Простые сложности

Шумное многоречие таверны напоминает пчелиный рой, и Алиму это нравится. Гул, соединяющий всех воедино, действует на него расслабляюще, ведь так эльф чувствует себя частью чего-то большего, частью чего-то стоящего. От этого на душе светлей, и даже эль не кажется такой же дрянью, как обычно. Человек, купивший ему выпивку, придвигается ещё ближе. Их бёдра соприкасаются, а рука, как бы случайно, ложится на плечо. Алим знает, что будет дальше. Ещё несколько глотков и сам он будет отдельно от тела, провалится в забвение, чтобы утром следующего дня прийти в себя с головной болью и следами чужого семени на одежде. Плевать. Он давно уже не обращает на это внимания. В гуле вдруг чётко выделяется один-единственный значащий голос, вынуждающий очнуться и обратить внимание на то, что происходит где-то помимо кружки с элем. Голос, наполненный неприязнью, провоцирующий конфликт — голос Карвера. Алим встревоженно смотрит в сторону зарождающейся ссоры. Кажется, кто-то из перепивших стражников попытался лезть к официантке, той эльфийке, что постоянно вертится рядом с Хоуком. Разумеется, он не стал это терпеть и высказался, вступился за неё. Ещё пара встречных высказываний — и вот они уже оба почти сцепились, а девушка стоит чуть в стороне, наблюдая. Она не нравится Суране. Он слышал, как эльфийка преследует Викки, требуя, чтобы тот сделал её Стражем. Она ничего этим не добьётся. Амелл даже из упрямства не пойдёт на это. И злость, тот яд, с которым она кидается на всех, её точно погубит. Или погубит тех, кто рядом. Притянет беды, как сейчас к Карверу. Алим пытается вывести руну паралича, чтобы решить всё мирно, но сбивается, когда шеи касается влажный поцелуй. Противно. Сурана дёргается прочь от недовольного знакомого. Тот явно рассчитывал на иное продолжение вечера. Момент упущен — ссора набирает обороты, и не нужно быть ривейнским прорицателем, чтобы предположить, что будет дальше. Стражник вытащит меч, Карвер тоже, но они оба пьяны, это не будет сражением до первой крови. Они покалечат друг друга. Кто-то может умереть. Маг вскакивает и на плохо слушающихся ногах пытается пробраться через замерших в ожидании драки людей. С руной он не справился, но, быть может, ещё сможет помочь Карверу иначе. В крайнем случае, отрежет его противника пламенем. Уж оно-то точно ему подчинится. Опаздывает он всего на пару мгновений: нож вонзается в руку, пригвоздив к столу и закончив всю стычку. Стражник орёт от боли, долийка отскакивает прочь, шипя проклятья, а Карвер зло и удивлённо смотрит на неё, прижимая ладонь к носу. По его подбородку стекает кровь. Повисает мёртвая тишина. Алим приходит в себя первый. Всё же начертив руну паралича, он быстро, пока её действие не закончилось, вытаскивает нож и обрабатывает рану тем, что есть в прикреплённой к поясу мантии аптечке. Обезболивающее зелье, слабая целебная настойка, бинт — в первую очередь он здесь целитель. И даже будь стражник тысячу раз неправ, Сурана не может оставить его без помощи. Тем более, что ранен он серьёзнее Карвера. Сорча кричит, чтобы все расходились — таверна закрывается часа на два раньше обычного. Будь здесь хозяин «Короны и льва», его бы затрясло от злости при этих словах. Но пока его нет, командует Сорча — и есть в ней что-то такое, отчего никто не хочет ослушаться. Недовольно бормоча, посетители разбредаются. Долийка уходит тоже, бросив с ненавистью, что больше она и шагу за порог этого гиблого места не сделает. Стражник, обретя возможность двигаться, отталкивает Алима и тоже уходит, кляня на весь Тедас и эльфийку, и таверну. Сорча отвечает ему, ничуть не уступая в словах, и идёт за тряпкой и ведром, чтобы отмыть кровь. — Ты как?.. — осторожно спрашивает Сурана, поворачиваясь к Хоуку. Тот молча смотрит на него, нахмурившись. Кровь всё ещё идёт, и эльф заворожённо тянет руку, пытаясь собраться с мыслями и силами для исцеления. — Отстань, — Карвер отталкивает его, не дав прикоснуться. — Дай я посмотрю, — как можно мягче просит он, и мечник позволяет осмотреть рану — перелома нет, если верить заклинанию. Если Алим не напутал ещё и