Странные встречи и новые знакомства

После возвращения из Афганистана Софья полюбила прогулки по городу. Без всякой цели, просто ходила, куда глаза глядят, наматывая по городу бессчетные километры. Через неделю она уже знала Москву не хуже любого таксиста и насмотрелась такого, что только глаза на лоб лезли. Какие-то металлисты, панки, хиппи какие-то… Странные, но безобидные, на блаженных больше смахивают. «И чего их только все гоняют? На Руси вроде как всегда в традиции было юродивых да блаженных не обижать,» — думала она со смешком. В Нескучный Сад она забрела уже в сумерках, да еще и, похоже, с самой глухой его стороны. И вдруг остановилась, услышав мужские голоса на повышенных тонах, причём не стесняющиеся в выражениях. Не особо отдавая отчет в своих действиях, она потянулась к тому месту, где всегда висел ремень автомата, но предсказуемо ничего не нашла. Тяжело вздохнув, Софья потерла затылок и не особо скрываясь, двинулась на шум, пока не увидела четверых парней, не дававших прохода какой-то девице. Рослая, широкоплечая, одетая в потертую песчаного цвета куртку, из-под которой виднелась тельняшка, такого же цвета штаны и берцы. Светлые волосы, только начинающие снова отрастать и поэтому торчащие во все стороны, узкое, породистое лицо, тонкий нос и губы. Лицо было бы красивым, если бы не жуткий ожоговый шрам, идущий по всей его правой половине, от лба до подбородка и дальше вниз, только чудом оставив в целости волосы и глаз. Глаза у неё были, кстати, пронзительно-голубого цвета, почти синие. Неожиданно тонкие пальцы, но при этом сильные запястья. — Развлекаемся? — буднично осведомилась она. Прижавшаяся к дереву спиной девушка выглядела странно. Одета она была в драные, перепачканные чем-то джинсы и какую-то странную то ли длинную рубашку, то ли короткое платье салатового цвета с тесьмой по рукавам и вороту, перепоясанную узким тканным пояском, тонкие запястья унизаны бисерными и плетёными фенечками, шнурками и браслетиками, на шее — тоже что-то подобное. Длинные распущенные светло-русые волосы схвачены на лбу расшитой бисером лентой, на одном виске — гроздь бусин на ниточках, на другом — пучок разноцветных нитяных кисточек. Через плечо — «жопа»* на широком, тоже джинсовом ремне. Типичная хиппушка, одним словом, если бы с плеч девушки не свешивался длинный зелёный плащ, сколотый под горлом брошкой в виде листа, из-за плеча не торчал гриф гитары, а в руках она не сжимала, направив в сторону парней, что-то похожее на меч, сделанный, похоже, из рукоятки от клюшки, обмотанной изолентой и покрашенной оббитой кое-где серебрянкой. Девушка выглядела испуганной, но, похоже, собиралась дать люберам отпор. Ну или по крайней мере, попытаться. — Да офигеть, как весело! — первой откликнулась она слегка дрожащим голосом. — Это что, клюшка? — с живым любопытством поинтересовалась Софья, как будто тут не происходило ну ровным счетом ничего особенного. — Народное творчество? Однако, за непринужденной болтовнёй девушка не теряла времени даром и весьма профессионально встала между участниками несостоявшейся драки, загородив собой странную девицу. — Шли бы вы подобру-поздорову отсюда, ребятки, — непринужденно обратилась она к парням. — А то девушку пугаете, мне настроение портите… Зачем? Нечего вам тут ловить, гуляйте где-нибудь в другом месте. Вожак насупился, прожигая девушку в куртке злым взглядом: — Чё, лярва, дохрена крутой себя почуяла, да? Давно на четыре кости не ставили? Странная блондинка заливисто хохотнула. — Мальчик, ты бы не хамил даме? А то я тебя прямо под этим деревцем похороню и не найдут. Ну что, по-хорошему съебете, или пошумим немного? Что-то останавливало хулиганов от того, чтобы немедленно кинуться в атаку. Может, совершенно нетипичная реакция, а может, медали на странного покроя куртке? Девушка, похоже, тоже не ожидала такого развития ситуации, но нашла в себе