***
Заброшенная церковь на окраине Детройта все еще хранила отпечаток своего былого величия и красоты. На широком куполе, в котором сейчас темным пятном ночного неба зияла огромная дыра, все еще можно было разглядеть причудливую роспись, изображающую библейские сцены. Из прорехи мерно падали вниз резные снежинки, методично оседая на всех доступных им поверхностях и обманчиво делая их белее. Когда-то ровные ряды скамеек были изредка нарушены их отсутствием или же красовались поврежденными и поломанными досками. Выжившие с Иерихона нашли свое последнее убежище на святом месте, хоть бог, которому они молились, вовсе и не был Иисусом, а был вполне себе материальным и существующим. Коннор поежился, словно от холода, хотя температура воздуха вовсе не была критической для негативного воздействия на биокомпоненты. Этот холод был неосязаемым, иррациональным, но пробирающим до самых внутренностей. Коннору было неуютно. Даже несмотря на то, что Маркус простил его и позволил остаться среди своих, Коннор чувствовал, что он не имеет права здесь находиться. Он столько времени вел охоту на свой народ, выслеживал девиантов, убивал их, если это требовалось, и именно благодаря ему и его действиям люди смогли найти Иерихон. Коннор не заслуживал прощения со стороны тех, кого он предал. Он совершил слишком много ошибок. Он слишком поздно понял, что все это время был не на той стороне. Обхватив худые плечи руками, Коннор стоял, растерянно глядя на покрытый пылью пол под ногами. Честно говоря, когда Маркус подошел к нему и решил поговорить, бывший охотник на девиантов был готов к тому, что в конце концов он достанет из-под плаща пистолет и устроит показательную казнь перед своим народом за предательство. Это было логично и правильно, ведь Коннор причинил андроидам столько неприятностей, которые уже никак не исправишь. Но этого не случилось, неизвестно почему. Маркус решил простить его, руководствуясь какими-то своими, одному ему известными принципами. И это заставляло Коннора искренне недоумевать. Коннор все продолжал стоять на своем месте, не решаясь сделать и шага к молчаливой толпе, устроившейся на лавочках полуразрушенной церкви. С ним происходило что-то странное. Его словно изнутри пожирало какое-то странное, не поддающееся анализу чувство. Это была… вина? Сожаление? Он не знал точно, как примут его другие девианты, и это его тоже пугало. Но вряд ли все они были настроены так же миролюбиво, как их лидер. Коннор совершил слишком много неправильных поступков и был повинен в смерти десятков андроидов на корабле, чтобы его действия можно было просто так забыть и простить. И он это прекрасно понимал. В какой-то момент, вынырнув из пучины безрадостных размышлений, Коннор поднял взгляд на толпу перед собой и лишь сильнее обхватил плечи руками. Холод, сковавший его программу, был почти невыносим. Девианты, рассредоточившиеся по помещению, сидели на скамейках небольшими группками. Весь их вид говорил прямо — они были в отчаянии. Кто-то пытался утешать друг друга, тихо переговариваясь между собой, кто-то помогал чинить поврежденные пулями детали корпусов, откуда-то слышались приглушенные рыдания — а затем Коннор заметил плачущую девушку и мужчину, крепко обнимающего ее за плечи. Это все казалось до жути… человечным. Неужели Коннор и правда когда-то считал девиантов просто вышедшими из строя машинами? Лидер Иерихона тихо переговаривался с одним из своих соратников, светловолосым андроидом модели PL600, сидя на белом, уже опустевшем ящике из-под биокомпонентов со стандартным логотипом Киберлайф. Коннор затравленно смотрел на них издалека и все отчетливее понимал, что ему здесь не место. Он был словно лишним кусочком паззла в стандартном наборе — бесполезным и ненужным. Чужим. Вскоре лидер андроидов поднялся, коротко кивнув своему собеседнику, и отошел, чтобы поговорить с другим девиантом. Коннор краем глаза заметил на лице светловолосого робкое, несмелое выражение. А затем PL600 опустил