- Ой! О, боги, больно же! - молодой человек скривился, когда костяная игла в очередной раз быстро вошла и вышла через края пореза на его спине, стягивая их черной нитью.
- Сиди спокойно, идиот, будешь знать, как буянить в тавернах.
- Он сам первый на... ой!
- Ну вот, я закончила. Расслабься, я сейчас наложу повязку.
А́нгела Зиигла поднялась со своего места, ополоснула руки в чаше с водой, стоявшей справа, и вытерла их насухо лежавшим там же куском ткани. Она подошла к деревянному шкафчику и достала глиняный горшочек, в котором лежали замоченные в вине бинты. Взяв стерильный рулон льняной ткани, она с суровым видом вернулась к ничего не подозревающему пациенту, который продолжал сидеть на треножнике, и приложила бинт к свежезашитой ране, крепко обмотав вокруг ребер. Она проигнорировала его очередной вскрик.
- Не снимай повязку по крайней мере четыре дня. И, думаю, мне не следует напоминать, чтобы ты впредь не нарывался, Галенос. Заявишься ко мне с подобным ранением еще раз - обойдемся без маковой настойки. Это послужит тебе уроком, - у нее был очаровательный голос, приятный на слух, в котором, однако, звучали командные нотки - идеальное сочетание для таких своенравных пациентов, как этот.
Молодой человек мрачно кивнул:
- Можете не опасаться, доктор. У вас останутся все мои сбережения на месяцы выпивки вперед, - он горестно улыбнулся и полез в карман, чтобы достать несколько драхм.
- Надеюсь, ты больше не омрачишь мою обитель своим присутствием, - сказав это, она улыбнулась и дотронулась до его плеча. - Вот твоя одежда. Давай, пошевеливайся, Галенос. Береги себя и навести меня, если рана начнет опухать - я наложу мазь.
Он кивнул и, облачившись в свою робу, поплелся к выходу, слегка прихрамывая и расточая на ходу слова благодарности. Она проводила его взглядом до двери, потом достала деревянную шкатулку, специально отведенную для нити с иглой, положила их на место и поставила шкатулку назад, на одну из полок в деревянном шкафу, который стоял у северной стены дома.
Ангела была целительницей. Молодые мужчины, солдаты, и не только, часто посещали ее, будучи ранеными или пораженными какой-нибудь инфекцией, а иногда - гораздо, гораздо хуже. Она делала все от нее зависящее, чтобы помочь: промывала раны, накладывала швы и шептала слова утешения. Случалось, они рыдали - и она позволяла им. Попадались и старые вояки, которых все еще преследовали фантомные боли, с прогнившими зубами, часто - ослепшие. Она бралась за любой случай, чтобы облегчить их страдания, и, если позволяли обстоятельства, старалась сохранить им зубы, не удаляя.
Горожанки тоже обращались к ней за помощью: одни были беременны и радовались своему новому состоянию - и она улыбалась вместе с ними, объясняя, как правильно вести себя, чтобы не причинить вреда еще не родившемуся ребенку. Но были и те, которые являлись к ней с уже округлившимися животами и прятали свои глаза: обычно, это была просто нежелательная беременность, но чаще всего - изнасилования.
Она прекрасно знала свое дело. Деньги не текли к ней рекой, но того, что она зарабатывала, вполне хватало, чтобы содержать свой домициль в порядке и чистоте, не привечая маленьких незванных “гостей”. К тому же, она не голодала. Каждый стежок, каждый вырванный зуб, каждый новорожденный ребенок заставляли ее гордиться тем, что она делает. Если она теряла своего пациента, то неизменно приходила к нему на похороны, даже если приходилось продираться сквозь колючие взгляды родственников безвременно усопшего. Люди ей доверяли, и для нее это было куда важнее, чем все драхмы города. Можно было бы купаться в золоте и серебре, пожелай она стать личным лекарем какого-нибудь эвпатрида, из благородных господ, но куда интереснее было работать среди простых людей. Это приносило ей гораздо большее удовлетворение: здесь она чувствовала, что ее поступки что-то значат, что, облегчая страдания простых мучеников, принимая роды у неблагородных женщин и избавляя кого-то из них от различных инфекций, она делает благородное дело, способное улучшить жизнь людей и сделать мир светлее.