достаточно мужества, чтобы перехватить свою игрушку половчее и ответить с деланным возмущением: — Это меч эльфийской работы! Рамарфайонэ — «Крыло Сокола» — достойный клинок, прервавший немало орочьих жизней. А вот против троллей он будет явно слабоват… — добавила она гораздо тише, посматривая на стушевавшихся, но не отступающих гопарей. Если присмотреться, то крестовина этого «меча» действительно была похожа на расправленные птичьи крылья — по крайней мере, ей старались придать подобную форму, но то ли мастерства не хватило, то ли материал оказался не слишком удачный. — Толян, да че ты базаришь? — заорал один из парней — самый смелый, а может просто поддатый. — Чё, борзая, да? Пацаны, вы чё, перессали? С тёлки, перессали, хоть она и стрёмная? Да я тя щас!.. — и сделал шаг вперёд, занося кулак. В ответ на откровенное хамство придурка, Софья только заливисто захохотала. Отсмеявшись, она утерла выступившие на глазах слезы, а потом всё случилось быстрее, чем можно было себе представить. Она не стала даже приседать, просто чуть отклонилась корпусом назад и впаяла носком своей тяжелой обувки точно в пах гопарю. Тот выпучил глаза, держась обеими руками за причинное место и широко раззявив рот, согнулся, заваливаясь набок. А потом «тельняшка» шагнула вперед. Шагнула — и двоих оставшихся, как косой скосило, никто даже уследить не успел. Двое бесшумно осели на землю: один держался за глаз, второй за горло и безуспешно пытался вдохнуть. — Ты что-то побледнел? — участливо обратилась Софья к вожаку, с подвываниями катавшемуся по земле, зажимая пах, и деловито отряхнула руки. — Так что ты там сказал, я не расслышала? Кто я? Тем временем между кустов замелькали двухцветные лучи милицейской мигалки, послышалось характерное кряканье сирены. Девушка с выражением полного офигения на лице наблюдала за короткой расправой, но раздавшийся из-за кустов звук сирены вывел ее из ступора. — Пора линять, — дернула она за рукав свою спасительницу. — Наверняка, это Ленка ментов вызвала, типа спасибо ей и все такое, но тебя точно заметут. И меня тоже — до выяснения. Давай за мной, я тут все тропинки знаю. И подхватив свободной рукой полу плаща, чтобы не цеплялся за кусты, резво дунула куда-то в заросли. — Да почему заметут, никто меня не заме… Айй… — заметив, что её неожиданная спутница уже её не слушает, а с целеустремленностью кабана прётся куда-то прямо через кусты, Софья расстроенно махнула рукой и последовала за ней. Ну не стоять же там в самом деле в одиночестве, как тополь на плющихе? Пара минут кросса через замусоренный кустарником, хворостом и бурьяном парк доказали, что хиппушка не врёт, и находится, к тому же, в неплохой форме. Выбравшись из очередных кустов на дорожку, она остановилась, даже не запыхавшись. — Все, сюда не полезут. Спасибо огромное! То есть: Файонвен Лисиэль, синда из свиты Трандуиля, короля Лихолесья, благодарит тебя, о благородная воительница, — она приобрела на минуту пафосный вид, но тут же прыснула и рассмеялась — с заметными истерическими нотками. — Ну или просто Лиза, если тебе так проще. Извини — это у меня нервное. Выбравшись из кустов, Софья старательно отряхнулась от налипшего мелкого мусора, а потом, стараясь не рассмеяться, выслушала весь этот пафосный бред, который её новая знакомая решила вдруг вывалить. — Да ничего. А я… — она на секунду запнулась. — Я Балалайка. Да, лучше зови меня Балалайка. Меня все так зовут. Слушай, не сочти за грубость, конечно, но… ты чего в таком виде? Тут что, какой-то фестиваль костюмированный, что ли? — Эээ… Ну сегодня же четверг, — напомнила Лиза таким тоном, словно это все объясняло, но заметив, что новой знакомой это ничего не говорит, пояснила. — По четвергам Эгладор собирается… Ну, толкинисты. Это писатель есть такой — Джон Толкин, он очень классную книгу написал — «Властелин Колец», и народ, типа, толкиенулся. Мы изображаем