Адюльтеры

Илья не любит, когда его зовут по имени и отчеству, но больше всего он не любит, когда так делает Диана: после вылета из-за рубежа, где у него проходил плановый осмотр и лечение, он набрал Диану, чтобы узнать, все ли хорошо, и она чуть заплетающимся языком рассказала ему новости за день. Илья тяжело вдыхает, массируя больные виски: голова раскалывается будто от ударов молота — не спал он почти всю ночь, бессонница начала одолевать с одиннадцатого часу вечера, когда срочно захотелось перебрать все вещи в чемодане. Сейчас четыре вечера, через пятнадцать минут к массивному аэропорту должно подъехать такси: Илья сидит на чемодане, свесив ноги, и глядит в пасмурное небо, где белая пластинка солнца незримо вращается вокруг своей оси. Настроение у Ильи препаршивое — хочется приехать домой поскорее, принять душ и завалиться спать — никаких сил после лечения, никаких сил перед тренировками в команде. Плохо, конечно, начинать сезон с травмы, но хорваты, думает Илья, решили все за него — он вздыхает, крутит в жилистой квадратной ладони плоский корпус чёрного телефона и свободной рукой потирает мешки под глазами. Илья очень надеется, что Диана успела подготовить к его приезду спальню — застелить свежее постельное бельё, погладить шторы, протереть пыль, как она хотела — Илья любит чистоту и порядок, любит, когда вещи лежат на своих местах, и свято верит, что засыпать в хрустящей от свежести порошка кровати — лучшее, что с ним может быть. В принципе может быть с человеком. Когда такси с черно-белой шашкой и кричащей красной вывеской «Яндекс» подъезжает, Илья с хмурым видом цепляет чемодан и быстрым шагом идет к авто, натяжно выдыхая. — Мытищи, — немногословно говорит он, хлопнув дверью: пока устраивается, убирая чемодан в ноги и заранее доставая пару купюр, водитель смотрит на него в зеркало заднего вида и не узнаёт — Илья рад, что среди людей его не цепляют взглядами в толпе — проблем и хлопот от этого меньше, суету он не любит. Пока водитель послушно ведёт авто по серой ленте дороги, Илья смотрит на куцые деревьица вдоль шоссе, на проносящие по встречной полосе иномарки — хочется поскорее ускользнуть от городской суеты. Хорошо ещё, что его и в аэропорту никто не узнал — как видно, после мундиаля россияне запомнили только Дзюбу и Головина — Илья усмехается. — Откуда едешь? — как любой добропорядочный таксист, спрашивает мужчина за рулём — на пару мгновений Илья впадает в ступор, не знает, стоит ли говорить с незнакомым человеком, ведь в детстве мама всех учила — никогда не… Илья молчит — его хладнокровный тяжёлый взгляд мертвого способен убить дважды — водитель понятливо смолкает: щелчком пальца по магнитоле включает какую-то расслабляющую музыку и смотрит на дорогу. В салоне пахнет сигаретами и дешевым мужским парфюмом — Илье становится душно и тошнотворно: он чуть приоткрывает окно, у которого сидит, и жадно беззвучно глотает волны свежего воздуха. Машина останавливается у нужного дома минут через двадцать — про себя Илья удивляется (не без радости) тому, что пробок сегодня значительно меньше, чем всегда — расплачивается, хватает чемодан и, отстегнув ремень, вылетает из душного салона, так и не прикрыв за собой окно. До дверей родного дома, где ждёт жена и любимый сын, остаются считанные метры, но Илья замирает, вдыхая выхлопные газы уехавшего спешно такси: ему кажется, что что-то идёт не так, постепенно щекочет небо чувство лёгкой тревоги, Илья сглатывает, проводя пальцами по грязным волосам. Вздохнув полной грудью и крепче сжав рукоять чемодана в руке, он уверенным шагом идёт по дорожке к высоким кованым воротам: ему всегда кажется, что ворота слишком малы, чтобы оградить его от внешнего мира, но на самом