Ее дом располагался в северной части Афин, в районе Аликоку, под сенью величественного Акрополиса. Здесь жили небогатые горожане, и у многих, как и у нее, в доме было всего две комнаты. Одну из них она отвела под спальню - ее маленький мир сплошного хаоса из простыней, одежды и разбросанных повсюду свитков с медицинскими текстами, всех, что она смогла купить; вторая комната служила кабинетом - средоточие порядка и чистоты, за исключением небольшой стопки тарелок, которая высилась в углу на низком столике. Все было скромно, но она гордилась тем, что имела. Бывало, проснувшись утром, она смотрела, как солнце ласкает своими лучами лепнину на стенах ее спальни, и закрывала глаза, благодаря небеса за то, что подарили ей этот дом - место, которое она могла назвать своим. Многие живущие рядом с ней люди не имели даже этого: очень часто, делая обходы, она не раз наблюдала картину, когда семья из шести, семи, а иногда и восьми человек была вынуждена ютиться в одной единственной комнате, не говоря уже про тех, кто влачил жалкое существование на задворках улиц.
Внезапно в животе у нее заурчало, и Ангела вспомнила, что еще ничего не ела сегодня, за исключением небольшой горсти инжира. Она открыла обшарпанную деревянную дверь и вышла на улицу.
Над головой ярко светило солнце, и она слегка сощурилась, прикрывая глаза от падающих лучей. У нее была очень светлая кожа, гораздо светлее, чем у окружавших ее людей, что выдавало в ней гречанку галльского происхождения. Ее необычные светлые волосы привлекали к себе внимание, и некоторые поклонники (и поклонницы) иногда даже сравнивали ее с Ахиллесом, на что она обычно отвечала смехом. С моря подул легкий бриз, расправляя складки на ее серой тунике (она носила льняной хитон), которая, после недавней операции, была местами все еще влажной от пота и липла к телу. Ее волосы были собраны сзади в хвост, чтобы не лезть в глаза; она сначала собиралась распустить их, следуя нынешней моде, но потом передумала - в течение дня еще, возможно, будут пациенты, и ей некогда будет возиться с прической, чтобы помочь им.
Она направилась на юг, в сторону агоры, обходя стороной встречных прохожих и стараясь не наступать в лужи с грязью. Подходя ближе к рыночной площади - к деловому и культурному центру Афин - она стала осматривать окрестности в поисках своего любимого торговца едой - сгорбленного беззубого старика по имени Клитос. Она взяла с прилавка полбуханки хлеба и пикантную добавку в виде соуса из смеси овощей и анчоусов, чтобы потом намазать ее на свежий хлеб. Она протянула руку, чтобы расплатиться, но Клитос с улыбкой оттолкнул ее: в прошлом году она помогала его внучке разрешиться от бремени - роды были трудные - и благодарность старика не знала границ.
На агоре, как всегда, кипела жизнь. Политиканы мелкого пошиба и демагоги всех сортов стояли на скамейках или ограждениях и вещали во все стороны, надеясь найти благодарного слушателя; рабочие с пристани, согбенные под тяжестью груза, перетаскивали различные товары и амфоры с вином; торговцы зазывали прохожих, расхваливая на все лады свой товар; молодежь веселилась, упражняясь в беге или борьбе, не забывая флиртовать друг с другом. Агораномы и метрономы шныряли туда и сюда, выкрикивая указания, благородные матроны, собравшись стайкой, обсуждали последние сплетни города и хихикали, верующие воздавали свои молитвы богам, заходя в каждый из храмов, стоявших по краям площади. В воздухе висел нескончаемый гул: крики политиканов, звон колоколов, ржание лошадей, кудахтанье куриц - все звуки сливались в сплошную какофонию. Ангела присела у ближайшей ограды, облокотилась о стену и с аппетитом принялась есть. Хлеб был еще теплый, она медленно жевала, наслаждаясь его теплотой и близостью камня у себя за спиной. Она перестала замечать что-либо вокруг и устремила свой взор в небо, туда, где несколько птиц кружили в высоте и что-то друг другу кричали:
- Крии! Крии! Крии!