в нём, нос всего лишь разбит, с этим должна помочь целебная настойка. — Вот, — он протягивает её Карверу, но тот продолжает упрямиться, плотно сжав губы. — Выпей, Карвер. Алим уже не просит, а требует с нажимом. Это смутно напоминает что-то, нечто неясное и полузабытое, будто вырванное из сна. Только он никак не может вспомнить что. Снов в последнее время было слишком много, и большинство из них он предпочёл бы и вовсе стереть из памяти. — Доволен? — кисло интересуется Карвер, когда кровь под воздействием выпитого зелья идти перестаёт. — Почти, — Сурана не может сдержать совершенно глупой и неуместной здесь улыбки. Сорча бросает им, чтобы тоже выметались. — Пошли, я провожу тебя до твоей комнаты. Карвер удивлённо смотрит на него, а затем качает головой, воспринимая это предложение в штыки. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что ничего дурного больше не произошло, — предпринимает ещё одну попытку эльф, и Карвер всё же соглашается, хоть и с большой неохотой. Произошедшее несколько приводит Сурану в чувства. Хоть он всё ещё пьян, чувство ответственности не даёт ему успокоиться и впасть в привычную апатичность. Мысли суетливо роятся в голове, то вырисовывая картины того, как всё могло бы закончиться, то выстраивая план дальнейших действий. И, когда Карвер оказывается в своей комнате, маг просит подождать его несколько минут, а сам спешит в лечебницу. На заваленном всяким хламом столе найти нужный пузырёк не так просто. Настойка не подписана, но, судя по специфическому запаху и вкусу — целебная. То, что нужно. Если разбавить её водой и смочить бинт, можно обработать рану и снаружи. Запихнув всё нужное в подсумок с лекарствами, эльф возвращается к Хоуку. «Наверное, нужно найти ту официантку», — лихорадочно думает Алим, пытаясь вспомнить её имя. Не вмешайся она, раны у обоих были бы серьёзнее. Но зачем было разбивать нос Карверу?.. Мечник сидит на кровати, в действительности ожидая его возвращения. Он обнажён по пояс — стянул с себя заляпанную своей и чужой кровью одежду. Сурана невольно замирает у порога, скользя взглядом по шрамам, что обычно скрыты. Следы боевых ранений, наглядно показывающие, как же часто он бывает близок к смерти. Алиму становится дурно от слишком ярких картин, всплывающих перед глазами. Раны кровоточат. Не сейчас, не в реальности, но убедить себя в этом сложно. Эльф закрывает глаза, пытаясь подавить приступ паники. Он вновь живо чувствует нож у своего горла, а отметины власти Кошмара над ним начинают болезненно ныть. — Будешь? — выдёргивает его из прошлого голос Карвера. Алим лишь теперь видит, что в руке у него бутылка. — Нет, — тянет эльф неуверенно, подходя ближе. Карвер неотрывно следит за ним, и от этого как-то не по себе. — Тебе тоже хватит. Хоук пожимает плечами и, сделав ещё глоток, отставляет бутылку в сторону, закупорив пробкой. У Алима неспокойно на душе. Слишком уж Карвер похож сейчас того, кого маг так стремился забыть. Нет, они совершенно разные. Нельзя приписывать сидящему перед ним человеку ужасы прошлого. Это никогда больше не повторится. Кошмара нет. Карвер даже не храмовник. Сурана разбавляет настойку в тёплой воде и, смочив ткань, осторожно прикасается к разбитому носу. Карвер кривится, но не пытается дёрнуться прочь. — Сильно болит? — Нет. — Значит, зелье действует, — от этого становится намного легче. Всё ещё нервничая, Алим продолжает обрабатывать рану и постепенно стирает кровь. — Говорил же я Викки, что пока в своём уме. Ничего я не путаю. Да, один раз было такое, но это было в очень, очень-очень сложном зелье. Оно вообще почти никогда у меня правильным не выходит. То веретенки переложу, то слишком мало эмбриума добавлю… И не ему вообще мои зелья судить! Сам он ни разу не смог смешать даже самого простенького. А других критиковать — запросто. Это всегда можно. Не то чтобы он всегда придирался. Нет, я понимаю: это его способ заботы. То ворчит и хмурится, то совсем неожиданные подарки делает. Или предлагает свою помощь. Даже навязывает, наверное. Огрена писать учит без ошибок, почти что заставляет с семьёй общаться. Ко мне вот