деле они чуть меньше трёх метров в высоту — из-за них почти не видно окон дома. Илья хочет вставить в замочную скважину ключ, ведь Диана всегда закрывается на все замки, когда его нет дома, но сегодня Илья понимает — Диана дома не одна. Нет, Илья никогда не думает и не будет думать, что Диана способна на измену — она не так глупа, чтобы делать это в их собственном доме, и она слишком хороша, чтобы позволить себе такую низость — Илья уверен в том, что нет в мире лучшей женщины, чем его жена. Он уверенно отпирает ворота и входит со скрипом крепежа — думает, что нужно будет смазать петли на выходных — идёт по мощеной камнем тропке прямиком через полянку, где трава, пожранная инеем, начинает потихоньку умирать. Свет на первом этаже не горит — Илья не удивлён: обычно Диана с сыном сидит в детской или гостиной на втором этаже, на первом им делать нечего, когда Ильи нет дома — Илья ставит чемодан в прихожей и тут же обращает внимание на чужие туфли, аккуратно поставленные в ряд с его ботинками и сапожками Дианы — он не помнит, чтобы дарил ей такую строгую лакированную классику — по спине бегут инстинктивные мурашки. Илья не имеет привычки на весь дом громогласно объявлять «Я дома!», но сегодня чувствует, что должен это сделать, и, прокашлявшись, он говорит спокойно и хрипло: — Любимая, я дома. Слышится топот ног со второго этажа, Илья, расстегивая куртку, медленно подходит к витой лестнице с поручнями на второй этаж и заглядывает вверх: никого нет. — Илюша, поднимайся к нам! — радостно и как-то возбужденно говорит Диана из пустоты: Илья щурится, снова трет виски и, сдергивая куртку, педантично возвращается в прихожую и весит её на крючок, а уже только потом неспешно поднимается на второй этаж, холодной отпотевшей ладонью ведя по железному поручню. Когда он останавливается в коридоре второго этажа, к нему выплывает Диана: весёлая, светящаяся от счастья, довольная донельзя — обнимает Илью по-семейному тепло, любовно, целует в щеку и заглядывает к нему в глаза испытующе. — Как лечение? — ласково спрашивает она, откидывая с плеч чёрные локоны длинных волос: Илья приобнимает ее за талию обеими руками в порыве нежности, наклоняет чуть вперёд, устало, но всё-таки улыбаясь. — Все хорошо, снова в строю, — говорит он и хочет поцеловать её в губы. — Ну, Илья-я-я, — со смехом тянет Диана, утыкаясь в его шею носом. Илья смеётся приглушенно, сипло, с какой-то природной болью. — Где Илларион? — он осыпает дикими поцелуями нежную шею Дианы, пока она смущённо хихикает. Слышится мягкий шаг статной ноги, Илья, все ещё держа Диану в наклоне, поднимает глаза слишком резко: взгляд цепенеет и холодеет — он сцепляется с точно таким же, точно таким же оцепеневшим похолодевшим взглядом. Перед ним стоит женщина, но Илья думает, что это скорее девушка — не очень высокая, с явной талией и мягкими детскими коленями под чёрным капроном колгот, в белой блузе с элегантным жабо и аккуратно (Илья бы даже сказал педантично) закатанными рукавами. У незнакомки на руках его сын, его Илларион — она держит его мягко, словно оберегая, придерживая за спину аккуратной рукой — Илья медленно ставит Диану прямо, когда чувствует, что пауза слишком затягивается. — А! — трепещет Диана с чувством лёгкого стыда. — Вот же он… — она ступает три шага к незнакомке, но не спешит перехватывать сына: Илья настораживается, меряя её изучающим ледяным взглядом. В неловкой паузе хорошо себя чувствует только Илларион: улыбается папе искренне и радостно, тянет к нему руки и что-то бормочет на своём детском языке с восторгом, в его больших детских глазах плещется невинность, и Илья переводит короткий взгляд на незнакомку — её глаза такие же большие, но в их зелени нет такой