***
Когда Доён предлагал пригласить Юкхэч, он надеялся не на такой вечер. С тех самых пор как но вошел в входную дверь, в комнате витала напрягающая тишина. И все из-за незваной гостьи – Чон Джухён. – Может, фильм посмотрим? – тихо, будто боясь, что его услышат, предлагает Доён. Но для Юкхэя, что сейчас как меж молотом и наковальней, читать как «меж Джухён и Чону», этот вопрос как спасательный круг. – Да! – заметно оживляется он. – Давайте посмотрим какую-нибудь новогоднюю комедию. Выбор останавливается на «Гринче», потому что его, как выяснилось, не смотрела Джухён, а все присутсвующие парни являлись преданными поклонниками. – На самом деле, это не такой уж и гениальный и хорошо снятый фильм, – говорит Доён в первые минуты фильма, – просто мы вместе смотрели его в хорошие времена, потому он остается для нас неумирающей классикой в зимней атмосфере. – Для меня такой же цвет в себе несет «Один дома», – добродушно улыбается Джухён. Чону, сидящий слева от нее, почти слышно фырчит и отворачивается. Она красивая. Она чертовски красивая и любит «Один дома». – Я тоже обожаю его!.. – смеется сидящий справа от нее Юкхэй и поднимает руку в воздух на манер «дай пять», на что Джухён радостно отвечает своей маленькой, по сравнению с рукой Юкхэя, ладонью. Чону смотрит на это, но будто сквозь, будто видит только парня, наблюдает за его эмоциями: что то внутри неумолимо твердит, что Юкхэй притворяется и Чону пытается разглядеть поддельность в его улыбке, но не может. Фильм уже близится к середине и девушка в полном восторге от персонажа Гринча. Доён, сидящий у нее в ногах на полу, часто комментирует происходящее, еще больше ее забавляя, а два парня по обе стороны от Джухён играют в гляделки. Очень необычные гляделки: моргать можно, нельзя только пересекаться взглядами. Основное правило: смотри, пока он не повернулся. И оба парня отлично справляются, притворяясь, что не замечают друг на друге этот взгляд. Юкхэй сразу видит главные признаки того, что Чону обижен: сильно стиснутая челюсть и иногда подрагивающий подбородок. Он отвратительный актер и не может даже притвориться, что не замечает на себе теплый взгляд Юкхэя: сидит, обнимая себя, и упрямо сверлит стену за телевизором. Доён любил говорить, что Чону с его обижаниями не каждый выдержит, но в Юкхэе всегда, и сейчас тоже, это поведение вызывало только что-то теплое внутри. Ему никогда не хотелось закатить глаза, раздраженно поднять голос или даже игнорировать. Хотелось только обнять, успокоить, выслушать и сделать все, чтобы он больше не грустил. Возможно ли, что это и есть любовь? Юкхэй сам не помнит, как так получилось, в какой момент он увидел в Чону «того самого». Кажется, это случилось постепенно, по чуть-чуть. Забота о нем понемногу стала привычкой, привычка переросла в норму. И в момент, когда норма нарушалась – когда Чону попадал в беду, а его, Юкхэя, не было рядом, в груди обязательно мучительно жгло. Он вдруг понял, что это вовсе не привычка, просто его тело, сознание и душа нуждаются в том, чтобы у Чону все было хорошо. И сейчас, разглядывая его красивый профиль, он не мог не улыбнуться мысли, что соскучился по нему за эти несколько дней. Он еле заметно кивнул, давая знак Чону повернуться к нему. Он прекрасно знал, что парень давно заметил его взгляд и старался следить за ним боковым зрением все это время. Чону на удивление послушно повернулся, сведя брови к переносице. Даже так он выглядел чертовски мило, по крайней мере, в глазах Юкхэя. Хотелось обнять его, прижать тесно к себе и шептать в макушку, чтоб не дулся так. Хотелось, и Юкхэй почти протянул к нему руки, как вдруг Джухён, сидящая между ними, громко рассмеялась, привлекая все внимание к себе. – Честно, этот фильм есть за что любить, я вас не осуждаю, – ответила она Доёну. – Но не лучше, чем «Один дома», верно? – подключился Юкхэй. – Абсолютно так, у братьев совершенно нет вкуса, – рассмеялась девушка. Все происходило в достаточно расслабленной атмосфере – шутливо сказанные слова никого не обижали, звучали правильно и к месту, но Чону, с начала вечера превратившийся в комок нервов, воспринимал каждую мелочь слишком близко к сердцу. – Я смотрю, вы объединились в команду против нас с Чону, – Доён ухмыльнулся, – Чону-я, нам нужно обыграть их в уно, чтобы вернуть нашу