постоянно цепляется. А ещё… — неожиданно Карвер сжимает запястье и дёргает эльфа на себя, роняя на кровать. Алим не может даже вскрикнуть от испуга, и когда Карвер склоняется над ним, подцепив пальцем кольцо на цепочке, лишь тихо шепчет: — Что ты делаешь?.. — Как будто ты не знаешь... — мечник недовольно стягивает кольцо и откидывает его в сторону, после чего принимается за застёжки мантии. — Ты же этого добиваешься, ходишь за мной хвостом. Думаешь, я не замечаю?.. Или что, скажешь, это не ты несколько недель назад стоял на коленях и как последняя шлюха предлагал отсосать мне?.. Сурана неверяще вслушивается в его слова. Он не помнит этого. Он правда не помнит этого, но не сомневается, что так всё и было. Кошмар был прав насчёт него. Ещё в Круге, когда Алим всего лишь обратил внимание на заинтересовавшегося им паренька, храмовник клеймил его этим словом. Шлюха. Вот вся твоя суть, Алим. Шлюх не спрашивают — их имеют, как вздумается. — Нет... — Сурана зажимает рот, чтобы подавить всхлип. Это не Круг. Карвер — не Кошмар. Кошмар больше не имеет над ним власти. Он остался лишь в прошлом, нельзя тянуть его за собой. — Если ты этого не хочешь, — Хоук отпускает его, но всё ещё нависает над ним. Алим заворожённо вглядывается в его лицо, которое волей полумрака с каждой секундой всё больше искажается, становится похожим на лицо человека, которого эльф почти смог забыть. Нет. Карвер не он. Даже близко нет. Как бы то ни было, Карвер трактует эту заминку по-своему и продолжает возиться с застёжками мантии, осыпая ругательствами то их, то тех, кто их вообще придумал. Сурана зажмуривается, и старается дышать спокойно, а не рвано, чтобы не скатиться в панику, чтобы сохранить хоть какие-то осколки трезвости мышления. — Карвер... — невнятно бормочет эльф, сам не понимая, чего именно он хочет. Остановить? Умом он понимает, что происходящее неправильно, но... — Утром ты всё равно будешь жалеть, — говорит он то ли самому себе, то ли Хоуку. Страх душит, не даёт вымолвить больше ни слова. Но боится он вовсе не Карвера. Алим знает, что он не причинит ему вреда. Что если сейчас оттолкнуть, ножа у горла не появится, наказания не последует. Карвер отпустит его. Будет избегать, чтобы не причинить вреда. Алим помогает с застёжками и стягивает мантию через голову, оставаясь обнажённым. Бельё перед походом в таверну он не надевает — бессмысленно. Эльф вздрагивает, когда губы касаются одного из шрамов на его груди. Карвер не обращает на это внимания, касается каждого, опускаясь ниже. — Подожди. — Что ещё?.. — Хоук отстраняется, недовольно скользя по лицу Алима взглядом. — Позволь мне подготовить себя. Иначе нам обоим может быть больно. Со случайными любовниками бывало разное. Быть целителем и иметь возможность себя подлатать, конечно, хорошо, но сейчас, с Карвером, всё иначе. Всё должно быть иначе, потому что лишь тогда это будет чем-то иным, отличным от всей той грязи, в которой он добровольно застрял после становления Стражем. Да если уж и быть предельно честным — из которой не выбирался и не сможет выбраться никогда. Сурана почему-то верит, так отчаянно глупо и наивно, как никогда прежде, что именно рядом с ним случится нечто невероятное. Чудо, что ли. Что с ним он сможет стать другим, лучшим чем сейчас, чем когда бы то ни было. Нечто подобное было и прежде, когда он познакомился с тем, кого считал своим шансом, с тем, чьё письмо с мольбой о помощи попало к Амеллу и сделало из приговорённого к смерти мага-отступника ненавидящего своё существование мага-Стража. Масло он обычно использует в бою. Когда нет времени на руну паралича, разлить его и поджечь, приводя порождений тьмы в недоумение и вызывая страх перед возникшей ниоткуда преградой — это может выиграть несколько мгновений, спасти жизнь. Сейчас применение этого заклинания кажется чем-то кощунственным, давно уже забытым со времён Круга. Алим вводит сначала один палец, немного кривится, но тут же отвлекается, ведь губы Карвера ласкают шею, сводя с ума окончательно. Демон прав — он давно погряз в этом и никогда не сможет выбраться, потому как сам этого не хочет. Как