эльфов, гномов, хоббитов, разыгрываем сценки из книги, сражаемся на мечах… Ну и все такое. Я вот ещё и менестрель, — она с гордостью похлопала себя по висящей за спиной гитаре. — Я сейчас вот вообще нихрена не поняла. — честно призналась Балалайка, разводя руками. — Ты извини, я, наверное, грубовата, просто я четыре года в городе не была, недавно вот только вернулась, еще не въехала толком, что тут и как теперь… Я тут пока гуляла, кого только не видала. Хиппи, панки какие-то, металлисты — без бутылки не разберешься! Этих вон тоже сволочей развелось, как собак нерезаных, — она мотнула головой в ту сторону, откуда они недавно прибежали, тряхнув короткими светлыми, почти белыми прядками. — Откуда только повылезали, это вообще где такое видано, чтобы человека за внешний вид щемить? Я ради этого что ли, блядь, по этим горам сраным ползала? Софья осеклась, долго выдохнула, смущенно потерла свой шрам ладонью. — Прости, вырвалось… Болтая, Лиза рассматривала Балалайку внимательнее. Взгляд ее то и дело цеплялся за страшный шрам на лице симпатичной, вроде бы, девушки, но Лиза из всех сил старалась не задерживать на нем глаза, хотя каждый раз у нее по спине пробегали мурашки — у неё было живое воображение, и она даже представить себе боялась, как это, должно быть, было больно! Она очень хотела спросить, откуда этот шрам, но это было бы, наверное, не слишком красиво, и потому она спросила другое: — А почему Балалайка? У нас, например, все имена непростые. Когда тебя посвящают в расу, обязательно спрашивают, что значит твоё имя, и почему ты его взяла. Вот я, например, Лисиэль, потому, что Лиза — и с детства была Лиской. А Файонвен означает — «дева-сокол». Угадай почему? — и подмигнула. Девушка еще раз внимательно осмотрела Лизу. — Ну… Не знаю, из-за меча? Или у тебя просто зрение хорошее? — Наоборот — это меч из-за меня, — улыбнулась Лиза. — Все проще — Соколова я. А меч я сама делала. Не очень получилось, да? Я хотела, чтобы было похоже на крылья, но армированную резину так трудно резать… Нож очень острый нужен, а тупится быстро. Мать мне таких отвесила, что я ее нож любимый погнула и затупила — ой-ёй! — А почему Балалайка? Да как тебе сказать… — Софья задумчиво пожевала губами и сказала явно совсем не то, что хотела. — Оно как-то само так сложилось. Кличка — это такое дело, её обычно не выбирают. На груди у Балалайки были аккуратно приколоты: медаль «За боевые заслуги» и орден «Красной звезды». Лиза заметила их, но было уже темно, а дорожку парка освещала только луна, поэтому Лиза не поняла толком, что они обозначают, но обмолвки о горах напомнили ей сводки новостей и разговоры отца с друзьями, и она подняла на Балалайку широко распахнувшиеся глаза: — Так ты… из армии? С войны? Прости пожалуйста — тебе, наверное, неприятно об этом говорить — папа говорил… Извини, в общем. Так ты тут недавно? Ну, тут много чего происходит в последнее время. Неферов, вроде, гонять перестали, вот и не скрываются больше — раньше-то по флэтам тусили. И мы вот собираемся. Она посмотрела на ночное небо, залезла в свою сумку и достала из нее часы — обычные, наручные дешёвые часики. Несколько секунд вглядывалась в циферблат. — Ох, блин — не видать нифига. Сколько время, интересно? Наверное, поздно уже… Слушай, а ты далеко живёшь? — поинтересовалась она с неожиданной робостью. — Да часов… — Софья глянула на небо, потом похлопала себя по карманам, вытащила тяжелую бензиновую зажигалку, чиркнула и подсветила трепещущим огоньком циферблат. — Полдвенадцатого. Давай-ка я тебя провожу, а то мало ли, еще какой-нибудь гоблин решит с тобой развлечений поискать… Ты где живешь то? Далеко? В ответ на сбивчивые извинения она только отмахнулась. — Да забей. Пустяки. Это было давно. А твой папа он что — военный? — Балалайка хихикнула, совсем как девчонка. — Дочка-то кажется в папу пошла, а? Ладно, давай-ка для