честь. – Я не умею играть, – сразу ответила девушка. – Не волнуйся, я научу, – Юкхэй живо отозвался с горящими глазами, отчего Чону стало еще больше не по себе. Хотелось сбежать из этой комнаты. Он чувствовал себя лишним в компании, однако его унылое настроение никто не подмечал. Или просто не хотел замечать? После нескольких партий в уно, в которых дважды победил Доён и единожды Юкхэй, часы пробили полвторого. Девушка уже начала клевать носом. Пока Доён очень эмоционально доказывал другу, что не мухлевал в последней партии, ее веки уже сомкнулись. А первым, кто это заметил, оказался Чону. – Ребят, тише, – он одернул Юкхэя, – она заснула. Чону не знает, что рассердило его сильнее: умиленное лицо Лукаса или добродушное: «Можете переночевать сегодня тут» Доёна. – Да мы навряд ли поместимся, – пожал плечами Юкхэй, но Доён продолжал настаивать: – Джухён можно уложить в спальне, моя кровать очень мягкая и удобная, там же раскладное кресло в углу – минус один, а еще разложим диван в зале, поместятся двое, вот и все, – парень развел руками в стороны. Немного пораскинув мозгами, Юкхэй согласился, но сразу озвучил самый главный вопрос: – А кто будет спать на кресле? Самый неудобный вариант из всех: его жесткие пружинки сидеть на нем еле давали, а как на этом орудии пыток спать парень не представлял вовсе. Доён обвел парней хитрым взглядом и хмыкнул, держа в руках карты: – Победитель игры спит на диване, второе место станет его соседом, а тот, у кого осталось больше всех карт займет кресло. На последнем варианте Чону поморщился – в первую ночь переезда он спал как раз на этом кресле, чтобы быть в одной комнате с братом. Доён почему-то был не слишком гостеприимен и даже не предложил свое место на кровати. Старые пружинки в сидушках кресла полночи не давали ему заснуть, так что парень хотел бы избежать повторения этого опыта. Он оглянулся на Юкхэя. Тот стоял с широкой улыбкой над кофейным столиком и внимательно наблюдал как Доён раздаёт карты. Вот он заслужил поспать сегодня на этом кресле, – подумал Чону, но фыркнул далеко не мысленно. Однако это никак не повлияло на стоящих по обе стороны от него парней. Разве что к широкой улыбке Юкхэя добавился еще и этот идиотский взгляд. Влюбленный взгляд, если точнее. Доён сложил колоду из оставшихся карт посередине стола и игра началась. Чону совершенно не повезло с картами. Он даже пристал к Доёну, что тот специально подкинул ему такие, на что старший только смеялся, называя младшего брата ребенком. Лукас может притворяться глупеньким, но он умело пользовался картами, чтобы свести Доёна к проигрышу и в итоге быстро вышел главным победителем, оставив друга с огромным веером карт в руках. – Просто не повезло, – он с раздражением положил свои карты аккуратненько поверх стопки на столе. Ему предстояло провести ночь на неудобном раскладном кресле, потому что Чону со своими четырьмя картами занимал почетное (диван все-таки) второе место. Доён помог ребятам собрать карты и направился в ванную, чтобы умыться и почистить зубы перед сном. Дверь за ним захлопнулась и в комнате повисла тишина. Сейчас оставшись с ним наедине, Чону осознал, что это «наедине» вообще-то продлится всю ночь. А самого Юкхэя, казалось, это вовсе никак не трогало – лицо у него было спокойное. Что-то напевая себе под нос, он уже начал раскладывать диван, чтобы оба смогли на нем уместиться. Они будто поменялись местами: Юкхэй был невозмутим и безмятежен, Чону же весь трепетал внутри, взрывая в своей голове тысячи фейерверков. – Я люблю, когда… – Я помню, ты плохо спишь, если не накрыть место ночлега простыней, – опередил мысли парня Юкхэй. – …да, именно, – Чону молча наблюдал, как «гость» достает из шкафа простынь и одеяла, и лишь позже немного помог ему заправить простынь. Неуклюже, потому что не привык это делать, но помог. И это не осталось незамеченным. – Да у Доёна тут помощник, я смотрю, – по-доброму хохотнул парень. Чону присел на угол дивана и вздохнул. – Я очень стараюсь быть…хорошим?.. – он поднял блестящие от влаги глаза на парня. Какое-то колючее чувство больно пронзило меж ребер. Юкхэя опустился рядом. Рука сама поднялась к аккуратному подбородку, немного приподнимая лицо. – Разве кто-то когда-то называл тебя плохим, милый? У Чону слезы градом полились по щекам. Хотелось