“Интересно, что они видят с высоты птичьего полета?” - подумала она про себя. Город - да, белый камень и мельтешение на площади - да, жителей города - да; впрочем, этот город выделялся не из-за своих граждан - а тем, как он управлялся. Именно в Афинах зародилась и до сих пор правила демократия - власть народа. Прежде, ни один из существующих городов, насколько хватало человеческой памяти, еще не проводил такой широкомасштабный и благородный по своей сути эксперимент. Однако, как показала практика, в системе было много недостатков и происходили частые злоупотребления властью. Так например, голосовать могли только мужчины, и только те из них, у кого во владении была земля. Впрочем, Ангела не раз находила нужных людей, пожимала несколько правильных рук и тем самым продвигала свой собственный голос. Аристократия настолько боялась власти простого народа, что сделала все от нее зависящее, чтобы подстроить систему под себя: взятки, услуга за услугу, даже заказные убийства - все было в ходу и никого не удивляло.
И все же система работала. Это что-то да значило. Ангела видела это по лицам своих граждан. Во времена своих странствий она побывала во многих землях, посетила множество городов - и везде, куда бы она ни приходила, сколько бы простых людей ни встречала, возникало одно и то же ощущение витающего вокруг них отчаяния и бесполезности. В Афинах все было по-другому. “Если у людей отобрать надежду и лишить их веры в собственные силы, то внутри них погаснет свет”, - размышляла Ангела.
В мире столько тирании: двадцать лет назад Александрос - величайший полководец во всем мире - поставил на колени Персидскую империю. Одна тирания сменилась другой - неужели так задумано? Даже Цинциннатий, поднявшись из низов и достигнув величия, был вынужден прибегнуть к силе армии - в любом другом случае они бы просто подвесили его на ближайшем дереве, попытайся он отдать приказ.
“Птицам повезло куда больше”, - пришла она к выводу. Людей было так просто заковать в цепи, подавить их волю. Даже не следовало утруждаться, чтобы построить клетки: создайте угрозу для их жизни, для их благополучия, для их детей, для их чувства собственной безопасности - и они выстроятся в шеренгу. А птицы… птицы могли бы просто улететь. А люди застряли здесь, на земле, какой бы бескрайней она ни казалась. Она вздохнула: “Вот бы родиться в будущем. В мире столько тайн, которые нам еще предстоить узнать, а у нас в руках только свечи, чтобы освещать путь впереди”.
- Как чудесно, что вы здесь, док, - раздавшийся рядом голос выдернул ее из раздумий. Ангела повернулась, придав лицу строгое выражение, но тут же рассиялась, увидев того, кому принадлежал голос. Перед ней стояла молодая девушка, гораздо моложе самой Ангелы, ее темные волосы были коротко подстрижены, она была худощавой, ее кожа с оливковым оттенком, который достался ей с рождения, еще больше потемнела от загара, и на ней прибавились новые шрамы. Она не носила тунику - только несколько полосок ткани, которые обхватывали ее грудь и тянулись дальше через плечи. Ее миловидное лицо с носиком пуговкой украшали проницательные карие глаза, зыркающие по сторонам, замечая, казалось бы, все вокруг.
- Что я говорила тебе, когда просила не следить за мной, Таис? - она улыбнулась. Таис была самой младшей дочерью в одной из семей, которая едва сводила концы с концами. Ее отец был местным забулдыгой, который подрабатывал два-три дня, чтобы собрать на выпивку, и несколько недель куролесил по местным винным заведениям, напиваясь до одури, пока его жена старалась добыть жалкие крохи еды, приторговывая собой на улице. В конце концов, после очередной таверны он оступился и упал в текущие воды
Кефиссоса. Они выловили его тело спустя несколько дней. Ангела видела, с каким презрением Таис всегда смотрела на этого человека, и как ее лицо пылало от ярости, пряча сожаления, когда она смотрела на свою мать.
Девушка проказливо улыбнулась:
- Ты сказала, чтобы я никогда так не делала, иначе двери твоего дома закроются для меня навсегда.
Ангела рассмеялась:
- Все верно, именно так я и сказала, - она протянула ей оставшийся хлеб. - Хочешь доесть? - Таис с благодарностью приняла предложение, запихивая остатки буханки себе в рот.
- Спасибо, док.
- У меня есть имя, знаешь ли, - невозмутимо заметила Ангела, посмотрев в небо. - И мы уже достаточно давно знакомы друг с другом.
- Как скажешь, док, - промямлила Таис с набитым ртом.
