Адюльтеры

Неделя пролетает так быстро, словно снежинка, выпущенная из лопнувшей грозовой тучи — черные вихры облака расходятся в стороны, мелкий снег белыми мухами летит на землю, окутывая каждую тонкую ветвь обнаженного дерева своим своеобразным теплом. Ваня не звонит и не пишет никому, целую неделю она всего лишь существует — с осознанием собственной низости, с осознанием провала собственной игры, с осознанием того, что в жизни нужно что-то менять. И она вроде бы готова к переменам, однако каждый вечер продолжает напиваться на голодный желудок и выкуривать по несколько пачек сигарет — отложенные на золотой отпуск деньги идут прахом. Ваня не отвечает на звонки: надрывается маленькая трубка трелями почти каждый день на прикроватной тумбе, но, когда Ваня своими голубыми глазами смотрит на подсветку экрана и видит там уже надоевшее и заставляющее чувстовать себя сволочью «Диана», она всего лишь переворачивается на другой бок и смотрит в окно, за тонкой шторкой в котором видно движение снега. У Ильи налаживается карьера — тренерский штаб все чаще выпускает его на поле после личных тренировок, и Илья доволен таким ходом событий — жизнь входит в привычное русло: каждый день недели он встает в шесть утра, умывается холодной водой, выпивает два стакана теплой воды, одевается и едет на тренировку — там он старается вымотать себя до предела, до максимума, чтобы вечером, уже затемно (темнеть теперь начинает рано) вернуться домой, без сил принять душ и рухнуть на кровать, желая уснуть мертвецким сном. От него теперь постоянно веет каким-то легким флером грусти и гнева — Илья не похож теперь на самого себя: с Дианой они стали ссориться чаще каждый день, ведь каждый день она донимает его расспросами о Ване — то рассказывает, что Ваня не берет трубки, то пытается выпутать подробности той злополучной знаменательной ночи. Илья держится кремнем — ни слова не проронив ни до, ни после, он и сейчас не собирается говорить об этом никогда в жизни — ему кажется хорошей идеей просто забыть об этой девушке и ее проблемах — в конце концов, как жизнь свела их, так и развела, значит, на то была воля Божья? Ремонт тоже встает на мертвую точку, с которой его никто, похоже, в ближайшее время не собирается толкать — Диана все так же не может дозвониться до Вани, Ване все так же плевать на деньги, которые она может выручить буквально по щелчку пальцев. С одной стороны, Ваня мучается каждую ночь, не в силах заснуть в предвкушении ночных кошмаров с участием Ильи, а с другой — она жаждет увидеть его хоть еще разочек, хоть одним глазом. Расстояние, конечно, для них не проблема, и даже не проблема найти повод для встречи: проблема — найти слова, когда они снова столкнутся глазами. И это чувствуют оба — к сожалению или к счастью, не знают оба. В двенадцать дня воскресного Ваня валяется на кровати, смотря в потолок и закинув ногу на ногу — дотлевают окурки в переполненной пепельнице, Ваня думает, что нужно будет сходить в магазин за очередной бутылкой вина по акции — по акции, потому что денег ни на что больше нет. А еще кончаются сигареты — Ваня с ужасом и неохотой морщится, проводя рукой по давно не мытым волосам, выдыхает затравленно и закрывает глаза благоговейно — столько времени успело утечь сквозь пальцы, а она так и не научилась понимать собственное тело. И, значит, не научилась жить в гармонии с самой собой? Ваня с усмешкой думает, что в интерьере ее квартиры явно не хватает красных оттенков для тепла и продуктивности, со всех сторон давит чернота и серость — Ваня гуляет яркими голубыми глазами по серым обоям и черным плинтусам — самолично выкрашенный в черный, линолиеум переливается от неяркого света до сих пор включенного ночника. Состояние, можно сказать прямо, предсмертное — Ваня в самом деле не знает, сколько еще сможет прожить в таком режиме, совсем не заботясь о своем здоровье — она ведь все чаще выходит на лестничную клетку босиком, чтобы покурить. И все чаще в голову закрадываются мысли о наступившем затяжном периоде