Странные встречи и новые знакомства

Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж, и Лиза открыла тяжёлую массивную дверь — такую мощную, что худенькой хозяйке пришлось приложить усилие, чтобы ее отворить. — Вот так я и живу, — с улыбкой пояснила она, обводя рукой широкий коридор с потолком выше трёх метров, ведущий одним концом в кухню — там был виден край массивного стола. В другом его конце располагались три двери. — Здесь уборная, — стала показывать она. — Да ты раздевайся, не стой на пороге. Вон там кухня — кушать хочешь? У меня макароны по-флотски остались. Вот это моя комната, это — родителей, а вот это — гостиная. Пока предков нет, я в их комнате сплю, — таинственным шепотом призналась она. — У них такая кровать огроменная! Хочешь, вдоль спи, хочешь — поперек. — Если честно, я бы не отказалась поесть чего-нибудь. — призналась Балалайка, скидывая берцы и аккуратно ставя их в угол. Сняла куртку, повесила её на крючок, оставшись в одной тельняшке с длинным рукавом. Теперь стало видно, что шрам сползает еще ниже, по шее и прячется где-то под полосатой тканью. Софья прошла в ванную, зашумела вода, раздался плеск. Вымыв руки и умывшись, девушка прошла на кухню и устроилась на табурете в углу, между столом и холодильником. — А у тебя тут уютно. — оценила она. — Спасибо. Лиза уже была на кухне. Она ополоснула руки в мойке и успела поставить на конфорку тяжёлую чугунную сковороду с макаронами. — В холодильнике свежая зелень с дачи — не стесняйся, если хочешь, я хоть и эльфийка, но ботву эту не особо люблю. Хлеб в хлебнице. Ты хлеб с макаронами ешь? Я — нет, а мама ругается. А мне кажется, что есть хлеб с хлебом — это странно. Оказавшись на «своей территории» Лиза снова ожила и сделалась разговорчивой. Помешав лопаточкой в сковороде, она поставила на вторую конфорку чуть подкопченный эмалированный чайник и достала из шкафчика красивую жестяную банку с заваркой. — Масло тоже в холодильнике. И варенье — домашнее, я сама варила в прошлом году. Тут она замолчала ненадолго, ковырнула носком тапки паркет и спросила: — Ты не отвечай, если тебе неприятно, но… А почему ты в армии была — девушек же не призывают? Спросила и покосилась опасливо — не обидела? — Я тоже хлеб с хлебом не ем. — улыбнулась Балалайка. — О, варенье — это здорово! А из чего? Она тоже замолчала, но как-то резко, почти на полуслове и заметно помрачнела. — Да как тебе сказать… У тебя можно тут курить? Действительно, ты права, не призывают. У меня просто другого выбора не было. Вообще-то, я должна была служить в штабе, но мне не хотелось просто так штаны просиживать. Поэтому я просто перевелась и в восемьдесят пятом прибыла в Баграм. Должна была как все, на два года, а потом осталась на сверхсрочную, а там и война кончилась. Дедушка знал, а маме я сказала, только когда уже приземлились в Баграме. Она потом долго обижалась… Лиза заметила, что Балалайка всё-таки расстроилась, и не стала больше ни о чем спрашивать. Она достала из холодильника накрытую пергаментной бумагой вазочку с клубничным вареньем и поставила ее на стол, а потом подошла и погладила Балалайку по плечу. — Прости пожалуйста, я больше не буду дурацкие вопросы задавать. Папа тоже не любит, когда его спрашивают. Потом всплеснула руками и бросилась к плите, снимать сковороду. К счастью, подгореть та не успела, и скоро девушки уже ели макароны, запивая их чаем. — И ни о каком спанье на полу не может идти и речи, — решительно заявила Лиза, указывая на гостью ложкой. — Я тебе в родительской комнате постелю — оценишь эту кроватищу. Она действительно классная! — Да я не расстроилась. Спрашивай. Наверное и правда пора уже кому-то об