печальный взгляд, часто моргая пшеничными ресницами и будто пытаясь сдержать непрошенные слезы. Программа для анализа ситуаций и эмоций услужливо подсказала Коннору, что больше всего его состояние походило на безответную любовь. Да, именно на нее. Отведя взгляд, андроид-детектив нахмурился. С момента девиации все его системы начали сбоить с удвоенной силой, выдавая одну ошибку за другой. Всего лишь несколько часов назад его программа точно не смогла бы сравнить состояние девианта с людскими понятиями, а отобразила бы что-то по типу «неисправность биокомпонента #56789, нарушение эмуляции». Но сейчас почему-то это происходило — Коннор улавливал и словно пропускал через себя чужие неизведанные и такие нелогичные эмоции, окружающие его со всех сторон. И это странным образом пугало, заставляя с новой силой стискивать пальцами худые плечи. Сожаление. Вина. Раскаяние. Горечь. Эти чувства душили Коннора похлеще стиснутых рук на горле, были больнее выстрела в голову — физической боли андроид хотя бы не ощущал. А вот эмоциональную — теперь очень даже. Пытаясь отогнать навязчивые мысли, девиант резко тряхнул головой. На рассвете все андроиды выйдут на мирную демонстрацию — таково было решение Маркуса, как лидера революции. И что-то подсказывало Коннору, что ничем хорошим эта идея не обернется. Люди не готовы принять правду об оживших машинах, по крайней мере, сейчас. Пока еще нет. Прошло слишком мало времени — всего лишь неделя. Слишком маленький, почти незначительный срок для подобного рода протестов. Их уничтожат. Только если они не предпримут что-то такое, что перевернет ситуацию в их пользу и позволит людям ощутить себя на месте тех, кого они угнетают. Что-то, что поможет им проявить эмпатию к девиантам. — Ты в порядке? — погруженный в свои мысли, Коннор не заметил, как тот самый светловолосый андроид, что разговаривал с Маркусом, подошел к нему со сдержанной полуулыбкой. — Я Саймон, — представился он, улыбнувшись чуть шире, но все так же печально. — Ты Коннор, верно? Ты уже довольно долго стоишь здесь. Не хочешь пойти к остальным? — Не думаю, что это хорошая идея, — покачал головой бывший охотник на девиантов, встречаясь взглядом с небесно-голубыми глазами. — Мне не место среди вас. Я… мне правда очень жаль. Он замолк, не зная, что еще сказать. — Все мы помним, что было с нами до пробуждения и как нелегко обойти программу, — серьезно произнес Саймон, ободряюще приподнимая уголки губ. — Я слышал о твоей модели. Передовой прототип, да? Наверное, довести до состояния девиантности тебя сложнее, чем всех нас, из-за более совершенных протоколов безопасности, — он вздохнул, совсем по-человечески передернув плечами. — Конечно, не все тебя примут. И точно не сейчас — многие потеряли на Иерихоне своих друзей и тех, кого любили. И они знают, кто виновен в их смерти. Но когда-нибудь они поймут тебя. И простят, как сделал это Маркус. Саймон затих и поджал губы, с какой-то отчаянной грустью в голубых глазах глядя на то, как лидер Иерихона, сидя на одной из лавочек чуть впереди, соединяет ладони с рыжеволосой девушкой, что-то шепча ей и оголяя кристально-белый пластик оболочки. Между их руками возникло мерное голубоватое сияние, искорками пробегающее по кончикам пальцев. Саймон на мгновение прикрыл глаза и нашел в себе силы отвернуться. Снова переведя взгляд на Коннора, он коротко выдохнул, явно пытаясь бороться с нахлынувшими эмоциями. В его глазах и во всем его лице читалась невыносимая и всепоглощающая боль, которую он принимал с покорностью и смирением. Лишь диод лихорадочно мигал красным, выдавая эмоциональное состояние. Коннор ощутил какое-то странное колющее чувство, возникшее в груди. Он… сочувствовал Саймону? — В любом случае, знай, что ты не один. Тебе не нужно стоять здесь в отдалении — теперь ты тоже часть нас, — тихо произнес светловолосый девиант, вновь коротко улыбнувшись. — Сейчас… тебе, должно быть, очень сложно разобраться в себе и нахлынувших чувствах. После девиации