депрессии — это не веселит. В половину первого дня телефон снова раздается трелью на тумбе — Ваня лениво переводит взгляд в сторону, ожидая увидеть там подсветку ярких букв «Диана» — и так и есть, Диана снова звонит ей, украдкой от мужа, наверняка, стоя где-то в самом углу огромного дома, в котором живет чета Кутеповых. Ваня с усмешкой смотрит на телефон, который упорно продолжает звонить — ей становится в какой-то степени даже забавно наблюдать за тем, как все больше и больше Диана разочаровывается в людях, возможно, именно благодаря ей, благодаря Ване — она жмурится на пару мгновений и выдыхает, раскинув руки в стороны — нечаянно задевает телефон пальцем, и тот шмякается на пол с громким грохотом — нажимается «автоответ». Ваня перекидывается через кровать, свешивается с нее и пытается дотянуться до трубки, а затем в тишине дома слышит отчетливое, грубое и смиренное: — Ивано. У Вани к горлу подступает ком, подступает паника, в крови загораются сигнальные огни — Ваня прикусывает губу с силой, боясь дышать и выдавать свое присутствие, но, ведь если на звонок ответили с ее телефона, значит, кто-то же должен был ответить? Ваня хватается за ворс ковра худыми бледными пальцами, заправляет за ухо прядь грязных волос, хмурится и смотрит на телефон сосредоточенно. Это голос Ильи — Ваня узнала его сразу — и он не мягок, он не строен, сегодня он явно не настроен шутить шутки. И Ваня задумывается на секунду, что Илья в принципе никогда не настроен шутить шутки — ей становится забавно, но она стоически сдерживает истеричный смешок. В тишине дома слышно, как шумит на кухне холодильник, как в ванной капает с крана вода от не до конца закрученных вентелей — Ваня трет висок, боясь выдохнуть, и думает, почему Илья не говорит дальше? И они оба ждут, оба ждут, что кто-то из них заговорит, и оба сейчас понимают, что этот звонок — тот самый зеленый свет, новый старт для их игры, которая закручивается по спирали так стремительно, что дыхание спирает моментом. Илья не говорит больше ни слова — из трубки слышатся короткие гудки — Ваня с облегчением переводит дыхание, снова возвращаясь на кровать и раскидывая руки в стороны — она прекрасно понимает, что не стоит начинать по-новой, не стоит снова давать колесу сансары еще один оборот — она почти отпустила цепкий взгляд Ильи. Ильи Олеговича. Так стоит ли продолжать дальше? Ваня облизывает иссохшиеся белые губы острыми пожелтевшими от налета клыками — выдыхает и только сейчас понимает, как в квартире холодно: не придававшая температуре в комнатах особого значения, только сейчас Ваня понимает, что отопление отключили, должно быть, за неуплату — просрочены квинтации, которые занесли еще в понедельник. Ваня закрывает глаза, тишина квартиры давит на виски, и Ваня не может разобраться в себе — с одной стороны она чувствует себя беспомощной жертвой, которой нужна твердая рука и опора, защита и каменная стена. А с другой стороны — Ваня понимает, что после происшествия в ней не изменилось практически ничего: она уже успела подумать об этом тысячу раз и прийти к выводу, что ничего ужасного, в общем-то, не случилось — организм остался цел, никаких явных болезней обнаружено не было — так стоило ли так убиваться и всю оставшуюся жизнь жить с клеймом жертвы? Ваня так не думает… Илья кладет трубку на стол и, отойдя от нее на пару шагов и сложив руки на груди, сосредоточенно смотрит на сенсор экрана, все еще горящий номером Вани — он сам, честное слово, не знает, зачем именно позвонил — то ли для того, чтобы успокоить Диану, то ли для того, чтобы удостовериться, что с Ваней все хорошо… Последняя неделя пролетела, словно в тумане — осень начала радовать мелким снегом и небольшими сугробами, температура на улице стала заметно ниже, а температура злости Ильи на самого себя? Она тоже сбавила пару градусов — теперь Илья каждую ночь засыпает с вопросами к самому себе. И к Богу — он спрашивает потолок, смотря в него, держа ладони замком на животе, зная, что под боком сопит Диана, может ли