невинности. — Мой хороший, — улыбается Илья по-настоящему, протягивая руки. — Это Ваня, — начинает Диана плавно. Илья смотрит на Ваню, пока тянет руки к сыну — она молчит, её красные искусанные губы сомкнуты в тишине — Илья касается её рук, перехватывая сына, и вздрагивает — ледяные… — Ваня Шеккун, — продолжает щебетать Диана. — Она очень хороший дизайнер интерьеров, Рамина рекомендовала мне её, как лучшего мастера в Москве, — Диана неловко улыбается: Илья с равнодушием и холодностью снова пробегается глазами по сосредоточенному грубому лицу Вани. — Мы живём не в Москве, — стальным голосом сообщает он и тут же меняет тон, прижимая Иллариона к груди и заглядывая в его глаза: — Скучал, мой хороший? Папа тоже скучал… Пока Илларион милуется и кладет голову на плечо Ильи, обнимая его за мускулистую могучую шею, в неловкой паузе Диана мечется глазами по лицу Вани с паникой: встреча, кажется, не задается. — В следующий раз подарю Вам карту Московской области, Илья Олегович, — Илья поражен её голосом: ему кажется, будь он женщиной, его собственный звучал бы точно так же — убито, потасканно, без лишней мишуры и пафоса, с ноткой горчинки и усталости. — Я пойду, — она кивает Диане, не глянув на неё. — Но, Ваня!.. — Диана обиженно надувает губу от досады, зыркнув на Илью как-то по-злому. Ваня молча ступает мимо, к лестнице — прежде, чем сделать шаг на ступени под мягкой ковровой дорожкой, невесомо в движении проводит пальцами по голове Иллариона — с отеческой ревностью Илья сверкает глазами. — Иллар, пока. Её мягкий шаг, мягкий шаг незнакомки, уверенный и статный, шуршит по ковру пару мгновений — в следующие мгновения Илья смотрит на негодующую Диану, читая в её глазах разочарование, и слышит яркий стук лакированных каблуков по полу. Хлопает входная дверь. — Илья! — с упреком говорит Диана, отбирая у него сына. — Что? — Илья вздыхает и идёт за ней следом: Диана направляется в детскую. — Любимая, да зачем нам эти архитекторы и дизайнеры? — сдаётся Илья, когда Диана молчит слишком долго и громко. — Я давно хотела нам новую спальню! Ты же обещал! Обещал! — Диана притопывает ногой и плюхается на мягкий темно-синий диванчик, по которому раскиданы игрушки Иллариона — Илья закатывает глаза, выдыхая. — Я сам могу все сделать. — Не можешь! Тебя вечно нет, у тебя работа! — Диана старается не кричать, но голос у неё все равно дрожит, Илья замечает это очень тонко. — Любимая… — начинает он, чуть сбавив обороты. — Илья! Будь к людям терпимее, — Диана серьезнеет. — И не будь так груб. Тебя мама в детстве не учила, что нужно здороваться, когда тебя представляют другим? Илья не идёт на конфликт — он для этого слишком устал и умен: он молча подходит к окну и отгибает в сторону голубоватый тюль, смотря на улицу — цокая высокими каблуками, незнакомка по имени Ваня идёт к воротам, не оборачиваясь — она выглядит одиноко и подавленно, в руке зажат чёрный корпус телефона. Илья задумчиво чешет подбородок и зашторивает тюль обратно. — Ты же знаешь, что все это жутко дорого, — разумно предлагает он спокойным тоном. — Ваня сделала мне скидку, — фыркает Диана, усаживая Иллариона на коленях. Илья смотрит в её лицо с налетом грустной любви, переводит потеплевший взгляд на сына: Илларион улыбается так искренне, так по-детски, так чисто — невозможно не улыбнуться в ответ. — Ладно, — тяжело вздыхает Илья. — Ладно, уговорила… Диана ликует, не скрывая этого — пока на Илью не надавишь, он и будет вести себя, как исконный скупой прагматик, а спать хочется в красивой обстановке, и радовать мужа тоже хочется в красивой обстановке. *** — Каким именно Вы понимаете по цвету спокойствие? — Ваня лениво карябает по чистой стопке альбомных листов остро заточенным