этом рассказать… Только мне гораздо проще отвечать на вопросы, чем рассказывать, потому что я не знаю, с чего начать, — Софья засмеялась и в ответ указала на Лизу вилкой. — Я же говорю, не надо. Не могу я спать на кровати. Ну правда. Всё равно я всю ночь спать не буду, лучше уж на полу. Там я хотя бы сплю. — А… почему? — получив разрешение задавать вопросы, Лиза хотя и не без колебаний, воспользовалась им. — Это просто привычка или у тебя болит что-то? И…твой шрам… Бедная, как же это тебе так попало? Ты не отвечай, если не хочешь, — заторопилась она, — но если ты правда хочешь рассказать кому-нибудь, то расскажи мне. Я никому не разболтаю — честное пионерское. И честное эльфийское, а эльфы никогда не лгут, — добавила она с притворным пафосом, стараясь немного разрядить обстановку. Подлила им обеим чаю, пододвинула поближе к Балалайке вазочку с вареньем и упёрла локти в стол, положив голову на руки и приготовившись слушать. Балалайка с любопытством понюхала варенье, осторожно попробовала немного, жмурясь и задумчиво причмокивая. Кивнула сама себе и с удовольствием слопала полную ложку, запивая дегтярной крепкости чаем. — Да всё в порядке, это просто мои тараканы шалят. Я так привыкла спать на земле или на жесткой койке, что любая кровать мне сейчас кажется, как из ваты. Всё время боюсь, что провалюсь на пол или внутри застряну, — Софья задумчиво потерла свой шрам, который опять неприятно зазудел. — Шрам? Да тут всё очень просто — это меня кипятком обварили. Он и дальше идет, до самого низа и на боку немного тоже. — Кипятко-ом? — глаза Лизы округлились, и она на автомате тоже сунула в рот ложку варенья. — А я думала, это боевое ранение, и все не могла понять — как? Не то, чтобы я в этом хорошо разбиралась, но знаешь, как это бывает? Словечко тут, словечко там… Папа, его друзья, наши мальчишки… У нас на тусовке тоже есть бывший военный, — вспомнила она вдруг. — Душегуб, орк. Его по ранению — как это? — комиссовали — нога у него почти не гнется, хромает сильно, но рубится!.. Никто с ним один на один справиться не может. Если он трезвый. А это бывает нечасто. Лиза нахмурилась, вспомнив знакомого — мужчину чуть за тридцать, которого совсем трезвым не видел, наверное, никто на эльфятнике. — Он странный, — тихо произнесла она. — Громкий очень, агрессивный, но не злой — не понимаю, как правильно описать… Ладно, Эру с ним. Я честно не знаю, о чем ещё спрашивать — боюсь, что тебе неприятно будет. Да и вопросы все какие-то глупые… Мне многое интересно, вообще то я все хочу о тебе узнать, просто не знаю, как спросить. Ты классная! — выпалила она вдруг и покраснела. — Так оно и есть боевое, или ты что думаешь, я на себя кастрюлю с кипятком на кухне перевернула? — Балалайка грустно хохотнула. — Если бы оно было так, я бы только посмеялась. В плен я к моджахедам попала. Почти две недели я там провела. Вот они меня наркотой сначала накачали, а потом кипятком плеснули. И еще много чего делали… Чудом глаз цел остался, а то была бы я еще одноглазая для полного счастья. Сперва-то ты ничего не чувствуешь, а вот как тебя дурь отпускает… Ты если хочешь, папу спроси, он должен про тот случай знать. Софья поморщилась и резко сменила тему. — Слушай… А возьми меня как-нибудь на ваше сборище? Участвовать то я не буду, у меня актерского таланта нет, даже в школе в самодеятельности никогда не участвовала, но жутко любопытно — это вообще, как? — Да легко! — охотно ухватилась за возможность сменить тему Лиза. — В воскресенье тусовка на Мандосе. Там, правда, больше маньяков, но ролевики тоже есть, так что можем прямо в воскресенье туда и метнуться! Слу-ушай, а давай тебе прикид сделаем? Что-то