женатый человек полюбить другую женщину? Может ли это быть взаимно? И не порицается ли это обществом? Не наказывается ли это кругом Ада? Илье в самом деле интересны ответы на эти вопросы, он старается найти их в повседневных мелочах и все чаще ловит себя на мысли, что пытается выискать в Диане недостатки, задается вопросом «А почему я выбрал именно ее?» — его это больше не пугает и не злит, теперь Илье в самом деле интересно, почему происходит так, а не иначе. Илья не корит себя за то, что занимается в самом деле обдумыванием такого ужаса в единственный выходной, вместо того, чтобы посвятить себя семье — он опирается бедрами о столешницу мойки и задумчиво чешет подбородок отросшими ногтями на худых пальцах. — Ну, что там? — в кухню, подкравшись, мягкой поступью заходит Диана. Илья не смотрит на нее. — Ничего, — он не пожимает плечами, не показывает всем своим видом, что ему плевать, он в самом деле думает — а чем же лучше Диана, чем Ваня, почему я выбрал ее? И почему я думаю сейчас, что мог бы выбрать Ваню? — Совсем ничего? — Диана с явным разочарованием вздыхает, Илья переводит на нее внимательный взгляд: его нежная, его любящая, его королева, которая подарила ему сына — почему Илья сейчас не думает так о ней? Почему он смотрит на нее и видит обычную девушку, которых он сотнями может снимать после собственных игр? Почему? Илья молчит пару мгновений, а затем говорит своим монотонным серьезным голосом: — Она сняла трубку. — И что сказала?! — тут же подскакивает Диана: кажется, ее доброты хватит на всех людей в этом мире, на все восемь миллиардов — она так добра, так печется о состоянии своих родных и близких, так бескорыстно готова помогать той, на которую Илья, кажется, готов ее променять? — Ничего, — и только сейчас Илья пожимает плечами, переводя сосредоточенный взгляд на телефонную трубку. — Я думала, что она ответит хотя бы тебе, — с выдохом признается Диана. — Почему? — Илья вскидывает брови в удивлении. — Ну… Я где-то читала, что жертвы изнасилований готовы говорить только с теми, кто их спас, — Диана садится за стол, и Илья клонит голову в бок, переводя глаза на окно — снег мерно падает из грозовых туч, солнца почти не видно на сером полотне неба. — Вот как. — Да, — Диана вертит телефон в руках, такая хрупкая, хорошая и нежная, такая прежде любимая, а сейчас всего лишь кажущаяся одной из тысячи. — Может, попробуешь еще? — Это уже явно не потому, что ты хочешь доделать спальню, да? — ухмыляется Илья с иронией, и Диана в ужасе ахает: — Илья! Как ты можешь так говорить! Если не хочешь — так и скажи, я сама справлюсь! Прямо сейчас оденусь, оставлю Иллара с тобой… — перечисляет она, и Илью коробит на секунду от произношения имени собственного сына — Иллар — ведь так его называла она, называла Ивано. — И что? Что ты сделаешь? — спокойным голосом спрашивает Илья, не вскинув брови и не усмехнувшись: он следит за мыслительным процессом Дианы, который отражается на ее лице, и про себя удивляется собственному хладнокровию — имей уважение! Она твоя жена и она подарила тебе сына! А ты ведешь себя, как склочный подросток. Диана вздергивает тонкие брови, в ее глазах на секунду мелькает безнадега, а затем Илья видит слезы — прозрачные, они катятся по ее круглым теплым щекам, и Илья понимает, что больше не чувствует желания заставить ее не плакать, заставить ее всегда улыбаться — он молча смотрит на то, как Диана со слезами на глазах отвечает ему беспомощным взглядом. — Я даже не знаю, где она живет… Но я так хочу ей помочь… — ее голос дрожит и в конце концов срывается на шепот, в этот момент Илья думает, что такое отчаянное рвение помочь обычной девке, как Ваня, тоже не может быть вызвано лишь тем, что Диана хочет новую спальню — пока Илья не решается озвучить свои догадки вслух. — Я знаю, где она живет, — говорит он не спеша, пока за окном снег расходится до мощного снегопада. — Правда? — Диана смотрит на него, как на последнюю надежду — оба думают и замечают, что как на «последнюю надежду», а не на «любимого мужа». Оба умалчивают об этом — не место и не время об этом трепаться. — Да, — Илья убирает руки в карманы, кусает нижнюю губу с проснувшимся азартом — он смотрит на Диану, ждет, когда она предложит ему, когда ее лицо подернется отчаянием в той самой степени, в какую в пору кидаться на стены и расшибаться насмерть в прыжке с девятого этажа. Илья чувствует, как по венам плывет черная кровь — как черный пегмент окрашивает ее бурые разводы в голубых венах, как медленнее и медленнее бьется сердце, как болят две точки на лбу, откуда должны дать рост дьявольские рога. Илья чувствует себя Сатаной. И его не пугает то, что он не чувствует вину перед своим богом. Он пока вообще ничего не чувствует, кроме интереса и азарта. — Проведай ее, Илюш?.. Ваня стоит на лестничной клетке, кутаясь в одеяло, босыми ногами переступая с место на место, чтобы холод не просачивался в и без того измотанный организм — после звонка четы Кутеповых настроения нет от слова совсем, дел только и есть, что думать и думать. Ваня закуривает последнюю сигарету, прячет прошлый окурок в переполненной пепельнице, которая стоит у открытой двери, и голой ступней топчет пустую пачку, бросив ее на каменные плиты подъездного пола — выдыхает с успокоением, закрывает глаза и прислоняется горячим лбом к ледяной стене. С улицы чуется холодный ветер, пробирающий до мурашек — Ваня стучит зубами и продолжает курить, чувстуя, как холодеют ноги все больше, как сводит низ икр от судороги, как становится трудно дышать и как краснеет горло. Болезнь не за горами. Последний окурок Ваня выкидывает так смело и уверенно, что он падает дальше, чем в банку с другими окурками — отлетает в сторону и тлеет, красными огоньками раздуваясь от каждого порыва ветра из открытых дверей подъезда — Ваня зашагивает в квартиру и, не закрыв дверь на замок и чуть оставив ее приоткрытой для проветривания, с решительным видом отправляется обходить все комнаты в квартире. Она везде нарастопашку раскрывает окна, чуя, как осень на улице постепенно становится зимой — хлопья снега бьются о тонкую ткань штор, желая влететь в квартиру, и сквозняк начинает гулять в ногах — Ваня останавливается у дивана — скидывает одеяло, сдергивает с волос резинку, запускает в них руки, пенит быстрыми взмахами, стягивает с себя белье и, раскидыв его в стороны, медленно идет к ванной, выключив телефон и забросив его за диван. Она чувствует, как тело покрывается мурашками, как грязное тело, не терпящее холода, начинает сводить от покалывания — Ваня останавливается перед ванной, включает вентеля воды с самым мощным напором и залезает в ванну, даже не потрудившись зашторить полупрозрачную черную шторку. Вода скрывает ее грешное грязное тело медленно, но достаточно тепло, чтобы у Вани начали стучать зубы — она закрывает глаза, уложив руки крестом на груди, задерживает дыхание и, в последний раз глянув на потолок, ныряет под воду. Под ровной прозрачной кромкой воды, которая продолжает бурлить в ногах, как стремительный водопад, Ваня раскрывает рот — пузыри воздуха, не лопаясь, доходят до кромки. Ваня думает о том, что игра впервые в ее жизни проиграна — и она даже не знает, кого ей жалко больше в этой партии: себя, Диану или Илью? Ваня выныривает стремительно — Илью Олеговича — она снова одергивает себя… Она тянется к полке с шампунями, точно зная, что сейчас нужно хотя бы ради приличия смыть с себя все, что слоями копилось на ней целую неделю — Ваня выдавливает в холодную ладонь белый дорогой шампунь, который терпко пахнет травами, и поражается — ее рука во сто крат кажется ей холоднее. Ваня решает, что, раз игра проиграна, нужно идти дальше — после душа она планирует сходить в продуктовый магазин, вернуться домой и отзвониться Роману Львовичу для возобновления работы — а, возможно, пригласить его к себе на приятный вечер. Да, Ваня точно знает, что смело может сейчас назвать себя шлюхой за такие мысли, но ей не стыдно перед своим богом — у нее нет бога. Кроме Ильи. Ильи Олеговича. Ей не горько