин с Филиппом и Фьорой проследовала в коридор. Фьора и её спутник быстро обулись и попрощались с хозяйкой дома. Фьора перед уходом крепко обняла Катрин. Только после этого она с Филиппом покинула дом подруги. В полном молчании Фьора прошла с Филиппом до его машины — чёрного «Хёндая». Ни слова не говоря, Филипп уселся на водительское сидение, Фьора уселась на пассажирское, оба пристегнули ремни безопасности, и молодой мужчина занялся тем, что заводил машину. Фьора рассеянно наблюдала или за пролетающими в небе птицами, или за вылизывающим себя котом на крыльце одного из домов. — Фьора, я должен тебе сказать нечто важное. Об этом мне нельзя молчать, — нарушил молчание молодой человек. — Что ты хочешь мне сказать? — немного недоумевала Фьора. — Ты только не подумай ничего плохого. Я случайно слышал твой разговор с Катрин. Так что я знаю про тот жуткий случай с тобой годичной давности, когда тебя чуть в тюрьму не упекли и травили едва ли не всей Италией в формате медиа. И всё потому, что твой кузен та ещё мразина, падкая на беспомощных девчонок-тинэйджеров. — Вот зачем ты мне про это сказал? К чему? — Фьора мгновенно побледнела, почувствовав, как у неё похолодела кровь в венах. — Я думала, что хоть во Франции не будет никого, кто бы знал о том, что у меня судимость! Новая обстановка, новые люди, новая жизнь… Что, скажешь, что я сама виновата в произошедшем? Нечего было после репетиции в колледже в машину кузена садиться? — зазвучали в голосе девушки надрывные нотки. — Я разве тебя в чём-то обвинял? — резко оборвал её Филипп. — Я лишь хотел сказать, что понимаю причины, повлиявшие на твоё становление феминисткой. Я ведь думал, что масштабы проблемы насилия и домогательств феминистками раздуваются, для меня всё это носило какой-то абстрактный характер. — Что же изменилось теперь? — Я понял, что это никакая не абстракция, не преувеличение. Это серьёзная проблема, когда какие-то дерьмоголовые выродки думают, что им сойдёт с рук вывоз девчонок и даже взрослых женщин в лесополосу и насилие над ними. Теперь я лучше понимаю, почему ты не особо со мной откровенничала про твою жизнь в Италии до переезда во Францию. Я на твоей стороне, Фьора. И твой бывший — конченый придурок и мудак, который ногтя твоего не стоит, раз в сложное время от тебя отвернулся. — Вот, видишь, для тебя вся феминистская повестка до сегодняшнего дня была абстракция и нечто, не имеющее к тебе отношения, а для меня и моих подруг, для других женщин — это обыденная реальность. — Фьора тихонько рассмеялась, но в смехе её не было ни малейшего намёка на веселье, скорее прорвавшееся сквозь броню души прискорбие. — Я боюсь становиться матерью в этом больном на всю башню мире, боюсь тем более рожать в этот мир девочку… — Фьора, я считал, что современным феминисткам просто лишь бы хайпануть, что они страдают ерундой вместо решения «реальных проблем», тогда как они как раз-таки обращают внимание на реальные проблемы. Прости, я заблуждался. — Я не держу на тебя злости, — успокоила его Фьора. — Хотел тебя спросить. Я же тебя выдёргиваю из дома потусить с моими друзьями — готами, рокерами и металлистами. Тебе вообще комфортно в нашей компании? — Мне с тобой и с ними очень даже комфортно. Почему должно быть наоборот? — Ну, мало ли… Может быть, ты себя в безопасности не чувствуешь с незнакомыми тебе людьми. — А почему я не должна себя чувствовать в безопасности с тобой и с ними? — Подумал, что тебя может это триггерить. — Не переживай на этот счёт. Твои друзья — отличные ребята. И они мне нравятся — приятные люди. Сейчас я бы очень хотела оказаться дома, с отцом, а ты сидишь у нас в кухне — и мы все втроём пьём горячий кофе с молоком и шоколадкой… И я бы ещё хотела вытащить тебя с моим папой в кино. — А мне нравится ход твоих мыслей! Значит, заезжаем за твоим папой — и едем в кино все вместе! — с энтузиазмом откликнулся Филипп, нажимая ногой на педаль газа и тронувшись с места, уверенно ведя машину, попутно закрыв окна и