начала выберемся из этих кустов, а то тут и ноги переломать недолго… Аккуратно переставляя ноги — кажется, ей вполне хватало бледного света луны — и придерживая Лизу за локоть, Софья выбралась в более освещенный участок парка. — Нет, папа не военный — он журналист, — ответила Лиза, следуя за новой знакомой по темным аллеям. — Но он бывал в горячих точках, и много общался с военными. При мне он ничего не рассказывает, но у нас тонкие стены. А я… Нет — меня в толкинизме привлекает не маньячество — ну, это когда на толчок ходят только дрыном махать — для меня это скорее источник вдохновения для рукоблудия… Ну, для творчества, в смысле. Я себе прикид** сама шила, и хайратник***, и фенечки, и пояс. И меч сама делала, — в голосе Лизы зазвучало наивное незаносчивое хвастовство. — Я и народу всякие амулеты делаю, с прикидами помогаю. И пою немного. Хотя и фехтовать научиться тоже хочется, конечно. Впереди замаячил выход из парка, и девушки зашагали быстрее и увереннее — собственно, это Лиза невольно ускорила шаг. — Ой, я далеко живу — на трамвае ехать надо, а они уже не ходят, наверное. Морготовы гопники! — непонятно ругнулась она. — Ладно, хорошо хоть у меня шнурки на даче, огурцы окучивают — никто не будет мозг клевать, что поздно вернулась. — Тебя одну отпусти. — весело хмыкнула Софья. — Вон, мигом приключения на свою задницу найдешь. Так что, правильно волнуются. Балалайка призадумалась о чем-то. — И метро уже тоже не работает. — кисло резюмировала она. — Ну, значит пешком потопаем, куда деваться! Выдержишь? Это почти детское хвастовство она слушала с легкой улыбкой, неторопливо шагая в сторону шуршащего редкими машинами проспекта — из парка всё равно надо было выбираться. — Выдержу конечно — не такая я доходяга, как может показаться! — даже обиделась чуточку Лиза. Была она ниже спутницы, и гораздо тоньше ее — поясок подчеркивал узкую талию, но под свободными складками ткани остальную фигурку ее трудно было различить. Ножки, однако, у нее были длинные и стройные, а на них не туфли, а старые кроссовки. Длинные волосы спускались до середины спины, несколько прядей падали на грудь. Девушки выбрались наконец из парка, и Лиза повела Балалайку по ночным улицам. Фонари горели не все, но в целом освещения хватало, девушки могли теперь рассмотреть друга лучше, и Балалайка сказала: — Ты конечно не обижайся, но они бы у тебя этот твой меч отняли и в одно место засунули. От фехтования сомнительная польза. Лиза снова усилием воли отвела глаза от шрама новой знакомой и махнула «мечом»: — Да понимаю я. Это же не для настоящей драки, а так — для души, для романтики. Я думала — вломлю одному, чтоб дорогу освободить, и бежать. Только не могла… — она замешкалась и закончила иначе, чем собиралась. — Только не могла решить, кому. Лучше всего, конечно, вожака вырубать — тогда его свора и разбежаться может. Лиза хорохорилась, но света было достаточно, чтобы заметить, как она вздрогнула и повела плечами, на секунду втянув в них голову — она всё-таки сильно перепугалась и ещё не до конца отошла от страха и возбуждения. Этим, отчасти, и объяснялась ее разговорчивость. Лиза забалтывала сама себя, стараясь справится со все ещё давящим ее страхом. — Ну, насчёт «вырубать», эт ты подруга, погорячилась. — хохотнула Софья. — Скорее уж ты бы своё оружие об башку его чугунную сломала, а вот они бы тебя в отместку будь здоров отметелили, — Балалайка слегка приобняла новую знакомую, положив ей руку на плечи. Рука была тяжелая и горячая. — Слушай, а чего они вообще к тебе пристали? Или ты им просто под руку попалась в своем прикиде? Она, конечно, заметила взгляды, которая та бросала на ее лицо, но виду не подала, с интересом выжидая, хватит ли у Лизы храбрости спросить. — Они до нас часто докапываются, — пожаловалась Лиза. — Это у люберов мода такая — неферов бить. Парни отбиваются периодически, а вот девчонкам — беда иногда бывает. Мы обычно компанией стараемся ходить, а тут я склерозник**** забыла, и мы с Элениэль… ну, с Ленкой, подруженцией моей, за ним вернулись. А тут эти. Ну она быстро в кусты и ментов искать, ну или ещё кого-нибудь, а я осталась — думала, отвлеку их немного и тоже смоюсь, но не успела. А тут ты… Спасибо! Напряжение всё-таки прорвалось наружу и Лиза, всхлипнув, обняла Балалайку, прижалась к ней, дрожа всем телом, и заплакала, уткнувшись лицом в грубую ткань куртки. — Ну… Балалайка растерянно стояла, как статуя, не зная, что ей делать. — Ну чего ты, эй? — она осторожно погладила Лизу по волосам. — Ну не реви. Ну чего ты ревешь? Всё хорошо же! Всё в порядке, они вас еще долго не потревожат, я тебе обещаю. Всё в порядке. Ну не реви, нам еще до твоего дома добраться надо, а ты ревешь… Я тебя провожу, всё будет хорошо. Лиза скоро успокоилась — страх и напряжение вышли со слезами, и она отстранилась, по-мальчишески вытирая покрасневший нос рукавом. На щеках у нее тоже расцветал румянец смущения — ей было очень неудобно, что она так разнюнилась. — Извини… — пробормотала она. — Я… Ага — все в порядке. Спасибо ещё раз. Пойдем? Дальше разговор у них как-то не клеился — Лиза мямлила, отводила глаза, а ее щеки и, кажется, даже уши полыхали так, что удивительно, почему они не светились в темноте. Скоро они свернули с проспекта, потом свернули ещё раз — куда-то совсем во дворы и переулки — света здесь почти не было, и Лиза невольно держалась все ближе и ближе к Балалайке, а потом нашла ее руку и схватилась за нее. Правда сразу же отдернула, словно обожглась, но шла все равно совсем рядом, почти прижимаясь к ее плечу. — Ты чего? — Балалайка с недоумением покосилась на Лизу с высоты своего роста. Легонько усмехнувшись, аккуратно взяла её под локоть, чтобы девушке не было так страшно — места вокруг действительно были какие-то стремные и жутковатые. — Не знаю, извини — послышалось, что за нами идёт кто-то, — тихо ответила Лиза. — Что-то я психую. Наверное, я тормоз — только сейчас дошло, во что я чуть не вляпалась. Дальше они шли под ручку, и Лиза доверчиво цеплялась за руку Балалайки, чувствуя себя с ней удивительно спокойно и как-то правильно. — Попрямее то дороги не было? — добродушно фыркнула Софья. — Так быстрее всего, — пояснила она. — Только я тут обычно днём хожу, а ночью, оказывается, страшновато. Вот мы и пришли. Плутали они так не меньше часа, пока наконец Лиза не остановилась возле подъезда старого — еще сталинской постройки — дома. Небо уже потихоньку белело, вот-вот рассветет. Балалайка покосилась вверх, достала сигареты, закурила. По воздуху поплыл голубоватый дым, вместе с запахом крепкого табака. — Сама дальше справишься? — с улыбкой поинтересовалась она, сунув руки в карманы куртки. Тут только до Лизы дошло, что Балалайка сейчас уйдет, и она снова останется одна в пустой квартире, и почему-то ей, обожавшей, когда родители уезжают на дачу оставляя ее одну, стало тоскливо и страшно. Она покосилась на дымящуюся в пальцах своей знакомой сигарету и робко спросила: — А… Ты сейчас куда? Может зайдёшь, а то транспорт ещё не ходит… Давай, я тебя хоть чаем напою, а лучше — впишу на ночь? Нет, правда, пойдем — чего ты будешь ночью по улицам шляться? Лиза смотрела на более рослую Балалайку снизу-вверх, и глаза у нее были большие и влажные — как у котёнка, которого невозможно не взять на руки и не погладить. Софья снова задумчиво посмотрела вверх, докурила сигарету и затушив её о подошву ботинка, щелчком отбросила в сторону окурок. — Ну пойдем, коли не шутишь. А то домой возвращаться сейчас, маму еще будить, опять ругаться будет… Ты не переживай, мне много не надо, я на полу сплю. Одеяло только дай мне какое-нибудь. — Балалайка смущенно засмеялась, а Лиза чуть не запрыгала от радости, как девчонка, но сдержалась — не хотела, чтобы та посчитала ее дурочкой какой.