признавать такую, казалось бы, успешную игру проигранной, но, намывая свои покатые холодные плечи, Ваня смело берется за бритвенный станок и выдыхает куда свободнее — она чувствует себя в своей стихии, когда строит планы на одноразовые отношения. Ведь она так давно не могла построить ничего хорошего, почему должна сейчас? Почему она должна изменять своим привычкам, если может заставить послушных мужей изменять своим женам с ней? Ваня ухмыляется — выдергивает резиновую крышку, в слив идет серая от грязи вода — но Ваня не чувствует себя чище, наоборот — она понимает, что никогда прежде она еще не была так грязна. Она вылезает из ванны, придерживая стену руками — холод привычным покрывалом окутывает ее плечи и сырые чистые волосы — Ваня чувствует, как источает запах ароматного шампуня, геля для душа и греха — чистого, первозданного, искренного. Опасного греха, который она хочет воплотить. Пока Ваня феном укладывает волосы легкой волной, открытые двери легонько скрипят от порывов ветра — когда она заканчивает, она глядит на тюбик помады, зажатый в кулаке, и, решившись, красит свои приоткрытые побелевшие губы любимой ярко-алой помадой. В спальне Ваня долго роется в шкафу в поисках своего лучшего белья — неспешно натягивает кружевные чулки, неспешно влезает в кружево лифчика, одергивает лямки и тянется к трусикам — черная копна волос греет плечи. Греет душу мысль о возвращении к прежней жизни… И Ваня, взяв в руки трубку стационарного телефона, сладким голосом говорит, отвечая на вопрос «Что будете заказывать?»: — Тебя, заичка… Илья дает по тормозам, когда видит знакомый дом, двор которого уже обнесен снегом: он облизывает губы, хмурится на пару мгновений и, выдохнув и вдохнув, вылезает из машины — на улице холодно, но Илье плевать, он без куртки, закрывает машину и, щелкнув кнопкой на ключах, смотрит на горящий в окнах многоэтажки свет. Любопытство гложет его, гложет изнутри. Илья хрустит пальцами, хрустит легкий слой снега под его ногами — Илья уверенно идет к подъезду, пока ветер задувает вместе со снегом под его расстегнутую рубаху, которую он так и не успел застегнуть в машине, пообещав это сделать Диане. Он дергает ручку двери в подъезд, принюхивается, словно сторожевой пес — не почуяв подвоха, идет дальше, поднимается вверх — глазами рыскает по номерам квартир на дверях. И, когда его взгляд останавливается на чуть приоткрытой двери, которая честно пропускает в квартиру уличный морозный воздух, все становится понятно. В голове Ильи щелкает какой-то тумблер: кровь чернеет стремительно с новыми силами, лоб болит еще сильнее, словно призрачные рога Дьявола режутся в угоду самому Богу сквозь боль и приятное наслаждение. Илья не думает, что скажет, когда увидит Ваню, не думает, что станет делать, когда увидит Ваню — пока вперед его ведет непреодолимая тяга к неизведанному и мучавший его давно вопрос: «Почему он выбрал Диану? И мог ли он выбрать Ваню?». Он видит ее в спальне, в тени оранжевого света от лампы — она стоит, поправляя чулки на стройных ногах, смотря себе под ноги, и Илья не спрашивает себя, красива ли она сегодня или нет. Ее помада его бесит. Он зверем кидается вперед, рывком, мимолетным движением — буквально пара шагов, пара мощных прыжков — он стоит рядом, и Ваня не успевает понять, что происходит, она не успевает разобрать, кто стоит перед ней сейчас, чья рубашка разлетается в стороны. Илья хватает ее за шею одной рукой, заставив посмотреть в свои глаза — глаза дикого зверя — они встречаются взглядами, и оба чувствуют, что игра запускается по-новой. Чек-поинт пройден: Илья вжимает Ваню в стену, сильнее сжимает худые пальцы на чужой фарфоровой шее — смотрит в ее глаза, тяжело дышит, прижимается ближе, чувствует с каким-то устрашающим наслаждением, как соприкасается голая кожа их животов. Внутри что-то рвется с хрустом, с треском — они не говорят ни слова: Ваня не хлопает глазами в страхе или удивлении — она лишь с вызовом смотрит на него, смотрит на Илью Олеговича, которого до сих пор боится