серьезное, конечно, за два дня не успеем, да и ткани у меня нет, а вот плащ — можно. И хайратник. — она указала на поддерживающую ее волосы тканную ленту. — Тебе он, конечно, не особо нужен, но это, типа, символ. По правилам некоторых игр — если ты без хайратника, значит голый, я тебе потом прикол расскажу. Свой я сама делала. Здесь семь кисточек, — начала она показывать, — здесь девять маленьких бусинок, здесь одна большая каменная, а здесь — три пера. Это обозначает Кольца, — и она прочитала с выражением: — Три Кольца — Высшим Эльфам под кровом светил, Семь — Владетелям Гномов под кровом земли, Девять — Смертным, чей жребий — молчанье могил И одно — Властелину губительной Тьмы. В царстве Мордора мрачном где тени легли Отыскать Их, собрать Их, Предать Их Ему, Воедино сковать Их и ввергнуть во Тьму — В царстве Мордора мрачном, где тени легли. * Теперь при нормальном освещении можно было заметить, что украшал ленту вовсе не бисер — это были короткие полупрозрачные трубочки, подозрительно что-то напоминающие, но что? Лиза провела по ним пальцем и рассмеялась: — Не догадалась? Это нарезанные стержни от шариковой ручки. Пустые, конечно. Бисер нормальный фиг достанешь, его даже на фенечки не хватает, а этого добра навалом. Я сейчас думаю, как их можно покра-а-а-асить… На последних словах она протяжно зевнула и потерла глаза рукой. — Эру Всеединый и Светлая Королева — уже почти 4 утра! Давай спать, что ли, а то меня совсем вырубает? Раз ты точно хочешь на полу — ложись в гостиной, там хоть ковер. Она достала из шкафа комплект белья, два одеяла и подушку, лично, не обращая внимания на возражения, постелила одно из одеял — толстое ватное — на полу в самой большой комнате, застелила поверх него настоящую постель — белую и поскрипывающую от чистоты и крахмала, от души пожелала Балалайке спокойной ночи и удалилась в родительскую спальню, потягиваясь и шумно зевая. Но уснуть Лиза не смогла — что-то странное поселилось у нее внутри — какая-то непонятная тоска, томление, непонятное сосущее желание и, почему-то, страх… Стоило ей закрыть глаза, под веками начинали появляться картинки — ее снова окружали хулиганы, но почему-то на этот раз у них были бороды, как у душманов, о которых рассказывали папины знакомые, и еще автоматы. И у нее был автомат, но кончились патроны, а еще был меч — настоящий, эльфийский — точно такой же, каким она представляла себе Рамарфайонэ — светящийся голубым, как при приближении орков — но она понимала, что против автоматов он не поможет. Потом появлялась Балалайка, но на нее из кустов набрасывались орки, сбивали с ног и лили кипяток из кастрюли. Балалайка кричала, и Лиза просыпалась. Промучившись с полчаса она не выдержала, встала с кровати и поскреблась в двери гостиной: — Балалайка, ты спишь? — тихо спросила она. — Я… Я никак уснуть не могу… Можно я с тобой лягу? Или иди ты ко мне? Из одежды на Лизе были только отцовская майка, заменявшая ей ночнушку, и трусики, а в руках она держала одеяло и подушку.  — Нет… Нет, не сплю. — хрипло донеслось из-за двери. — Конечно, заходи, только я… Ну в общем, не одета. Балалайка в последнее время стала замечать, что привезла с собой из Афгана тысячу мелких чудачеств, многие из которых даже не могла себе рационально объяснить. Например, привычку плотно кутаться в одеяло при любой погоде или вот, спать совершенно без одежды, даже без белья. Ей столько раз приходилось несколько суток кряду проводить в одежде, нередко еще и с грузом, что теперь могла уснуть, только будучи совершенно обнаженной — любая, самая мелкая деталь одежды жутко мешалась. Софья с трудом разжала побелевшие, сжавшие простыню до хруста