- Ладно, нахальное ты создание. Что слышно? Что творится вокруг? - Таис всегда была в курсе всего происходящего: она как-то умудрялась узнать об очередной беременности, или о нагрянувшей хвори, или о чьем-то пьянице-муже, который избивал своих домочадцев. Детство, проведенное на улице, попрошайничая и подворовывая еду у невнимательных торговцев, обострило ее ум, как считала Ангела. Она никогда не была уверена, где та проводит ночи. Возможно, в постели одной из своих пассий - мужчины или женщины - которую она решила навестить на этот раз.
Таис нахмурилась, усиленно соображая.
- Да не то, чтобы много чего. У ребенка Котеаса начался круп. Мне кажется, мать справляется, хотя и не спит по ночам. Возле храма Гефеста обокрали дипломата. Солдаты перевернули там все вверх дном. Хотя, сомневаюсь, что они что-нибудь найдут, если я окажусь права насчет того, кто это сделал, - Ангела внимательно на нее посмотрела. Таис больше не занималась воровством, однако она знала каждого мало-мальски талантливого вора в округе и все места в Афинах, где можно было пролезть через забор.
Ангела, все еще пребывая в мечтательном настроении, вернулась воспоминаниями к тому времени, когда она впервые встретила Таис. Она недавно прибыла в город и бродила по окрестным виллам, намереваясь предложить свои услуги, когда внезапно в одном из арендуемых домов раздались крики. Это оказалась молодая роженица, слишком юная для того, чтобы рожать.
Она ворвалась в дом, состоявший всего из одного помещения, и увидела молодую девушку, скорчившуюся от боли посреди комнаты. Ее реакция была мгновенной: "Чайник, - рявкнула она в сторону долговязой девушки, стоявшей у двери, - принеси мне чайник и какие-нибудь тряпки. Все, что угодно. Иди! - девушка мгновенно развернулась и побежала, Ангела думала, что никогда больше ее не увидит, но она тут же быстро вернулась, держа на вытянутых руках куски льняной ткани и закипающий чайник.
Они едва успели спасти молодую мать. Ее лихорадило три дня. Ангела не покидала ее ни на минуту, Таис тоже была все время рядом. А позже, когда Ангела, вымотанная до предела, укладывала в рюкзак свои настойки и травы, намереваясь уйти и продолжить поиски среди близлежащих вилл, прямо у нее возле уха раздался высокий, полный негодования голос:
"Ты же не собираешься снова бродить среди этих вилл, правда?"
Ангела была явно ошеломлена тем,
с какой обескураживающей откровенностью девушка выпалила эти слова.
"Простите?"
"Я тебя видела. Ходишь и ищешь, кому бы из эвпатридов предложить свои услуги. Это бесполезно".
"Что ж, - Ангела неуверенно поправила волосы, - и что ты предлагаешь взамен?"
"Оставайся здесь, - прозвучал немедленный ответ. - Ты нужна нам. Здесь много больных людей. Но давай, иди, я не буду тебя останавливать. Надеюсь, тебе будет весело, пока ты будешь бегать вокруг, пытаясь излечить какого-нибудь патриарха от подагры, - ее лицо исказила злая усмешка. - Но вперед - если тебе так надо. Вилла Алкменидия в десяти минутах ходьбы отсюда. Поверни направо, как только выйдешь за порог, и иди прямо к холму Нимф".
Ангела прошла половину пути, когда осознала, что девушка была права. Она вернулась назад и увидела, как та пытается вразумить зашедшего не туда аристократа, показывая ему дорогу, и явно собирается его обокрасть. Она подошла и похлопала ее по плечу - та аж подскочила от неожиданности.
"Так кому, говоришь, я нужна здесь?"
С тех пор между ними было установлено своеобразное соглашение. Таис будет приводить к ней пациентов, большинство из которых все еще опасались чужестранки и пришлого доктора, и бегать на агору по ее поручениям. Ангела, со своей стороны, платила ей за услуги, как могла, или делилась пищей, которую добывала сама. Она взяла ее в ассистентки во время хирургических операций, учила как делать припарки и настойки, показывала и объясняла диаграммы из своих медицинских текстов. Ангела помогла ей пройти через первую менструацию, предложив настойку из мака и чистое тряпье, которое можно подложить.