назвать просто «Ильей». Время, кажется, останавливается вокруг них, в холоде квартиры создается ваккум, и обоим кажется, что из-за тяжести их дыхания, если бы стены были стеклянными во всей квартире, запотели бы все разом — Ваня раскрывает губы шире. Илья с силой давит на ее шею, пока не зная, что он хочет сделать больше — погладить или придушить. Для него в новинку чувствовать под руками чью-то кожу, кроме кожи своей жены — он скрипит зубами, в зеленых вересковых глазах, где зрачок почти скрывает радужку, читается лишь приступ бешеного безумия. Ване нравится это. И Илье нравится тоже. Они не знают оба, сколько стоят так, пока он все сильнее и сильнее сжимает ее шею, прижимаясь обнаженным животом все ближе — жар его тела топит холод вокруг Вани — она сходит с ума, ей кажется, что ожил ее самый сладкий кошмар, где Илья должен сначала поиметь ее, а затем убить в страхе испортить собственную жизнь. Ваня не знает, зачем и когда успел в ее квартире оказаться Илья — Илья Олегович — но сейчас она готова поменяться с ним ролями и самой вжать его в стену, стиснув острыми ногтями его кадык — Ваня не чувствует, как в глазах начинает темнеть от недостатка кислорода. Она не хватается губами за воздух с судорожностью, не пытается сделать лишний вдох, она просто закрывает глаза, запрокинув голову, словно предоставляя право хода Илье. Илье Олеговичу. Илья смотрит на ее широко открытые алые губы, на ровные ряды зубов, на голые плечи, на неистово вздымающуюся грудь в тесном кружеве белья, на плоский холодный живот, которого касается его собственный — странные противоречивые чувства одолевают его, ведь он обещал Диане лишь узнать, все ли хорошо с ней, с Ваней. С Ивано. Илья не на свой страх и риск, а с явным любопытством кладет большой палец в открытые губы Вани — короткие мгновения бездействия обоим кажутся годами мучений. Ваня не выдерживает — прихватывает солоноватый грубый палец губами, оставляя на нем следы своей алой помады. Ее помада его бесит. У Ильи готовы подкоситься ноги, но он с присущей ему стойкостью ровно стоит на месте, чуть подавшись вперед — Ваня выгибается струной, проведя языком по чужому пальцу — она все еще не раскрывает глаза. И Илья думает, что этот раунд остается за ним — он такой смелый, такой храбрый, такой новатор! Но Ваня распахивает глаза так широко, что Илье кажется в первые секунды их бессловесного контакта, что он может прочитать ее душу — ветер завывает за открытыми окнами, леденит душу прохладная аура вокруг — Ваня выпускает чужой палец, разомкнув губы, и Илья проводит им по ее подбородку, вернув на ключичную впадину вместе с липкой тонкой нитью слюны. Оба молчат. Ваня хочется посмеяться, она чувствует, как за спиной трепещут демонские крылья — налившиеся кровью перепонки готовы распахнуться. Илья смотрит на подернутую этим странным поцелуем помаду на чужих губах. Он дышит ровно, но все равно не находит в себе сил сказать что-либо. В голове крутится лишь один вопрос: «Почему он выбрал Диану, а не Ваню?». Неизвестно, сколько они стоят так, оба увлекаемые сильнейшим желанием в их жизни, желанием, что будоражит черную кровь в жилах, что заставляет Дьявольские рога скрести черный потолок, что заставляет трепетать демонские крылья за спиной — Ваня сводит колени вместе и хватается за руку Ильи, переводя дыхание. Она хочет что-то сказать, она в самом деле хочет только что-то сказать, как слышится звонок в дверь — в этот самый миг у Ильи перед глазами словно бьется запотевшее стекло: он прозревает, шарахается в сторону и в ужасе оглядывается — в холодной квартире под оранжевым рассеянным светом лампы они стоят вдвоем. И Бог знает, что они хотят друг с другом сделать — Илья из последних побуждений благоразумия отворачивается, ни слова не говоря, и стремительным шагом уходит, оставив Ваню стоять у стены: пролетает мимо парнишки из доставки, хлопнув дверью, перебирает лестницу ногами нервно, смахивая со лба влажные от нервного пота волосы. Спина покрывается испариной. Ваня вздрагивает, моргает