же он себе противен. — Нет, — Алим пытается увернуться от прикосновений, упирается рукой в грудь Карвера, но на этом всё. Решиться оттолкнуть он не может. Сердце колотится так быстро, как будто и вовсе хочет выскочить из груди. Страх душит, вновь воскрешая картины почти забытого прошлого. Часовня Круга. Тихая молитва. Боль в сломанном ребре. Отвращение в глазах храмовника. К тебе даже прикасаться противно. Ненависть к себе несколько отступает, когда по щеке скользит ладонь, почти невесомо сдвигаясь ниже. Хоук мягко отстраняет руку мага и входит в него резким толчком. Эльф вскрикивает от боли, до крови впивается ногтями в его спину и рвано выдыхает, скорее чувствуя, а не слыша ответный стон. Всё происходит не так, как он фантазировал. В его бредовых снах, где уже давно поселился искушающий демон желания, Карвер хоть и груб, но не настолько. В снах много поцелуев и дурманящего шёпота, ведь цель демона искусить, заставить согласиться на сделку. Всё пропитано фальшью. Реальность же болезненна, её ни с чем не спутать. Всё это граничит с насилием, которое маг ненавидит всем сердцем. Слишком много его было в прошлом. Слишком пропитаны им воспоминания о пережитых в Круге годах. Но всё же, это реальность. Тот, кого он так долго безответно вожделел, с ним. Это не вымысел, не сон, не видение, не иллюзия. Боль тому доказательство. Если единственный шанс продолжать это — боль, то он вновь полюбит её. Вновь заставит себя полюбить. Пальцы Карвера сдавливают его горло. Не стремясь навредить, но подчиняя, делая мага покорным. Но Алим не собирался противиться, нет. Он и сам опьянён происходящим не меньше, чем его любовник опьянён выпитым алкоголем. Возможно, и больше. Алкоголь не сравнится с похотью. Это настоящая одержимость, хуже, чем одержимость демоном желания. Демону можно противостоять, Карверу — нет. Он — его проклятье, ведь эта странная, бессмысленная тяга заставляет эльфа чувствовать себя одним из загубленных им храмовников. Первым, способным на ужасные вещи, или вторым, позволяющим творить с собой что угодно — не ясно. Единственное, что Алим знает точно: Карвер нужен ему, жизненно необходим. Так сильно эльфа ещё не тянуло ни к кому. Вот оно — истинное сумасшествие. Алим осторожно, боясь всё испортить, выпускает из кончиков пальцев слабый разряд электричества, который касается самых чувствительных мест на коже Карвера. Воин вздрагивает и тихо стонет, ускоряя движения, заставляя своего любовника извиваться змеем и подаваться навстречу, жаждая получить большее. Сумасшествие. Иначе и не назвать. Они оба сошли с ума, это всё объясняет. Это удобное объяснение, оправдывающее происходящее как нельзя лучше. Помутнение рассудка — вот что каждый из них скажет после, пытаясь разобраться в произошедшем. Достигнув пика, воин обессилено откидывается на подушки. Сурана вымотан не меньше его, он старается отдышаться и не поджечь случайно что-либо в комнате, как такое уже случалось в Круге и церкви (благословенен будь тот, кто впервые решил зажигать в храме Создателя свечи, ведь можно списать всё на них). Кончики его ушей едва заметно подрагивают, а сам он выглядит растерянным и беспомощным, отчего Карвер усмехается и собственническим движением обхватывает Алима, притягивая к себе. Маг тесно прижимается к нему, кладёт голову на плечо и замирает, боясь лишний раз даже шевельнуться, чтобы не разрушить свою идиллию. Ему слишком хорошо, чтобы это было правдой. И от этого вновь становится страшно, но он берёт себя в руки. Всё плохое будет утром. А сейчас есть только приятная усталость и теплота, разливающаяся по телу от быстро бьющегося сердца. Эльф, борясь со сном, залечивает царапины от своих ногтей на спине Карвера. Сил на это уходит много, ведь целительство заклинаниями — не его стезя. Но на то, чтобы отстраниться, найти подсумок с лекарствами и достать остатки настойки, нет ни желания ни физических сил. Довольный успешным исцелением, Алим улыбается и почти невесомо проводит по щеке нахмурившегося сквозь сон любовника. Впервые за долгое время он чувствует себя живым. Более того: он чувствует себя — собой.