карандашом. — Ну, такое… Оно… — мямлит неуверенно заказчик. — Хорошо, — Ваня вздыхает и массирует виски пальцами, устало смотря на свои ногти. — К какой цветовой гамме оно, по-вашему, ближе? К тёплой или холодной? — К тёплой! — обрадованно кивает заказчик, и Ваня ставит первую пометку на чистом листе: «Тёплая». — Хорошо, отлично, — не торопясь, Ваня говорит спокойным уставшим голосом, который похож на звучание минорного фортепиано. — Между какими и какими оттенками сидит Ваше спокойствие? Между оттенками красных или желтых цветов? — А оранжевый? — с важным видом уточняет заказчик, Ваня опускает голову и ставит ещё одну пометку. — Может, Вас устроят оттенки тёплых синих и зелёных цветов? — предлагает она, покусывая кончик карандаша. — Простите, что?.. — после минутного молчания слышится в трубке, Ваня переводит утомленный взгляд на светлые шёлковые занавески на пластиковом панорамном окне. — Ладно, давайте так: подумаем вместе — какие цвета Вам нравятся? — сдаётся Ваня, отложив карандаш и взявшись за кружку давно остывшего чёрного кофе: она подносит кружку к алеющим покусанным губам и делает неспешно пару размеренных глотков, облизываясь. — Мне нравится жёлтый, — широко улыбается заказчик, Ваня снисходительно хмыкает. — И ещё синий мне тоже нравятся. И голубой, ну, такой, знаете, когда небо с утра над Воробьевыми горами такое голубое-голубое! — упоенно вещает заказчик. Ваня не говорит, что погода в Москве меняется чаще, чем её вкусы на кофе, тактично кашляет в кулак и легко вздыхает с ноткой отчаяния. — Лазурный, я правильно Вас понимаю? — уточняет она по-светски, тоном полнейшего участия, глазами уже изучая печатное меню суши-бара, чтобы заказать себе ужин. — Что, простите? — снова не понимает заказчик. — Послушайте, Роман Львович, — Ваня раздраженно улыбается, передернув покатыми плечами. — Давайте лучше лично с Вами все обговорим, сейчас я просто не вижу смысла тратить Ваше время, — Ваня обворожительно улыбается, с удовольствием обводя на несколько раз выбранный сет жирной карандашной линией. — Правда? А когда? — теряется Роман Львович, растерянно что-то лепеча. — Давайте в пятницу вечером, — Ваня прокручивает в голове запланированную встречу с Дианой и прикусывает красные губы, скарябая тонкий слой алой холодной помады и налета кофе. — Часов в восемь? Как Вы? Сможете? — Конечно! — обрадованно говорит Роман Львович. — Давайте в восемь в «Адмирале»? — уточняет он, и Ваня встаёт со стула, беззвучно зевая в кулак. — Вот и договорились, Роман Львович, — кивает она, вышагивая из туфель прямо на маленькой светлой кухне и направляясь в просторную темную гостиную. — Тогда до встречи? — До встречи! — Роман Львович в своих настроениях похож на ребёнка, и Ваня вспоминает беззаботную детскую улыбку Иллариона, когда она держала его на руках, когда Илларион тянулся руками к своему знаменитому и вымотанному отцу. Ваня кладет трубку, сжимает корпус чёрного телефона в руке и плюхается на жёсткий серый диван, тут же закидывая ногу на ногу. Клонит в сон, но живот протяжно урчит от голода. Ваня ловко набирает номер суши-бара и слушает длинные гудки. — Добрый вечер, суши-бар «Японская вишня», чем могу помочь? — приветливый голос молодого паренька в униформе звучит в висках, Ваня запрокидывает голову на спинку дивана, смотря в потолок, складывает изящные статные ноги крестом на низенький стеклянный столик. — Хочу сделать заказ, Заечка, — Ваня всех называет «заечками», стараясь не циклиться на именах — парнишка смущённо кашляет в кулак. — Что… Что будете заказывать? — от смущения у него заплетается язык, Ваня расслабленно мурчит, как довольная кошка, шевеля пальцами ног в тесном капроне чёрных чулок. — «Сет эгоиста», — мяукает она, прикрывая