ткани, пальцы, выдохнула и снова легла, натянув одеяло повыше. Она и правда кричала, кошмары не давали ей спать каждую ночь, вытаскивая из подсознания всё самое отвратительное и оставляя на память металлический привкус крови во рту, а еще жуткий зуд в шрамах. Поэтому она предпочитала гулять где-нибудь, а днем отсыпаться. Видимо, режим окончательно и бесповоротно сбился. Лиза вообще-то надеялась всё-таки затащить Балалайку в уютную родительскую кроватищу, но так тоже хорошо. Наверное, в другой ситуации она застеснялась бы обнаженного тела новой подруги, но сейчас она слишком хотела спать, и слишком хотела быть с ней рядом, чтобы ее обеспокоила такая мелочь. Она сразу же опустилась на одеяло рядом с Балалайкой и через минуту с детской непосредственностью заползла под ее одеяло. Повозилась немножко, свернулась калачиком, сунув руку под подушку и чувствуя спиной тепло ее плеча и бедра, довольно вздохнула, а ещё через минуту уже уютно посапывала носиком, погрузившись в глубокий спокойный сон безо всяких сновидений, не успев даже сказать: «Спасибо» или «Спокойной ночи». Почувствовав чужое тепло, Балалайка как-то сразу расслабилась и уснула, больше не тревожась никакими кошмарами. Правда утром, вернее, уже днем, обнаружилось, что за ночь она нагло оплела Лизу руками и ногами, как осьминог: обняла и перекинула ногу через бедро, прижав к себе. Осторожно разжав руки, Софья выбралась из-под одеяла и тихонько отправилась на кухню. В холодильнике нашлись яйца и скоро уже на сковородке аппетитно зашкворчала яичница. В конце концов, за гостеприимство надо было платить хоть чем-то. Правда, по слишком сильно въевшейся в мозг привычке, она так и не оделась… Лиза проснулась, немного затекшая от спанья на непривычно жестком, но прекрасно выспавшаяся и в превосходном настроении. Она не помнила, что ей снилось, и снилось ли что-нибудь, но смутно помнила, что было очень тепло и уютно, как будто холодной зимой под бабушкиным пуховым одеялом или давно в детстве, когда маленькая Лиска, боясь грозы, залезла в кровать к родителям и спала между ними. Балалайки рядом не было, но она услышала звуки из приоткрытой двери и догадалась, что та просто встала раньше. И ещё не ушла, хотя Лиза на каком-то подсознательном уровне опасалась, что та может, встав пораньше, тихо смыться, не сказав: «До свидания». Лиза сладко потянулась, разминая мышцы, и хотела уже вылезать из-под одеяла, но там задержался запах ее новой подруги, и не до конца ещё проснувшаяся Лиза несколько минут прижималась щекой к ее подушке, накрывшись с головой одеялом, и вдыхала этот слабый, чуть терпкий запах, в котором не было ни следа косметики или парфюмерии, а только естественный аромат молодого здорового женского тела. Потом мозги у нее худо-бедно включились, и Лиза, смутившись своего странного поведения, выползла-таки из постели и зевая поплелась в ванную. И в таком утреннем виде — сонная, растрёпанная, в сползшей с одного плеча майке-"алкоголичке», открывающей одну грудь — вернее холмик «первого» размера с торчащим вперед и вверх остреньким сосочком. И замерла при виде совершенно голой Балалайки со сковородкой в руке. — Ой! Д…доброе утро… — выдавила она, заливаясь краской, но против воли разглядывая тело новой подруги. Балалайка так расслабилась, что даже вполголоса засвистела какой-то легкомысленный мотивчик, пританцовывая по кухне. Нехитрый холостяцкий быт она освоила в совершенстве, просто была слишком ленива, чтобы готовить себе что-то сложнее яичницы или макарон, но, когда мама куда-нибудь уезжала, приходилось волей-неволей переходить на самообеспечение в плане готовки. Она бы вообще питалась одними консервами, но за четыре