От Физики до Химии один взгляд

Шли дни и недели. Вера закончила школу и поступила. Она поступила на физика. Она не могла забыть ту женщину, с её серыми глазами, в которых отражался весь мир девочки. Он был в них. Был в её руках, был в её душе. Она не хотела видеть больше ничего, и всё, что ей осталось это те самые перчатки и фотография на сайте школы где победители олимпиад стояли с их наставником. Она до сих пор помнила, как они расстались. В столовой. Тогда девочка не понимала ещё, почему вдруг женщина тогда так говорила, так поступала, но сейчас она понимала, она прощалась. Она не могла ей сказать прямо и хранила эту тайну до конца. Уже потом, Лилия Павловна сказала ей, что она переехала в другой город. Теперь даже на случайную встречу надеяться было нельзя, потому как она попросту не могла произойти, но понимание, что где-то на земле ступает это ножка, однажды до Веры долетит ветер, который когда-то ласкал кожу женщины или свет солнца заглянет в окно, напоминая о том, что эти же самые медовые лучи когда-то путались в её волосах, играясь тенями на её щёках. Девочка жила, нельзя было отказываться от обычных радостей только из-за этого, но первая и самая тяжелая рана глубоко залегла в её сердце. Первый раз её сердце разбилось вдребезги, и она не могла даже признаться ей. Первую неделю она рыдала. Рыдала, понимая что даже не попрощалась с ней до конца, словно она в любой день вернётся в школу она будет там, сидеть за столом и всё так же преподавать. Но этого не случилось. Ведь класс остался тем же самым, тот же вид из окна, тот же учебник, та же тетрадка, доска, стул и стол, всё тоже самое, но одного, того, что создавало эту магию вокруг школы, коридора, класса, парты не было. Не было её. Прошло время, и Вера стала потихоньку отходить. На смену грусти пришла светлая печаль. Она вспоминала женщину с любовью и теплом, как того, кто впервые заставил её вырасти над собой, как того, кто показал ей путь в этой жизни, показал куда стремиться. Она помнила её как нечто светлое, что всегда было рядом в минуты, когда жизнь давала пинка. Но ничто не вечно и она упорхнула так же неожиданно, как и вошла в жизнь девочки и осталась где-то сзади. В воспоминаниях, родных и тёплых, стоя с распростёртыми объятиями.

***

Наталья Алексеевна уехала в другой город, она не хотела уезжать, но обстоятельства вынудили её сделать это. И, сидя в вагоне и глядя в окно на мелькающие голые столбы деревьев и одинокие дома с желтыми окнами-квадратиками, она думала. До конца не могла себе простить то, что она так толком и не попрощалась с девочкой. Она просто исчезла, и, вспоминая о том, какими были её годы работы в школе, она осознавала, что именно этот год был самым ярким. Ей не хотелось выпускать классы этого года, отпускать одиннадцатый А класс , прощаться… не было сил внутри, чтобы посмотреть Вере в глаза и сказать «прощай». Она сидела, вспоминая эти неловкие переглядки, когда девушка краснея, как малое дитя, прятала лицо в ладонях, как она неуклюже задевала её, прося прощения за это. Что такого было в этой неуклюжей крохе? Что так привлекало женщину, видавшую всяких учеников, и были даже такие неуклюжие как и Вера, такие же голубоглазые, такие же высокие, через женщину прошёл вихрь таких же смешливых, таких же легкомысленных, но они разительно отличались от девушки. Что? Что это? Это её детская, совсем глупая и неземная искренность, эта простая детская наивность, её простая манера, этот детский смех, то, как она сидит в классе, и, невзирая на запрет, подсказывает тем, кто стоит у доски, тем, кто сидит вокруг неё. А потом стесняясь и краснея, признаёт свою вину, неловко и глупо поворачиваясь как балерины в шкатулке, смотрит на неё из-за плеча и тихо-тихо, шёпотом, который слышен только им двоим шепчет признания. Такое девственно-чистое существо эта Вера, и наверно именно этим она запомнится женщине навсегда, как тот, кто мог рассмешить, размягчить даже в самый плохой день, появляясь и, как годовалое дитя своим смехом и улыбкой развеять и тучи, и содрать дымку с глаз, и стереть пыль с чего-то забытого, согреть своим светом, просто пробежав мимо своими легкими ножками, унося за собой эту вуаль уныния и печали. Ведь Наталья Алексеевна так и не выключала свой телефон, не удаляла номер и адрес почты в надежде, что однажды она включит его и на экране высветится это старое и знакомое: «Наталья Алексеевна, здравствуйте!» Ведь женщина и сама бы с радостью написала ей, спросила бы, как у неё дела с физикой, как дела в школе, да и просто вспомнила бы эту детскую простоту Веры, которая оказалась опаснее, чем все зыбучие пески и болота. Но рука каждый раз замирала, ведь женщина — это всего лишь фигура в огромном круговороте людей вокруг молодой и обаятельной девочки. Вокруг неё наверняка есть ещё миллион таких же Наталий Алексеевн, который так же будут более важны и значительны…