глаза с прищуром. — Самовывоз или доставка? — чуть успокоившись, спрашивает паренек. — Доставка, Заечка, — Ваня прикусывает нижнюю губу, свободной рукой расстегивая пуговицы белоснежной рубахи. — Адрес? — дрожащим голосом выдыхает парнишка. Ваня хочет рассмеяться. — Москва, улица Бродского, дом тринадцатый, квартира двадцать девятая. Сколько тебя ждать, Заечка? — Заказ будет готов в течение часа, — бормочет сбитый с толку парнишка. — Сколько приборов класть? — Один, — Ваня меняет местами ноги и выдыхает свободнее, выдергивая расстегнутые полы рубахи из строгой узкой юбки. — Хорошо, ожидайте заказ примерно к девяти, — парнишка спешно бросает трубку, Ваня не успевает сказать ему насмешливо «Спасибо, Заечка», а потом смеётся хрипло, кашляя, с зарождающейся простудой в покрасневшем горле. Намечается отличный вечер на одного. До девяти вечера Ваня успевает принять душ с новым ароматным шампунем и пенкой для ванны — её кожа теперь пахнет кокосовой стружкой и свежим кислым ананасом: Ваня надевает новое чёрное кружевное бельё и накидывает сверху кашемировый халат — не запахиваясь, откупоривает бутылку белого сухого вина на кухне и, разлив его по двум фужерам, садится за стол с какой-то меланхоличной улыбочкой. Делая глоток вина за глотком, Ваня думает, что завтра с утра пораньше нужно будет съездить в магазин за продуктами и сигаретами — ставит пометку маркером на чёрном матовом корпусе холодильника и, держа прозрачную ножку фужера пальцами, слоняется по своей пустой трехкомнатной квартире, которая пытается задавить её ощущением одиночества и депрессии. Серые стены навевают тоску. Ваня включает лёгкое освещение в сотню люксов, дом озаряется рассеянным белым светом, словно стены подсвечены изнутри. В девять десять слышится звонок в дверь, Ваня делает ещё один глоток вина и идёт открывать, подлив в бокал очередную порцию. Ваня не смотрит в глазок, не запахивая полы халата, припадает к бокалу с вином и свободной рукой открывает дверь — парнишка из службы доставки, тот самый, похоже, что принимал заказ, ахает от неожиданности и не может отвести глаз от пропорционального сочного женского тела — Ваня допивает вино и, не вытирая губ, смотрит на него немигающим ясным взглядом, зелёные глаза её, даже на вид повидавшие все в этой жизни, светятся. — Ваш заказ… — мямлит парнишка, когда Ваня делает смелый шаг вперёд: она хватает его за ворот кожаной куртки и, встав на цыпочки, бесцеремонно целует, втягивая в квартиру. Начинается смертельное рандеву по всем комнатам: заказ и бокал остаются стоять на тумбе у зеркала в прихожей, Ваня тащит парнишку, даже не спрашивая его имени — толкает на кровать, оторвавшись от его губ, скидывает с плеч кашемир лёгкого чёрного халата и щелкает застежкой лифчика — парнишка, растерянно хлопая глазами от возбуждения, не может оторвать от неё глаз. Когда Ваня садится на его бедра, на складки холодных джинсов, он шумно выдыхает, несмело прихватывая её за талию — Ваня валит его на кровать, сдергивает с него куртку, сдергивает свитер и футболку, своими вечно ледяными руками проводит по разгоряченной юношеской груди. Все происходит в абсолютном безмолвии — они слышат только сбитое дыхание друг друга, только рваные полустоны и полувздохи, Ване плевать, как его зовут — она мастерски избавляет его от ремня, щелкнув металлической пряжкой, и расстёгивает ширинку. Парнишка не сопротивляется, когда Ваня, обхватив его крепкую худую шею одной рукой, второй рукой помогает себе — с липким скольжением она опускает бедра вниз, и парнишка зачарованно смотрит на лёгкую волну её чёрных волос. Для Вани это всего лишь штатный вечер, а парнишке без имени уже сводит ноги от наслаждения — она двигается автоматически, механично, с