Прошли годы, и Таис превратилась из тощего и нескладного подростка, которого она когда-то встретила, в настоящую женщину, странную и местами вредную - но женщину. Иногда, краем глаза, она ловила на себе ее испытывающие взгляды, которые только вызывали у нее улыбку: она была слишком стара для нее и, буквально, годилась ей в матери, чтобы заигрывать с ней, и не испытывала тяги - а в этом она была уверена - к растлению малолетних. Хотя, иногда, повинуясь безотчетному порыву, она все же позволяла себе отвечать не менее томными взглядами, от которых у молодой женщины на щеках неизменно проступал румянец.
Они возвратились в дом Ангелы. День обещал быть спокойным - на горизонте не было ни одного из пациентов - и женщины принялись сортировать медикаменты. Таис посвятила себя тому, что рвала льняную ткань на полоски и сшивала из них повязки, пока Ангела сидела в углу, вооружившись пестиком со ступкой, и размалывала семена различных трав, делая из них кашицу: укроп, перечная мята, мак, свекла, мускатный орех. Это была не самая интересная часть ее работы, но Таис попеременно развлекала ее случайно подслушанными сплетнями или какой-нибудь непристойной историей.
Вечером они разделили совместную трапезу. Ангела умела готовить и на ужин зажарила козью ножку, которую ей предложил один из благодарных пациентов, в обмен на драхмы. Глаза Таис загорелись в предвкушении, пока она раскладывала еду по тарелкам, и Ангела улыбалась, видя ее реакцию. Потом они решили посетить театр под открытым небом, вкушая и радуясь новой пьесе Аристофана под названием "Птицы". К третьему акту Таис заснула на плече у Ангелы. Ангела с улыбкой гладила ее по голове, проводя пальцами по непослушным локонам.
Они вместе вернулись к ней домой и заснули у нее на кровати. Она не помнила, когда они спали вместе в последний раз, но она не возражала. Она сняла свою тунику, оставшись в нижнем белье, чтобы соблюсти приличия, и улеглась рядом, обнимая ее одной рукой. Они заснули.
***
Я парю.
До земли где-то сорок локтей, и сверху открывается отличный вид. Внизу сверкает город: там так много зданий, которые, кажется, достают до неба, что картина представляется нереальной в своем великолепии, являя взору смесь из ярко блестящего стекла и гладкого металла. У меня перехватывает дыхание.
Я чувствую у себя за спиной тепло - от машины, которая позволяет мне мгновенно взмывать ввысь. На мне боевой костюм - тяжелый, надежный, но я продолжаю парить, стараясь успеть, - быстрее, быстрее. У меня в руках какое-то грозное оружие, продолговатое и увесистое; я чувствую его тяжесть - это меня успокаивает. Инстинктивно я понимаю, что с помощью этого оружия я могу разнести все вокруг, что могу расчленить своих противников за считанные секунды, что могу спасти своих друзей и посеять ужас среди своих врагов. На моем лице какая-то маска, защищающая меня от встречного ветра, но я вижу сквозь нее: перед моим взором вспыхивают различные знаки, указывающие на местоположение объекта, их сопровождают постоянно бегущие цифры, которые показывают сводку боев - этого достаточно, чтобы я знала все о своем городе, о своих врагах и о своих союзниках.
Мои союзники? Да, я отчетливо слышу их голос. Он прерывается, иногда его еле слышно - но это точно они. Я слышу триумф в их голосах и понимаю, что эти люди готовы и могут бороться до победного конца. Я их никогда прежде не слышала, но они кажутся мне знакомыми.
- Милая, я приближаюсь к цели, - извещает меня чей-то веселый голос, вспыхивающий нотками озорства и кокетства, - должно быть, это Лена, и сквозь меня проходит волна симпатии. - Будь осторожна, Трейсер, - я слышу чей-то насыщенный голос, приветливый и низкий. Должно быть, это Винстон. Настоящий лидер, принципиальный, благородный - я точно в этом уверена, хотя никто мне не говорил.
Двигатели за моей спиной оживают, и я решаю погасить их ненадолго, нажав датчик на своем запястье, чтобы спикировать вниз. Я начинаю падать, но в моем сердце нет места страху: я проделывала это тысячу раз на тренировках и я знаю, как приземляться, чтобы не навредить себе и не пораниться. Я приземляюсь на поверхность, жестко ударяясь о бетон, но мой костюм выдерживает удар. Я на крыше, откуда открывается прекрасный вид на город. Мое сердце неистово бьется от ощущения свободы и в предвкушении скорой битвы.
