Самые прочные оковы

Ещё никогда возвращение Фригг из странствий, в которые она после гибели сына отправлялась всё чаще, не производило такого фурора среди воинов. Дружный топот и гогот, от которого содрогнулись не только столы пиршественного зала, но и даже стены дворца, чуть было не оглушили асгардского правителя. Один не сразу понял причину всеобщего восторга — ну явилась царица и явилась. Ему вообще казалось, что эйнхерии недолюбливают Фригг: считают, что она слишком сильно влияет на царя и своим миролюбивым нравом лишает их львиной доли отличных сражений. Но когда он разглядел того, кто вел её под руку по длинному коридору, не присоединился к общему веселью, а лишь помрачнел ещё больше. Издали он не распознал в этом юноше в лохмотьях собственного сына, решил, что царицу сопровождает слуга. Бальдра любили все — Один и сам был бы рад вновь увидеть его, не знай он, что тот заточен в Хельхейме до самого конца света. И неожиданное возвращение сына показалось ему дурным знамением — предвестием скорого Рагнарека. А он-то надеялся, что у асов ещё есть время подготовиться к грядущей битве... Царь поднялся с трона и властно стукнул о пол Гунгниром. Шум мигом стих, лишь слышались порой чьи-то радостные перешептывания, но на них можно было не обращать внимания. Когда твой сын восстаёт из мёртвых, не до поддержания дисциплины. — Я рад тебе, Бальдр, но встреча слишком уж неожиданна. Что же смягчило жесткий нрав дочери Локи? Или, — Один слегка прищурился, — тебя прислали с вестью? — Мать пришла к Хель с очередной просьбой и, видимо, разжалобила её сердце, поэтому я здесь, — принц слегка склонил голову. — Ты прав, отец, мне есть что сказать, но я бы предпочел поговорить наедине. У Одина не было причин полагать, что Бальдр врёт — тот вообще с детства рос на редкость правдивым асом. И всё же его слова звучали слишком наивно. Хель не отпускала своего пленника столетиями, хоть Фригг ходила к ней с поклоном не один раз — значит, было что-то ещё… Царь перевел суровый взгляд на супругу и отметил, как она слегка вздрогнула. — Поделись же мудростью, жена моя — как убедить врага отдать то, что важно вам обоим, не предложив ничего взамен? За долгие годы правления я нашел лишь один способ, но тебе он уж точно не к лицу, — с легкой насмешкой в голосе заметил Один. Шепотки в рядах эйнхериев мгновенно и окончательно стихли — будто кто чары онемения наложил. — Тебе ведомо, муж мой, что Рагнарек уже не предотвратить, — тихо ответила Фригг. — И поэтому Хель позволила мне проститься с сыном, как полагается. Даже чудовищам знакомо сочувствие… Двери вновь распахнулись. Влетел запыхавшийся Хеймдалль, впуская в зал порыв морозного ветра, но его выражение лица сулило неприятности куда большие, чем легкое обморожение. — Фенрир исчез!        — Ты правда думала, что я поверю в эти бредни? — холодно поинтересовался у жены Один, когда они покинули зал. Но та молчала — не то гордо, не то сокрушенно. Зато Бальдр, кажется, был готов хоть сейчас вернуться к Хель, если бы это исправило ситуацию. Похоже, он и правда не знал о цене собственного освобождения… «Что ж, хотя бы мозгами сын пошел не в мать!» — сердито отметил про себя царь. Весть, принесенная Хеймдаллем, встревожила воинов куда сильнее, чем возвращение Бальдра. Не удивительно — в зловещем оскале теперь уже свободного волка им виделась собственная гибель, а самые умные сразу связали две странные новости между собой. — Что с остальными пленниками, Хейм? — Локи и змей пока на месте, — отрапортовал страж. — Но, боюсь, это ненадолго, отец. — Вернись на пост и сосредоточься на них. Если заметишь что-то подозрительное или увидишь Фенрира, мигом сообщи. Хотя… — Один лихо свистнул и спустя несколько мгновений в окно влетел Мунин. Царь что-то ему шепнул и ворон гордо уселся на плече у Хеймдалля. — Пришлешь вести с ним. Боюсь, тебе не стоит покидать пост без лишней необходимости. Беги, — царь слегка подтолкнул сына в спину и добавил ему вслед: — И да хранят нас норны. — Отец, — наконец-то начал Бальдр, когда Хеймдалль ушел, — прошу, подумай ещё раз, прежде чем развязывать войну. Быть может, ещё не поздно освободить Локи и остальных его детей, договориться о перемирии? Один уставился на сына тяжелым взглядом. Бальдр всегда был излишне миролюбив как для принца воинственного народа, но сейчас его наивность переходила все допустимые границы. Он и правда думает, что после всего случившегося побратим просто пойдет на мирную сделку? Да даже если так — никто в Асгарде больше не сможет спать спокойно, ведь Локи — не та угроза, о которой можно так легко забыть. Лучше уж столкнуться с ней в честном бою, чем всё время бояться, ожидая удара в спину. — Ты ещё юн, сын мой, и многого не понимаешь… — Быть может, я молод и глуп, и ты не рад видеть меня такой ценой, — хмуро ответил Бальдр, — но одно я точно знаю: в посмертии счастья не видать ни нам, ни нашим врагам. Быть может, и Локи достаточно ценит собственную жизнь, чтобы не бросаться в безрассудную битву, а мы ещё сможем искупить грехи перед ним и его семьёй? Подумай над этим, отец, пока не стало слишком поздно. — Не желаешь сам поговорить с дядюшкой? — усмехнулся в бороду Один. Побратим и правда любил жизнь — каких только глупостей он не вытворял под угрозой смертной казни, вспомнить было страшно! Но, хоть в словах Бальдра и был резон, в сладкие речи брата Локи не поверит: помнит, стервец, о мёде поэзии и не упустит случая в очередной раз позубоскалить! А вот если к нему пойдёт сам Бальдр… В худшем случае, сын окажется там, где и должен сейчас быть. В лучшем — у него будет мизерный шанс предотвратить или хотя бы отсрочить беду. — Из-за меня всё началось, и я готов сделать, что прикажешь, лишь бы предотвратить Рагнарёк, — принц вновь поклонился. - Надеюсь, в его пещере не растёт омела? Один чувствовал, что сын спорить не будет. А вот на выражение лица Фригг лучше было сейчас не смотреть — царица молча прожигала мужа взглядом, не желая мириться с мыслью, что тот отправляет чудом спасенного ребенка на верную гибель. Но Один решил, что супруга сама виновата: именно её безрассудный поступок сейчас накликал беду на Асгард. И, судя по тому, что гнев Фригг был молчаливым, она и сама это понимала. — Тогда отправляйся в Мидгард, — коротко приказал Один и, не удержавшись, наконец обнял Бальдра. К его удивлению, ничто, кроме легкого запаха гнили, не напоминало о том, что сын лишь недавно вернулся из хельхеймского заточения. — Пусть норны берегут тебя. Крепко стиснув ладонь жены, он почти что потащил её к своим покоям, не дав ей даже проститься. Бальдр лишь проводил их грустным взглядом. Он мечтал вырваться из мрачного Хельхейма с того самого момента, как впервые предстал перед его суровой повелительницей, но вовсе не хотел освобождения такой ценой. Он был против пленения Волка, но мечтавших о заточении чудовища было в разы больше, и на их стороне был сам Один. Бальдр осознавал: шансы на то, что Локи знает об этом и прислушается к его словам, были мизерны. Но он не мог просто ждать неминуемой гибели Асгарда, даже не попытавшись что-то предпринять.        Хеймдалль был мрачнее самой страшной из грозовых туч Тора. Бальдр чувствовал, что отвлекает брата не в самый удачный момент, но отправляться к Локи, не переговорив со стражем, было бы слишком глупо. — Скажи мне, Хейм, — он слегка задумался, пытаясь решить, как лучше начать разговор, — ты видел, как мать смогла освободить Фенрира? — Я не могу знать всё, брат мой, — холодно откликнулся тот. — В последнее время я редко проверял наших пленников — они веками занимались одним и тем же. Но неужели это для тебя так важно? Уверен, отец узнает, как это произошло, а нам не до досужих размышлений. Скоро настанет час трубить в Гьяллархорн, и нужно готовиться к бою. — Если бы можно было избежать Рагнарека, ты бы смог простить Локи? — наконец решился спросить прямо Бальдр. — Вы давно враждуете, хотя никому не ведома причина. Но если бы твоё смирение спасло жизни множества асов, ты бы смог, брат? Хеймдалль наконец отвлекся от созерцания Биврёста. Посмотрел на брата, и в его взгляде промелькнули удивление и тоска, прежде чем он вновь стал привычно отрешенным. — Никому не ведома причина, говоришь? — криво улыбнулся страж. — Я-то думал, что у нас слепцом был только Хёд. Скажу тебе так: мой долг стоять на страже Асгарда и его сокровищ, а одно — одно из самых ценных! — Локи вероломно похитил, оттого и вражда между нами. Если вернет — что ж, я готов усмирить свой гнев, раз на то воля моего царя. Но ты лишь зря время потеряешь, пытаясь его уговорить. Хель по сравнению с отцом — просто пример покладистости. — Я готов убеждать хоть самого Сурта, — с непривычной твёрдостью ответил Бальдр. — Но о каком сокровище ты говоришь? Неужели отец не знает об этом? — Один считает его достойным. — Хеймдалль вновь скривился — так, словно передавал слова не мудрейшего из асов, а какого-то мидгардского сумасшедшего. — Да только я с решением отца вовек не смирюсь — так и скажи Локи. И если норны дадут мне возможность отомстить лишь в схватке насмерть — так тому и быть.