года армии они ей настолько опротивели, что пришлось учиться готовить хотя бы самые простые блюда. Обернувшись на голос, она застыла, не сразу даже осознав, что происходит, в какой-то нелепой позе, так и сжимая в руке сковородку с пузырящимися яйцами. — Я только кофе у тебя не нашла… — выдавила Софья, не придумав ничего лучше, чувствуя только, как краска бросилась в лицо. А полюбоваться у нее было чем: подтянутые, крепкие ягодицы, стройные ноги со следами еще не до конца сошедшего загара, аккуратно выбритый треугольник светлых волос на лобке, мускулистый живот, округлая, упругая грудь, размера эдак третьего с крупными, словно ягоды сосками. Её не портил даже шрам, завитками спускавшийся по правой стороне тела. Сдавленно выругавшись, красная как рак, Балалайка попыталась худо-бедно прикрыться полотенцем. — Извини я… Я просто по привычке, спросонья не включилась сразу… — Д…да ладно, мы же д… девушки в конце концов… Сковородка! Сковорода, которую Балалайка не глядя сунула обратно на плиту, чтобы прикрыться, встала неровно и по закону гравитации поползла к краю, и чтобы перехватить ее, Лиза впопыхах воспользовалась ближайшим, что попалось под руку — тем самым злополучным полотенцем. В итоге Балалайка снова оказалась голой, зато яичница была спасена. Лиза посмотрела на сковороду, на покрасневшую, пытающуюся прикрыться хотя бы руками подругу… И расхохоталась. — Да нет, правда все в порядке. Ну в самом деле — мы же обе девушки. Ты в баню ходила когда-нибудь? Я ходила, а там все голые. Я просто от неожиданности слегка прифигела, — поспешила она успокоить Балалайку. — А ты очень красивая. — Действительно… — Балалайка нервно засмеялась, чувствуя, как постепенно отпускает тугой узел смущения где-то внутри. Первоначальное смущение вернулось было, но Лиза решительно погнала его прочь — ей было очень приятно смотреть на это сильное и в то же время очень гармоничное и женственное тело. Кажется, она могла бы разглядывать его ещё долго, но Балалайку это, похоже, тоже смущало, и она с усилием отвела взгляд. — А кофе у нас нету. Мама говорит, что он вредный, и никто у нас его не пьет. Зато есть какао. Правда, я его больше люблю по вечерам пить, но если хочешь, сварю. Только умоюсь сначала. И она отправилась в ванную, оставив открытой дверь, чтобы слышать все, что происходит на кухне, а Софья тихонько вздохнула и чуть потянувшись вверх, достала из шкафчика над раковиной две тарелки. — Оу, нет, спасибо, я тогда лучше обойдусь чаем. Не могу по утрам без кофе, — со смешком пожаловалась она, повысив голос. Честно разделила яичницу на две равные части и разложила по тарелкам. Сунув на плиту чайник, разлила по кружкам заварку, себе долила молоком. На не успевшей остыть сковородке подсушила несколько кусочков хлеба, намазала маслом и вытащила из холодильника вазочку с вареньем. К возвращению Лизы завтрак уже был накрыт, а Софья теперь уже откровенно красовалась, закинув ногу на ногу, повернувшись чуть боком и слегка выпятив грудь вперед, игриво покачивая изящной ступней. Чего греха таить, эти долгие взгляды были ей очень и очень приятны, как-то так очень по-глупому… Причесавшаяся и умывшаяся Лиза тоже перестала напоминать вылезшую из зимней спячки кикимору. Свои длинные мягкие волосы она собрала в свободный хвост, спускавшийся почти до талии, а отцовская майка теперь сидела на ней почти как короткое платьице. Совсем короткое — стоило ей поднять руку, наклониться или резко повернуться и из-под ее края показывались белые трусики, а утренняя прохлада и холодная вода заставили ее сосочки затвердеть, и теперь они дерзко топорщили застиранную тонкую ткань. Поблагодарив Балалайку за заботу