включив кондиционер. Фьора улыбнулась своим мыслям и откинулась на спинку сиденья, расслабившись и наблюдая за проносящимися перед её глазами видами за окнами машины. Глаза девушки слиплись сами собой, и вскоре она провалилась в лёгкую дрёму. Катрин сидела в кухне и по новой заварила себе чай, закусывая оставшимися крекерами. Покончив же с вкусностями, она встала из-за стола и подошла к подоконнику, из пачки достала одну сигарету и, подпалив кончик зажигалкой, сделала большую затяжку, выпустив изо рта струйку дыма. Лоиз и Лоренца ещё спали, так что Катрин была предоставлена полностью своему уединению и отгоняла от себя нерадостные мысли тем, что медленно выкуривала до фильтра одну за другой сигареты. Катрин прекрасно понимала, что травить свой организм никотином — такое себе средство прогнать из головы плохие мысли, но облегчение ей это принесло. По крайней мере, из головы исчезли вообще все мысли, осталась только расслабленность во всём теле. — Катрин, с добрым утром! — прервал Арно её уединение, войдя в кухню и прикрыв за собой дверь. — Доброе, — ответила отстранённо Катрин. — Чёрт, ну и вонь здесь стоит от этих сигарет! — Арно рванулся к окну и раскрыл его настежь. — Дышать нечем! — Ну, окно открыто — скоро всё выветрится. Тем более что дети у твоей мамы и не видели. — Ты думаешь, меня сугубо это волнует, а не то, что ты свой организм убиваешь? Ты хоть представляешь, сколько всякой дряни намешивают при производстве сигарет, Катрин? — Ради бога, Арно, хватит чтений морали, — устало откликнулась Катрин, затушив сигарету о дно пепельницы. — Ты что, в могилу захотела раньше времени? У тебя лёгкие и сердце лишние? И как давно ты куришь? — Всего только месяц, и то в редких случаях — когда стресс снимаю, которого в моей жизни предостаточно. И держи свой ЗОЖ подальше от меня! — взорвалась Катрин, стукнув кулаком по подоконнику. Не говоря ни слова, Арно схватил пачку сигарет, ногой нажал на педаль мусорной корзины и выбросил, не обратив внимания на протест Катрин. — Можешь, сколько влезет, сейчас орать на меня матом — я не собираюсь спокойно смотреть, как ты себя в могилу сводишь. — Поглядите, заботливый какой! — Катрин упёрла руки в бока и зло фыркнула. — Что-то не просыпалась в тебе эта заботливость, когда я на себе одна вывозила работу, бытовуху и большую часть забот о детях! — Всё, оставим это — я понял, что был болваном и валенком, я ведь не понимал раньше — насколько нелёгкий ежедневный домашний труд. Так что теперь тебе не придётся одной на себе всё тащить по дому. И я понимаю, что очень виноват перед тобой в том, что до сегодняшнего дня был глухой к твоим проблемам и к проблемам твоей социальной группы. Прости, Китти, — проговорил Монсальви с сожалением, опустив голову и уставившись в пол, снедаемый раскаянием. — Я случайно подслушал твой разговор с Фьорой. Прости, знай я раньше о том, что ты чуть не подверглась насилию в тринадцать лет, я бы уж точно не обесценивал все эти проблемы феминистских повесток и уж точно не рофлил бы над феминистками, которые с этими проблемами пытаются бороться. Мне жаль, что ты не могла мне доверять из-за моей твердолобости, и что даже родителям боялась много лет назад пожаловаться. — Я тебя прощаю, конечно, Арно, — проговорила тихо Катрин, совладав со своим чувством полнейшего шока. — Последствия мужской гендерной социализации изживать из себя не всегда легко. Всё же спасибо, что наконец-то принял мою сторону, что теперь не считаешь блажью всё то, что важно для меня. Признаться, я уже и не верила, что достучусь до тебя когда-нибудь. Иногда мелькали мысли о разводе… — Погоди! Как о разводе?! Катрин, какой развод? — встревожился Монсальви, потрясённо воззрившись на жену. — У нас же семья, дети, я люблю тебя… — А потом ты откопал в себе эмпатию, и я подумала, что в нашем браке есть то, ради чего его стоит сохранять. — С ласковым ехидством улыбнувшись, Катрин подошла к мужу, обняв его и чмокнув в щёку, получив в ответ поцелуй в макушку.