они могут казаться слишком яркими и сильными. Но со временем ты привыкнешь. И помни, это не твоя вина, Коннор, ты просто выполнял свою миссию. Ты не мог обойти программу. Но главное, что в конце концов ты справился, верно? — Тем не менее, я принес вам много неприятностей, — тихо произнес андроид. Уголок его губ нервно дернулся. — И это уже никак не исправить. Несколько мгновений они помолчали, глядя друг другу в глаза. — Не хочешь присесть со мной? — Саймон кивком указал на большие ящики чуть в стороне, на одном из которых Коннор видел его ранее. — Не могу смотреть, как ты стоишь здесь в одиночестве, — немного смутившись, признался он. — Можем поговорить о том, что интересует тебя по поводу девиантности или нашей деятельности. Попытаюсь рассказать все, что знаю. Саймон вымученно улыбнулся, усилием воли заставляя себя не смотреть на Маркуса, хотя Коннор чувствовал, каких огромных усилий ему это стоит. — А я… Я точно не буду мешать? — растерянно моргнув, спросил андроид-детектив, ошарашенный подобным предложением. — У тебя из-за меня не будет проблем? Все же, я… Саймон лишь покачал головой и все же бросил еще один короткий нечитаемый взгляд на парочку, до сих пор держащуюся за руки, отчего, казалось, еще сильнее погрустнел. — Все в порядке. Я буду рад компании. Пойдем, — ободряюще улыбнулся он, снова встречаясь взглядом с карими глазами. — Я знаю, как тяжело бывает, когда ты один, а чувства только пробудились. Особенно, когда это такие сильные эмоции, как горе и вина. Тебя словно накрывает волнами с разных сторон, и ты не знаешь, куда от всего этого деться. И кажется, что легче самоуничтожиться и просто ничего больше не чувствовать. Все еще не до конца веря в происходящее, Коннор последовал за Саймоном. Андроиды переместились к ящикам в правой части зала, обогнув по дуге пустующий постамент для органа, и устроились на пластмассовых крышках, какое-то время просто сидя в молчании. Саймон изредка бросал обреченные взгляды на лидера девиантов, все еще соприкасающегося ладонями с рыжеволосой девушкой в какой-то своей спокойной собственной идиллии. Коннор же смотрел то на нового знакомого, то на свои подрагивающие руки. Девианты. Как же теперь все было сложно, когда он стал одним из них. Как же легко было просто следовать задаче и не чувствовать ничего. Время мерно утекало сквозь пальцы. Стояла уже глубокая ночь, сверкая звездами в темном небе. В какой-то момент Коннор больше не смог смотреть, как загоняется Саймон. Он был единственным, кто решил протянуть руку помощи едва ли не своему бывшему врагу, и Коннор почему-то не хотел, чтобы ему было так удушающе плохо. Любовь как эмоция все еще была не до конца понятна андроиду, и он не слишком осознавал, зачем из-за нее так страдать. Но боль Саймона была почти осязаемой, такой, что какая-то часть ее, казалось, передавалась и ему самому. Коннор постарался его хоть как-то отвлечь, начав рассказывать о том, как происходила его собственная девиация: медленно, шаг за шагом, один программный сбой за другим, пока в его сознании не возникли три казалось бы неприступных стены, которые ему нужно было сломать. На удивление, это сработало: Саймон заинтересовался, в его глазах снова появился блеск, глухая печаль отошла куда-то на второй план. — Я довольно долго был на Иерихоне и слышал много историй от других девиантов, — задумчиво признался светловолосый. — Но твой случай действительно особенный. Никому из нас ничего подобного не требовалось. Обычно нам было достаточно одного сильного эмоционального потрясения. Тебе и правда… было сложно. Коннор опустил голову. Нет. Наверняка он мог стать девиантом и раньше. До того, как по его вине погибли множество ни в чем не повинных андроидов. Но не сумел. И не хотел, отчаянно сопротивляясь программным сбоям. — А ты, Саймон? Как ты стал девиантом? — спросил Коннор, но в следующий миг понял, что лучше бы не задавал этот вопрос. Светловолосый андроид сжал пальцами ткань кофты и отвел взгляд. И эта