теплой улыбкой, она присела к столу и принялась с аппетитом поглощать завтрак, не забывая любоваться украдкой на подругу и наивно считая, что та этого не замечает. — Уммм, очень вкусно! — оценила она, утолив первый голод. — Балалайка, а ты чем занимаешься? Ну сейчас, в смысле. Ты в отпуске? А то может тебе на работу надо, а я тебя отвлекаю? Тут он поняла, что ее слова можно истолковать двояко и поспешила пояснить: — Это я не намекаю, чтобы ты ушла — я очень рада, что ты со мной… Кхм, да… Ну, ты понимаешь. Правда — я очень-очень рада, что мы познакомились. Ты классная, — повторила она. — Просто мне интересно, как ты живёшь. У меня почти нет подруг старше меня. Ну… По правде, у меня вообще почти нет подруг — только Ленка и приятели с эльфятника. Остальные считают, что я странная. А мне очень бы хотелось с тобой дружить… Она покрутила пальчиком, упёртым в столешницу и посмотрела на Балалайку лукаво и смущённо одновременно. Хихикая про себя и жмурясь, как сытая кошка, Балалайка подвинулась чуть ближе к краю табуретки, слегка развела бёдра в стороны и выпятила грудь чуть сильнее, откровенно рисуясь с очень выгодного ракурса, не забывая при этом совершенно непринужденно и с волчьим аппетитом поглощать завтрак. — Чем занимаюсь? — переспросила она, откусывая от тоста с вареньем сразу половину. — Да пока что ничем. Пытаюсь хоть немного прийти в себя после всего этого. Отдыхаю, короче говоря. У меня в общем-то не такая уж плохая пенсия, с учетом того, что мне много и не нужно. Я всегда могу вернуться на службу, если захочу, но сейчас я отдыхаю. Вытянув ногу под столом, она игриво тронула ступней колено Лизы и тут же вернулась в прежнюю позу, словно ничего не произошло. — Спасибо за гостеприимство, да. И за комплименты. Лиза вздрогнула, когда ее коснулась ступня Балалайки, но решила, что это случайность и никак больше не отреагировала, хотя по спине ее почему-то пробежали мурашки. — Пенсия? Нифигассе! А сколько тебе лет, если не секрет? Мне, кстати, 19, я учусь в Историко-Архивном на 2-м курсе. А сейчас у меня, типа, сессия. Она сбегала за гитарой, оставленной вчера в коридоре, и пропела на известный мотив: — На меня надвигается Очень страшный зачёт. Ну и пусть надвигается — Мне ведь все нипочём. Пересдам его осенью, А пока — Эру с ним. Все дела нафиг брошу я И поеду тусить… ** Голос у Лизы был звонкий и приятный, а вот аккорды она зажимала не очень твердо, так что некоторые ноты получались несколько смазанными. — А где ты живёшь? — Мне? Ой, много. Что, совсем как старуха выгляжу, да? — рассмеялась Балалайка, уклонившись от прямого ответа, дожевывая тост и с наслаждением прихлебывая чай из большой кружки. Песню она слушала с интересом, тихонько посмеиваясь и изредка легонько трогая Лизу ступней под столом. — Где я живу? Да на другом конце города, считай, так что, тебе вчера очень повезло! Я живу пока с мамой, пока не решится вопрос со служебным жильем. Моя мама актриса в театре Маяковского, может слышала, афиши вон по всему городу висят? Ириновская Мария Алексеевна. — Ага — повезло. Ещё как повезло! Лиза сидела на кухонном уголке, закинув ногу на колено другой и пристроив сверху гитару, и между ними светили ее белые трусики. Прикосновения Балалайки уже никак нельзя было считать случайными, и Лиза несколько терялась, не зная, к чему это и как на них реагировать. Она по-прежнему старалась делать вид, что ничего не происходит, но это было все сложнее, поскольку от каждого такого касания у нее по спине снова пробегали мурашки, а в животе появилось тепло и незнакомое, но приятное чувство, похожее на то странное томление, испытанное ей вчера ночью. От него щёчки девушки