***

Солнечные лучи настойчиво светят в глаза, а голова гудит от выпитого накануне. Соображать трудно. События прошлого вечера отказываются всплывать в памяти, сколько бы Карвер ни пытался заставить себя вспомнить. Не стоило, всё же, пробовать настойку Огрена — никогда в жизни никакое пойло так не ударяло ему в голову, как эта дрянь. Кто-то сонно возится под боком, так же борясь с дрёмой. Должно быть, он вчера кого-то подцепил. Рядом с ним вчера вертелась та официантка с милым личиком и отсутствием скромности. Как же её? Имя ещё такое забавное, как цветок… Эмбриум? Карвер был бы не прочь, чтобы это оказалась она. Но взгляд влево портит всё приятное предвкушение, а «таинственная незнакомка» оказывается вполне конкретным огненно-рыжим эльфом с бредом в голове. Карверу становится дурно, но к похмелью это не имеет уже никакого отношения. Нет, этого не может быть. Это всё ещё сон, продолжающийся после ложного пробуждения. Вот сейчас он закроет глаза, а когда снова откроет их... Алим зевает и приподнимается на локте, принимая полусидящее положение. На его шее весьма недвусмысленно темнеют засосы, уж точно являющиеся неоспоримыми доказательствами произошедшего. — Утречка, — Сурана же, кажется, совсем не потрясён и вполне себе спокоен, будто ничего не произошло. Он широко улыбается, потягивается и довольно щурится. — Как спалось?.. Завтракать будешь? Могу принести прямо сюда, только скажи, что. Я вот, например, до ужаса хочу яблок. Но я их ненавижу. Странно, правда? Они же такие непредсказуемые: кислые или сладкие, мягкие или твёрдые, сочные или сухие... А может, и правда? Может, между ними ничего не было? Может, они просто заснули вместе, без какого-либо подтекста и лишнего смысла. Да, голые. Но так уж совпало. А пятна на шее — аллергия или ещё что-то, имеющее нормальное объяснение. — Мы... — слова кончаются. Такое даже произносить вслух постыдно. — Да, — просто отвечает Алим, будто они говорят о чём-то обыденном, не противоестественном. А затем вновь уходит в свой бред: — Лимоны куда честнее. Они всегда кислые... — Создатель... — да заткнись ты уже!.. Почему ты меня не остановил? — Я говорил, что это плохая идея, и ты будешь жалеть, но ты упрямый. А я слабовольный, — Алим отворачивается и нагнувшись, подбирает с пола свою мантию. Карвер наблюдает за тем, как он одевается, но так и не может вспомнить ничего из произошедшего ночью. Он хочет извиниться, но язык не поворачивается, чтобы произнести вслух хоть одну из мыслей. Как это вообще должно звучать? Извини, что трахнул, я не хотел этого с тобой, а просто перепутал по-пьяни? — Наверное, нам обоим лучше сделать вид, что ничего не было, — тихо предполагает Сурана. Карвер ошарашенно кивает. Алим слишком хорошо понимает его, и от этого не по себе ещё больше. В таверне ещё меньше людей, чем обычно. Кто-то насмешливо хмыкает и косится на него, но выяснять, в чём дело, нет ни времени, ни желания. Карвер ищет взглядом знакомые каштановые кудряшки, но вместо этого натыкается лишь на недовольный взгляд Сорчи. — Вот только тебя мне тут не хватало. Иди геройствовать куда-нибудь в другое место, Серый Страж. Кто-то смеётся. Многие заинтересованно разворачиваются к ним. — А где Эмбр? — Вчера тебе мало было? — выкрикивает один из стражников, и его приятели поддерживают это дружным смехом. — Сам