- Как всегда, наш дорогой лидер! - кто-то из моей команды смеется.
В моих ушах раздается звон, предупреждая об опасности. На экране появляются три красные точки. Я слышу чье-то недовольное ворчание, и устремляюсь вперед на край крыши. Я включаю двигатели на своей спине и взмываю ввысь, отслеживая точки на своем визоре: они где-то рядом, пробираются, поворачивают налево - да, туда. Я вижу трех врагов - мужчин, одетых во все черное, у них в руках угрожающе поблескивает оружие. Они обшаривают окрестности с видом профессионалов: их шаги точны, движения четкие - взгляд прикован к оружию в руках.
Один из них слышит шум моих двигателей и поднимает голову, чтобы посмотреть, и с криком вскидывает оружие. Я вижу вспышку из его дула и резко отключаю подачу питания, чтобы упасть на несколько локтей вниз. Пули со свистом пролетают у меня над головой. Его напарники поворачиваются, их лица искажены от злости, но - уже поздно. Я навожусь на цель и открываю огонь: с другого конца моего оружия вырывается нечто зловещее - пузатое и длинное - и с оглушительным ревом несется вниз по спиралевидной траектории. Они делают неуклюжие попытки убраться прочь с линии огня, но их крики поглощает раздавшийся взрыв, и я вижу, как внизу расцветает пламенный цветок.
- Противник нейтрализован, - я не узнаю голос, исходящий из моего горла: он низкий, бархатистый и слегка акцентирован. Язык не похож на греческий; не знаю, какой именно, но я его понимаю.
А в ответ раздается другой голос, который я узнаю из тысячи других - это мой собственный голос:
- Я тебя прикрою, Фарра. Оставайся на позиции.
Я разворачиваюсь в воздухе, чтобы посмотреть на приближающуюся фигуру, и пытаюсь сфокусировать зрение от шока. На ней ладно сидящий костюм, украшенный оранжевыми, черными и желто-коричневыми полосками, а сзади виднеются золотые крылья, на которых она летит ко мне, легко и непринужденно.
Это я. Светлые волосы, голубые глаза. Я - ангел, спускающийся с небес: в одной руке зажат какой-то предмет, а в другой - оружие.
***
Вдруг откуда-то раздался резкий звук, и Ангела резко проснулась, разбуженная шумом хлопнувшей двери. Она моргнула, чтобы прогнать пелену сна, и заметила мелькнувшую в дверном проеме Таис.
- Чадо, ты вообще когда-нибудь стучишься? - Ангела зевнула, протирая глаза.
- Иногда. Но вообще-то редко. Особенно, если учесть, через что мне пришлось пройти, чтобы выторговать для тебя эти абрикосы, которые ты так любишь. Вставай. Чего это ты так сегодня разоспалась?
- Мне снился сон. Прекрасный сон, - Ангела свесила ноги с кровати и поднялась, потягиваясь. Она нашла вчерашнюю тунику и стала одеваться. "Как странно, - подумала она. - Такие живые и причудливые видения. Быть может, сама богиня послала мне их?" - она криво улыбнулась, следуя своим религиозным рассуждениям, и встряхнула головой. Она не была особо верующей и посещала храмы всего пару раз в год, чтобы зажечь ладан и помолиться о душах своих пациентов. Ей хватало достаточно забот в повседневной жизни, которые наваливались на нее здесь и сейчас, и у нее не было времени, чтобы думать о потустороннем мире с его капризными богами.
- Все равно, просыпайся и давай что-нибудь поедим, док, - парировала Таис, когда Ангела выходила из спальни. Молодая женщина водрузила на стол мешок с едой и амфору с колодезной водой.
- У нас впереди много дел. У ребенка Кореаса круп так и не прошел - мы должны навестить их сегодня утром и рассказать матери, как его вылечить. У старушки Елены опять трудности с ходьбой, похоже, ее ревматизм дает о себе знать. И я встретила мужа Гармонии утром на улице, она уже третий месяц как беременна и ее постоянно рвет, ты можешь ей как-то помочь?
Ангела кивнула. Гармония когда-то была прекрасным ребенком - из нее получится хорошая мать. У Ангелы было чутье на такие вещи.