просто утонуть в широких медвежьих объятиях Юкхэя, выплакать все слезы ему на грудь, лежать, прикрыв глаза, чувствуя тепло чужого тела, пока на душе не станет легче. Но у него же есть девушка. Чону повел головой из стороны в сторону, высвобождая свое лицо из теплой ладони. Как нельзя кстати щелкнул замочек ванной. – Пойду, умоюсь, – сказал он, и поднялся с места. Спустя пару минут он вернулся и молча улегся в постель. Свет в комнате уже давно был выключен. Юкхэй пошел в ванную после него, а когда вернулся, Чону уже спал. Парень нырнул под одеяло и вторым слоем натянул его кусок на Чону, поверх его собственного – все-таки зима, ночь холодная. Спящий Чону казался Юкхэю произведением искусства, до невозможности красивый. Красота субъективна, он это прекрасно понимает, но Чону в его глазах красивее всех… – …красивей всех на свете, – шепчет он, осторожно проводя ладонью по его волосам. Чону соблазнительно близко, непозволительно близко, сквозь сон жмется ближе, как щеночек, изголодавшийся по любви и ласке, и Юкхэй уже не может сопротивляться его чарам. Он осторожно тянется к припухлым ото сна губам, мажет по ним своими, будто боится коснуться, и отрывается, снова разглядывая любимое лицо. Но этого мало. Критически мало. Он снова прижимается к его губам более настойчивым поцелуем, позволяет себе дерзость укусить его за губу: нежно, почти заботливо, но по-хозяйски. Это был их второй поцелуй. Первый был года два назад: так получилось, когда они играли в бутылочку на идиотской вечеринке с универовскими друзьями Чону, где каждый был пьян в доску. Юкхэй тогда, казалось, вот-вот грохнется в обморок, Чону на его фоне выглядел даже инициативнее. Но факт был в том, что оба были невероятно смущены. На их неловкий первый поцелуй все девушки хихикали, а парни излишне старательно фукали, хотя позже некоторые из них тоже испытали это на себе. – …Блять…– шипит Юкхэй. Чону, притворявшийся спящим, непроизвольно дергается от этого, потому что знает, Юкхэй не матерится, а если матерится, значит, все плохо. – Я все еще люблю тебя… Черт!... – снова ругается парень. – И ни на каплю не меньше… И что теперь делать? Чону не отвечает, не двигается и даже почти не дышит. Он чувствует себя подслушивающим слишком интимный монолог, хотя, с какой-то стороны, Юкхэй с ним и общается вообще-то. На затылок парня снова опускается мягкая ладонь, проводит по волосам и касается щеки: – С другой стороны, не всегда же мне бегать за тобой, доставать тебя своими глупыми ухаживаниями… Ты и так хорошенько потерпел. Я знаю, как это раздражает, когда не любимый человек пытается опекать тебя и дарить мнимую любовь. Спасибо, что был терпеливым и никогда не причинял мне боль. Этот разговор похож на странное прощание. Чону хочется вскочить и зарыдать, ведь Юкхэй и правда прощается: не с Чону – со своими чувствами. Всю ночь Чону усердно думает. Спасибо, что был терпеливым и никогда не причинял мне боль. Эти слова снова и снова отдаются в голове Чону. А ведь и правда, он никогда не пользовался добротой и самоотверженностью Юкхэя к нему, старался, чтобы парень не тратился на него и не делал ничего в ущерб себе или своему здоровью. Чону всегда проявлял к нему некую долю заботы, стараясь не попадаться ему на глаза, когда гулял с кем-то другим. А Юкхэй так просто, без зазрений совести взял и причинил боль мне. Нечестно! Чону сердито стискивает подушку в обозленных объятиях и в нее же тихо плачет, пока ничего не ведающий Юкхэй дремлет рядом, в каких-то двадцати сантиметрах. Я тебе отомщу, Вон Юкхэй. Ты первым разбил мне сердце. Теперь я разобью его тебе.***
В это же время Юта гулял по ночному, но оживленному атмосферой праздника городу вместе с Сыченом. Этот парень немного настораживал его своим странным поведением, но в целом был интересным и вызывал странные чувства: Юта боялся обидеть его, хотя едва знал. От него веяло легкостью, звенело хрупкостью. – Почему ты один сегодня? – непринужденно спрашивает Юта. – Я обычно всегда один, – так же непринужденно ответил ему Сычен. – Я иностранец, поэтому странный. И поэтому один. – Я тоже иностранец, но это не помешало мне завести друзей. Думаю, тебе следует мыслить в позитивном ключе, – задумчиво произносит Юта. Он ощущал на себе пристальный взгляд парня рядом, но старался не поворачиваться к