убийственной мелодичностью — парнишка не решается шлепнуть её, просто оглаживает гладкие упругие ягодицы. Белый рассеянный свет бросает глубокие тени на выгнутую спину Вани, скрипит кожаное изголовье кровати, за которое она держится руками, вцепившись в него мёртвой хваткой. Как-то в жизни все пошло не так, когда для успокоения и крепкого сна стали нужны хороший секс с тем, кого не вспомнишь, и плотный ужин — Ваня почти ничего не чувствует, и она устала искать того, с кем снова начнёт это чувствовать — чувствовать хоть что-то. Ване сводит низ живота, оргазм не накрывает приятной волной — оставив парня голодным и недоувлетворенным, она соскальзывает с кровати, тут же накидывает халат и, запахиваясь, роется в сумке, брошенной у кровати. — Сдачи не надо, — она бросает ему несколько купюр на кровать, от накатившего чувства отвращения стараясь на него не смотреть, и уходит на кухню. Её голос отзвуком летит от стен: — Где двери, разберешься сам?.. Когда в квартире становится пусто, Ваня закрывается на все замки и, подцепив фужер и пакет с заказом, шлепает босыми пятками по полу в сторону кухни. За стеклянным столом, холодным, как её руки, не чувствуя ничего, кроме отвращения к самой себе, Ваня с разгулявшимся чувством голода распаковывает сет суши и разламывает бамбуковые светлые палочки, с тяжестью выдыхая. Ужин на скорую руку, и Ваня прихватывает с собой бутылку и телефон, оставленный на столе, направляясь в спальню. Она гасит свет везде, делает несколько глотков, ставит телефон заряжаться и молча смотрит на помятую в порыве страсти кровать — проводит пальцами по красным растрескавшимся губам и грустно улыбается — и даже поцелуи её теперь не впечатляют. Распивая остатки вина, с неприязнью к собственной кровати, Ваня засыпает на диване в гостиной, сжавшись в ком и накрывшись кашемиром чёрного халатика, точно зная, что уже завтра эти настроения отступят, и колесо сансары сделает ещё один оборот. Ваня засыпает ближе к двум часам ночи, до этого бездумно смотревшая в потолок. И она точно знает, что ей будет сниться ничто — ничто не будет ей сниться уже никогда… Ваня с выдохом закрывает глаза. Ей выдыхают в лицо, обжигая дыханием — Ваня жмурится, куксится, закрывает глаза веером пальцев: дыхание никуда не исчезает. Ваня распахивает глаза, когда её касаются чьи-то широкие квадратные ладони: Ваня не может разобраться, где она находится — вокруг только свист ветра и мрак зажмуренных глаз. — Кто здесь? — не хочется двигаться наощупь, не хочется, чтобы к телу прикасались вообще никогда: Ваня пытается отойти назад в каком-то странном яростном порыве, но чувствует, как спиной упирается в стену — сводит лопатки вместе, прихватывает острыми клыками истрескавшиеся покрасневшие губы. — Тот, кто не живёт в Москве… Фраза эхом несётся в пустоте её сознания, Ваня истерично распахивает глаза, не надеясь увидеть перед собой хоть кого-то — и там никого нет: она осматривается — вокруг только эфемерная чернота, свистящая ветром, лёгкий холодок гуляет по телу. Ваня оглядывает голые руки и понимает с каким-то флером страха — она раздета. Ваня звучно сглатывает, язык липнет к небу — Ваня покусывает губы от волнения и тут же обхватывает себя руками — озирается по сторонам затравленно, глазами, полными ненависти к собственной жизни, полными презрения к собственной жизни. Её спины невесомо касается чужая большая рука — тёплая, шершавая, жилистая — она плотно ложится на спину, словно приобнимая, и не движется с места. Ваня в панике хочет раскричаться, но её будто обнимают, подхватив на руки — она пытается одновременно прикрыться и не раскричаться: она не видит того, кто держит её на руках на расстоянии полутора метров над землёй — руки