несколько раз, проводит по своей шее пальцами — ноги и низ живота сводит — на ватных ногах она идет открывать: на пороге стоит тот самый Заичка, после развлечения с которым Ваня впервые задумалась о том, что ничего не достигла в этой жизни. — Привет, — говорит он неуверенно, переминаясь с ноги на ногу на пороге. Ваня не цокает, не вздыхает, не закатывает глаз — хватает его за ворот куртки и втягивает в квартиру, хлопнув дверью — щелкает замок. Илья выскакивает из машины, когда видит горящие в спальне огни лампы — он захлопывает двери, ставит машину на сигнализацию нервным нажатием на кнопку ключей, влетает в ограду собственного дома и мчится дальше. — Илья! — восклицает Диана, откладывая в сторону расческу и отбрасывая с плеч свои черные длинные волосы. Илья не говорит ни слова, накидывается на нее с видом голодного волка — валит на кровать, под противительные возгласы целует горячо и страстно, не ожидая особого согласия, лишь желая поскорее снять стресс. — Илья! — недовольно стонет Диана, когда он рывком рвет пуговицы на ее шелковом пеньюаре — Илье плевать: он даже не думает о том, спит ли его сын сейчас, спит ли Илларион — на часах стрелки замирают на цифре одиннадцати вечера. Илья вжимает Диану в кровать, освобождает ее от одежды и целует все время, стараясь закрывать глаза до дрожи в ногах — пробужденное желание хочет выплескиваться из краев сосуда — Илья понимает, что его довели до точки кипения. Ваня седлает бедра парнишки, ловко щелкнув пальцами на его пряжке ремня — он боится сказать и слово, его ошеломляет такое неистовое желание быть оттраханной — и Ване сейчас нравится это слово, она хватает парнишку за широкую ладонь и, опускаясь на его бедра, раздвинув ноги, кладет его ладонь на собственную шею и прихватывает большой палец губами… Илья движется с неистовством, с дикостью, со скоростью форварда — он нападает, он атакует, он кусает Диану за шею, за белую кожу спины, за ключицы. Илья не стесняется, он шлепает ее по упругой заднице, хватает за тугой хвост черных волос, собрав их в кулак, и закрывает глаза на секунду — а, когда раскрывает их, ему кажется, что его Дьявольские рога протыкают насквозь его собственного Бога там, на небесах, а он сам сейчас держит в кулаке не волосы своей жены, а волосы ее, Вани. Ивано… Ваня стонет громко, пошло, похабно — ей не хочется сдерживаться, она не раскрывает глаз, но перед ними ясно и живо стоит взгляд Ильи — дикий, господи, бешеный, безудержный, голодный — он хотел ее, и он почти взял ее! Ваня опускается на чужие бедра снова и снова, шлепки кожу о кожу наполняют холодную комнату сверху-донизу, холодный воздух разгоняют жаркие выдохи и громкие стоны — парнишка, явно не ожидавший таких страстей, готов кончить прямо сейчас. Ваня не дает ему завершить раньше времени — умело соскальзывает, придерживаясь руками за чужие широкие плечи, и раздевает его — рвет пуговицы на рубахе, заводит его руки назад, желая снять рукава… Неистовство, безумие — и Ваня, и Илья сейчас знают, что представляют перед собой совсем других людей — оба понимают, что пора признаться в этом друг другу. Но есть ли время? Когда Диана с громким стоном откидывается на подушки, Илья выдыхает, тяжело дыша, и, заправив непослушные выбившиеся волосы со лба назад, смотрит на нее — обнаженная, разомлевшая, до сих пор горячая — это не то, что Илья хочет видеть перед собой сейчас. На лице Дианы блаженная улыбка, она закатывает глаза, потягиваясь, и Илья смотрит сквозь нее, а перед глазами стоит безумный и вызывающий взгляд Вани. Ивано. — Все хорошо, Илюша? — со слабостью дышит Диана. Илья не отвечает, задумчиво смотря на падающий снег за окном. Ваня без сил падает на чужую широкую грудь и тянется вперед, желая слиться в поцелуе, но вовремя вспоминает, что перед ней лишь жалкая копия, заменитель — ей нужно не это, совсем не это. — Ого… — с восторгом выдыхает вымотанный парнишка. У Вани в глазах плавают огни костров, пока снег падает за окном с мягким шуршанием. Ей нужен Илья. Илья Олегович…