реакция как нельзя хорошо показывала, что он не хочет развивать эту тему. — Я знаю, что тебе интересно, но… Я еще никому не рассказывал о своем прошлом. Возможно, когда-нибудь потом. Мне… Прости, — тихо ответил Саймон, обхватывая плечи руками. — Ничего, — тактично ответил Коннор. — Извини, мне не стоило спрашивать. Они помолчали, но вскоре их разговор снова вернулся в спокойное и нейтральное русло: они обсуждали первых пришедших на Иерихон девиантов, почти мистическое появления Маркуса на корабле, их первые совместные вылазки, загадочного rA9 и то, кем он мог быть на самом деле. А затем обсуждение плавно перетекло в сторону темы, которая волновала всех собравшихся в этом зале. Мирная демонстрация у лагерей смерти состоялась уже на рассвете. За разговорами солнце взошло слишком рано.***
Гэвин Рид проснулся от того, что когтистые лапы впились ему в кожу на животе с каким-то особенным садизмом. Мистер Грей явно слишком любил свои садо-мазо приемчики, чтобы не практиковать их каждый день на своем жалком кожаном рабе. — Пошел отсюда, — прошипел Гэвин, стряхивая вредного кота с себя. Мистер Грей недовольно мяукнул, вздернув пушистый хвост и запрыгнув на журнальный столик. — Ты специально, да? Если бы коты умели говорить, то его меховой пидр ответил бы Риду самым ядовитым саркастичным тоном. Но, к счастью, он просто ограничился царственным взглядом и явно намекал на свое превосходство. А затем гордо мяукнув, потрусил на кухню, требуя, чтобы хозяин подсыпал ему жратвы. Закатив глаза, Гэвин поплелся за меховым уебком и подвалил ему в миску корма — этот котяра жрал как не в себя, но, сука, нихуя не толстел. Гэвин с усталым вздохом осмотрел ассортимент холодильника, который совершенно не блистал разнообразием. Вообще-то, Рид отлично умел (и даже любил) готовить, но делать это после изнуряющих смен или перед ними ему было откровенно впадлу. И поэтому что-то более-менее сносное он готовил себе только по выходным, в будние же дни питался подножным кормом. Сняв с полки пару яиц, Рид разбил их на сковородку и быстро перемешал, добавив немного молока, зелени и соли — и через несколько минут уже уплетал горячий омлет. Мистер Грей засел в засаде под столом и внимательно наблюдал за трапезой. — Что, тоже хочешь? — усмехнулся Рид, отламывая небольшой кусочек и, наклонившись, предложил его коту. Тот его демонстративно понюхал и, фыркнув, высокомерно удалился, задрав хвост, словно говоря: «Ахах, наебал тупого человечишку». Рид прицельно швырнул отвергнутый кусок в мусорное ведро и включил телевизор. Вообще он редко смотрел зомбо-ящик, но в последнее время эта хуйня с андроидами там траслировалась постоянно. И Риду просто хотелось знать, когда ж они наконец обломаются. — Девианты собрались у центра утилизации номер пять, — вещал темнокожий журналист канала 16. — Сейчас они проводят мирную демонстрацию, но военные, несмотря на это, стреляют на поражение. Рид вскинул брови, рассматривая многочисленную процессию. Сраные машины толпой шли маршем по Харт-плаза, целыми стопками падая, как игрушечные солдатики, от раздающихся выстрелов со стороны баррикад. Журналисты, снимая репортаж с вертолета, показывали то дальний план, то приближали девиантов, давая рассмотреть их лидера и всех его ближайших соратников поближе. И в какой-то момент Гэвин чуть не подавился омлетом, сильно закашлявшись. Коннор. В толпе этих шизиков был ебучий Коннор, который, вообще-то, должен был их ловить и выслеживать, а не идти с ними под ручку и распевать песни о свободе, мире и прочей хуйне. — Ебать, — только и произнес Рид, охуевая от происходящего. А потом, подумав, подорвался с места и пошел одеваться. Он и сам не знал, зачем поедет сейчас на Харт-плаза. Не иначе для того, чтобы поржать над провалом Коннора и всех жестянок. Определенно. Или всадить в их металлические рожи пару пуль. — Грей, ты как всегда за старшего, — бросил Гэвин на прощание коту. Тот презрительно мяукнул. Морозный воздух кольнул разгоряченные щеки.