- Там в шкафчике несколько монет на еду. Возьми себе немного, - она высыпала содержимое мешка прямо на стол: оливы, инжир, тагенитасы и сушеные абрикосы - ее любимые. Она сразу взяла пару штук и принялась жевать, смакуя во рту их мягкость и сладость.
Ее утро начиналось с обычного ритуала: она умывала лицо, тщательно мыла руки кусочком припасенного мыла, расчесывала волосы, чистила зубы веточкой и вязкой смесью из порошка, который она покупала на рынке. Сделав глубокий вдох, она на секунду расслабилась и выдохнула, почувствовав себя готовой к предстоящему дню. Положив хирургические инструменты в свою сумку, она повесила ее на плечо и махнула Таис, призывая следовать за собой. Как и предсказывала девушка, день выдался тяжелым. Они посетили дом, где жил больной ребенок, и плотно запечатали все двери и окна, прежде чем поставить на огонь большой горшок с водой. Ангела знала, что пар может быть очень полезен в качестве средства для лечения, особенно для детей. У Таис получилось помочь пожилой госпоже с ревматизмом. Хворь потихоньку отступала, когда она намазывала ее суставы мазью на основе мяты, а та, в свою очередь, развлекала ее на удивление непристойными историями из своей жизни, когда она была молода и красива.
В случае с Гармонией все оказалось не так просто. Взглянув на нее, Ангела поняла, что молодая женщина сильно недоедает; у нее была бледная кожа, холодная и липкая на ощупь, к тому же, она медленно отвечала, когда ей задавали вопросы. Ангела сразу же приступила к делу: она дала ей экстракт из свеклы, чтобы восполнить уровень железа в крови, и дала пожевать корень имбиря, с помощью которого из организма удаляются токсины и восстанавливается приток питательных веществ. Она дала жесткий наказ мужу женщины следить за ее питанием: по утрам принимать легкую пищу - овсяную кашу или теплый хлеб - без специй, и - никакого алкоголя. Ангела знала, что алкоголь может повредить еще не родившемуся ребенку, хотя многие не воспринимали ее слова на веру.
Это был насыщенный день. Несмотря на то, что к вечеру она валилась с ног от усталости, сон к ней не шел, поэтому, когда раздался стук в дверь, он всего лишь выдернул ее из состояния полудремы. (На этот раз не было никаких снов о полете, о синем боевом костюме или о сверкающем городе.)
- Ангела, о, хвала богам. Ангела, нужна твоя помощь, - перед ней стояла пожилая женщина, живущая через несколько домов от нее, ее звали Иоанна. Она была доброй женщиной, любящей своих внуков, и каждый раз, когда она прогуливала их по улицам города, от нее как-будто исходило внутреннее свечение, пылающее гордостью за своих потомков.
- Иоанна, что... Что стряслось? - Ангела встряхнула головой, сбрасывая с себя оковы усталости.
- Вилла Уилиама. Там нужна твоя помощь. Господин Реинартос - его отравили.
- Отравили? Но кому могло... - Ангела призвала все свои внутренние силы, чтобы оправится от потрясения. Реинартос Уилиам - по прозвищу Серый Лев, чьи воинские заслуги уже стали притчей во языцех - был самым выдающимся и самым любимым аристократом Афин. Он был честным и справедливым человеком, обеспечивавший работой многих граждан на своей вилле; несколько лет как вдовец. Жители города выстроились в процессию, когда хоронили его жену, и все как один скорбели вместе с ним. Ангела была там вместе со всеми, видела морщины горечи и утраты, оставившие свой след на его открытом и благородном лице. "Зачем кому-то понадобилось совершать такое злодеяние?" - недоумевала она. В городе проживало много благородных людей, и из глаз простых людей не пролилась бы ни одна слезинка, случись с ними какое-либо несчастье, но Реинартос был последним из благородных мужей, на кого можно было бы затаить обиду.
- Времени совсем не остаётся, девочка. Поспеши. Собирай свои вещи. Ты нужна им, - Ангела ворвалась в свой кабинет, сгребая с полок все необходимое: сосуды с порошками, шкатулку с настойками и деревянный пенал с хирургическими инструментами. Она поспешила назад и, нырнув в теплоту ночи, с гулко бьющимся сердцем последовала за пожилой женщиной.