неизвестного не похожи на руки случайного любовника, не похожи на руки мужчины на одну ночь… Ваня не говорит ни слова — молча в полоборота поворачивает голову и ахает беззвучно, схватившись пальцами за широкие плечи неизвестного. Она боится назвать его по имени, она в принципе боится смотреть в его глаза, она боится, но он держит её крепко, с какой-то отеческой заботой в больных болотных глазах смотря в её, точь-в-точь такие же. Ваня сглатывает шумно, шумно вдыхает через нос — Илья смотрит на неё серьёзно, не мигая, не улыбаясь, ничего не говоря — Ваня не хлопает глазами, её красные губы приоткрыты. Ей кажется чертовски забавным то, что в этой темноте она оказалась именно с ним, именно с этим человеком — они стоят посреди мрака, и он держит её нагое тело на своих крепких худых руках, смотря в её вересковые глаза. Ваня визжит охрипшим от животного ужаса голосом, когда мрачный чёрный образ Ильи тает — она летит в пропасть, безуспешно стараясь зацепиться пальцами за клоки черноты, отрывками проходящейся по лицу. Она падает недолго — со вскриком приземляется куда-то, по ощущениям — в ещё одни объятия. Сердце бешено колотится под ребрами, судорожно обливаясь кровью, по спине пробегает стайка мурашек и капли липкого мерзкого пота — Ваня распахивает глаза рывком, в попытке будто что-то изменить — это снова объятия Ильи. И они другие… Ваня просыпается в холодном поту, резко сев на кровати — в висках дико стучит, шум и радиопомехи стоят перед подернутыми мутной дымкой глазами, руки мелко трясутся, ноги сводит от судороги и неприятных покалываний. Утро вторника начинается осенним ливнем — за окном не бушует ветер, на фоне серых блеклых силуэтов деревьев гоняют тучи хлыстами воды туман. Ваня кашляет в кулак, смотрит на свои руки, словно пытаясь на чем-то сосредоточиться — половина сна тут же вылетает из головы, словно отработанный ненужный материал, но Ваня запоминает для себя только одну фразу: «Сначала растворился, потом — спас»… Она с зевком растирает липкий пот по холодной напрягшейся шее, вставая на ноги — потягивается с хрустом позвоночника, облизывает сухие губы и оглядывается по сторонам — в квартире пусто, будильник ещё не звонил. Босыми ногами Ваня шлепает к телефону, охватывая себя руками от зябкого прохладного воздуха в квартире. Ваня добредает до своей спальни, хватается за косяк, переводит дух и прикладывает холодную и вечно ледяную ладонь ко лбу — он гораздо холоднее, чем пальцы. С ужасом Ваня, позабыв о телефоне, торопится на кухню: перерывает все ящики в поисках таблеток, вытряхает на стол упаковки противовирусных препаратов и трясущимися пальцами распечатывает одну — на сухую сует в рот сразу две таблетки, смачивает горло вязкой слюной и с трудом глотает. Из спальни слышится звонок телефона — Ваня сломя голову несётся отвечать, с трудом сдерживая кашель, рвущийся из больной груди, где щемит от каждого шага сердце. — Ало. — Ваня? Это Диана, — в трубку воркуют ей, и Ваня без сил падает на кровать — пластается, раскидывает ноги и руку в стороны, смотрит в потолок и чувствует, как тело начинает бить озноб. — Да, здравствуй, Диана. Какими судьбами? — изо всех сил стараясь не раскашляться, говорит Ваня. — Прости, что вчера так вышло, — начинает оправдываться виноватым голосом Диана. — Илюша просто был не в настроении… У Вани по позвоночнику молния бежит — она вздергивается, табун мурашек пробегается по ногам, чувствительные волоски встают. — Да ничего, я все понимаю, — и она в самом деле понимает. — Проехали. — Правда? Потому что Илюша уехал на тренировку, мы можем продолжить! — заверяет святым тоном Диана: Ваня бросает короткий взгляд на экран телефона — десять двадцать утра. — К обеду могу подъехать к тебе…