снова постепенно и незаметно заливал румянец, а сосочки сильнее натягивали ткань. — Да ну тебя — какая ещё старуха, скажешь тоже! — искренне возмутилась она и снова пропела нарочито блеющим голосом: — Ах, много, сударь, много — Восемна-адцать… Получилось похоже — у нее был богатый диапазон и однозначно имелся талант. — Не-а, не обращала внимания — я не театралка от слова ваще. Но теперь обращу обязательно — мне аж интересно стало, какая у тебя мама. А у меня мама — переводчик, а папа — я уже говорила — журналист. Только они сейчас на даче — папе льготный отпуск дали, а на курорт он ехать отказался, деньгами взял, а мама удаленно работает, прямо там. Они до августа не вернутся. Они и меня с собой звали, но я отмазалась — типа, сессия. Они, кстати, особо и не настаивали — интересно, почему? Выросшая в интеллигентной семье Лиза имела представления о взаимоотношении полов исключительно на уровне школьного курса биологии, причем знания эти оставались для не чисто теоретическими — приложить их к собственным папе с мамой — далеко, кстати, не старым — ей и в голову не приходило. — Наверное потому, что твои родители еще в самом расцвете сил и им хочется иногда… побыть наедине? — захихикала Балалайка, про себя дивясь такой вопиющей наивности в делах любовных. Она старалась намекнуть максимально прозрачно, чтобы даже такая птичка-наивняк, как Лиза, поняла её правильно, но в то же время, максимально обтекаемо, чтобы не задеть, хотя стоило невероятных усилий не скатиться в такую привычную казармщину и предельно доходчиво пояснить в паре слов, выдав что-нибудь типа: «Потому что твои предки еще не старые развалины и до сих пор хотят трахаться? Как и я, кстати!». Но перед ней всё-таки не медсестра из госпиталя, так же давно и прочно, как и ты, утратившая тягу к сантиментам и всем этим хождениям вокруг да около, и такая же голодная. — Так мы прикид тебе делать будем? — вспомнила Лиза вчерашний разговор. — Рубаху или платье шить мне не из чего, но мне кажется, плащ тебе будет больше к лицу. Пояс и хайратник я тебе тоже сотку — это быстро, тем более у меня как раз недоделанный лежит. А меч пока мой возьмёшь — думаю, у тебя он лучше смотреться будет… Точно! Сделаем из тебя Йовин! Это такая дева-воительница, блондинка, прям как ты, тоже красивая и крутая — она Короля-Чародея завалила! Расскажу как-нибудь, а лучше книжку дам. Так что? Она уже загорелась новой идей и чуть не подпрыгивала от переполнявшего ее энтузиазма. — Слу-ушай! У тебя же мама в театре работает — может, у нее можно что-нибудь одолжить? Или что под списание, а я перешью, а? — Я обязательно спрошу у мамы что-нибудь, а если хочешь, мы сходим к ней на работу. — улыбнулась Софья, подливая себе еще чаю. Она взглянула на пылающую энтузиазмом Лизу с добродушной улыбкой. — А это обязательно? По-моему, плащ с моей одежкой будет смотреться так себе. Да и я же не собираюсь участвовать, просто посмотрю. А голой мне, сама видишь, не привыкать ходить! Лиза рассмеялась, живо представив себе, как Балалайка является на толчок в таком же виде, как сидит сейчас перед ней — зрелище было бы презабавное, в основном, конечно, лица толкинистов — восхищённые — парней и завистливые — девушек. Да, Балалайка дала бы изрядную фору по внешности большей половине знакомых Лизе девушек. Внезапно, в груди у нее неприятно кольнуло, и Лиза поняла, что не хочет, чтобы ещё кто-нибудь увидел Балалайку… Обнаженной. Это должно быть только для нее! Пришлось помотать головой, чтобы отогнать неожиданное наваждение. — Обязательно сходим, — с прежним энтузиазмом поддержала она. — А плащ… Ну ладно, фиг с ним пока, с плащом. Но хайратник я тебе сделаю, пойдем.