ищи, она здесь больше, хвала Создателю, не появится, — Сорча отмахивается от него и принимает заказ. — От этой девчонки больше вреда, чем пользы. Карвер не понимает, чем может быть вызван такой «тёплый приём», но вникать не хочет. После вчерашней выходки нет никакого желания пить даже самый слабый эль, а потому он просто уходит, игнорируя смешки стражников. Эмбриум он находит лишь после обеда. Вернее, это она находит его на тренировочном поле. Туника эльфийки вся в крови, но вид у Эмбр на редкость самодовольный. — Амелл согласен дать мне шанс, — говорит она без вступлений. И без того ясно, о чём она так долго мечтала. Рекрут Серых. Либо скоро умрёт, либо станет Стражем и умрёт чуть позже. — Поздравляю, что ли, — хмыкает Карвер, получая в ответ нечто среднее между улыбкой и оскалом. — Наверное, ты и правда будешь лучшим Стражем, чем кто-то из других желающих. — И уж точно лучше тебя, — вдруг вскидывается эльфийка. — Над носом он, я вижу, помагичил. Но если ты ещё хоть раз скажешь кому-то, что я «твоя» или попытаешься сделать какую-то дурацкую шемовскую глупость, — шипит Эмбр, глядя почти с ненавистью, — ножом вскрою уже тебя. — Извини, — ошарашенно выдавливает из себя Карвер. Нечёткие образы произошедшего начинают всплывать в памяти. Нож, пригвоздивший к столу руку стражника, вспоминается ярче, чем собственный разбитый нос. Боли нет. Из-за вмешательства Алима? — Ещё хоть раз, — повторяет Эмбриум уже спокойнее и, не встретив возражений, удовлетворённо кивает. — Но за то, что вмешался, спасибо. Это было нелепо, но мило. Карвер неловко пожимает плечами и возвращается к нанесению ударов манекену. Эмбр наблюдает за ним, время от времени критикуя — так же, как и в прошлые дни. Это отвлекает, помогает забыться. А позже, собравшись с мыслями, всё же идёт в лечебницу, сам толком не понимая, нужно ли это делать. Извиниться и сказать спасибо за излеченный нос. Кажется таким простым, но когда Карвер открывает дверь и видит эльфа, склонившегося над записями, все слова куда-то теряются. — Привет. Я… я хотел извиниться за своё поведение. — Слушай, мы просто перебрали, — перебивает его эльф, захлопывая книгу и на одном дыхании выдаёт: — Как говорил мой дядя: «За прошлое не стоит цепляться, иначе оно никогда не отпустит». Пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста: давай больше не будем об этом вспоминать. Мне очень стыдно за своё прежнее поведение, и я хотел бы попросить прощения и забыть о случившемся. Хорошо? — Хорошо... — глухо отзывается Карвер, пытаясь понять, откуда вообще взялось это чувство уязвлённости. — Так что — друзья? — неловко улыбаясь, предлагает Сурана. — Друзья… — кивает Карвер, наблюдая за тем, как эльф кружит по лечебнице, отыскивая на полках ингредиенты для зелья и мурлыча под нос смутно знакомый мотив. Он кажется каким-то иным. Снова лжёт или на этот раз искренен?.. Мечник не знает. Не хочет думать ещё и об этом. Неловкость скоро стирается, и они говорят ещё долго. Обо всём и ни о чём. Сурана заливисто смеётся над какой-то нелепой глупостью, а Карвер вдруг замирает, теряя все мысли. Смех у него удивительно лёгкий. Не как тот, наигранный, что был в таверне после танца на столе, не тот натянутый при прошлых разговорах. Искренний и свободный. Карвер улыбается в ответ, хоть и чувствует себя как-то странно.