нему лицом. Отчего-то на него накатывала тревога, волнами распространяясь по всему телу. – Ты тоже странный? – Сычен смотрел на него с нескрываемым восторгом. – Я предпочитаю говорить «необычный», – улыбнулся Юта, наконец пересекаясь с парнем взглядом. Сычен зависает, заглядывая в чужие глаза, приоткрывает губы, чтобы что-то сказать, но не решается. У Юты очень яркая и красивая улыбка. Это подтвердит любой, кому он искренне улыбался хоть раз. На Сычена чары его улыбки действуют по-особенному – он зачем-то выпаливает этому парню всю правду: иностранец, странный, нелюдимый - да, это вся правда о нем, факты без прикрас. Осталось еще кое-что. Кое-что еще таится внутри него, мечется из стороны в сторону, желает быть высказанным. Эта правда может все испортить, а может наоборот ускорить. Сычен делает глубокий вдох, будто собираясь нырнуть, и все-таки выпаливает последнюю правду, и так готовую сорваться с языка последние полчаса. – Ты мне очень нравишься. Юта часто моргает глазами, смотрит на него, будто не верит своим ушам. Улыбка медленно сползает с его лица, но опять старательно ее натягивает: – ..Ты тоже очень интересный и приятный человек,– почти цедит сквозь зубы Юта. – Не-ет, дурачок, не так,– Сычен смеется и качает головой,– нравишься так, что целовать хочется, понимаешь? У Юты на лице сильное смятение. До Сычена только доходит: – Ты не выглядишь счастливым. Я думал, это взаимно. Парень неловко мнется на месте: – С чего ты взял?.. – ..Ты подарил мне мармелад,– уверенно отвечает Сычен. По его лицу можно сказать, что он и правда не понимает, где просчитался. – Это просто благодарность за то, что ты смотрел за моим другом.. Я обо всех так забочусь, это же не значит что я всех люблю,– почти смеется Юта. Не над Сыченом, вовсе нет, но у парня именно такое чувство. – Как неловко вышло,– опустив голову отвечает парень.– Наверное, на меня так погода действует, извини. Хорошего вечера. Он разворачивается на месте и начинает шагать в другую сторону, медленно и вяло. Юта хочет его окликнуть, но а дальше что? Извиниться? За что? А зачем тогда? Он его отпускает, хотя чувствует тяжесть в груди. Это беспокойство. – И правда странный,– себе под нос говорит Юта, смотря в спину виднеющемуся вдалеке парню. Убедив себя, что все будет хорошо, он продолжает свой путь: сегодня их широкая компания друзей впервые отмечает праздник вместе с Марком. Нельзя опаздывать на такое важное событие.***
– Я хочу умереть. Тэиль говорит это будничным тоном, спокойно, даже немного весело. В кабинете психолога тихо, что отчетливо слышен стук настенных часов за его спиной. Однако это тиканье абсолютно не давит, напротив, действует как антистресс. – Зачем? – так же спокойно спрашивает у него Джехён. Январский денек обещал быть интересным благодаря этому странному парню. Парень поднимает на него удивленный взгляд: – «Зачем»? – переспрашивает он. – Не «почему»? – Причины могут быть неопределенными и размытыми, потому я интересуюсь тем, какой итог ты хочешь? Чтобы по тебе плакали и убивались у надгробного камня? – Нет-нет,– парень срывается на смешок.– Не уверен, что хочу знать, что было бы потом…– он отпивает остывший кофе и недовольно жмурится на вкус.– Ну разве что, в общих чертах о развитии науки лет через сто… Вообще, было бы хорошо, если бы сразу после моей смерти все обо мне забыли, – задумчиво говорит парень. Джэхён ставит птичку на полях блокнота. Их опять целая стая. – То есть, ты, по сути, хочешь не умереть.– Говорит психолог. Тэиль поднимает на него вопросительный взгляд.– Ты хочешь перестать существовать, – заканчивает парень. – В точку, – щелкает пальцами Тэиль.– Было бы здорово никогда не рождаться, никогда ничего не знать и ничем не обладать. Это свобода. Джехён разглядывает посетителя внимательно, как бактерию под микроскопом, приглядывается к лицу, в попытке заметить мельчайшие признаки смены настроения. Но лицо парня остается непринужденным. – Свобода?.. От чего, например? – От ответственности. За свое прошлое и за общее будущее. – Ты так боишься ответственности, что предпочел бы лучше никогда не существовать? – Я не боюсь. – Твердо заявляет парень. – Я просто не хочу об этом думать, сожалеть и…исправляться?.. Кажется, он сам не уверен в том, что сказал. Однако Джехён выглядит довольным. – Тэиль, какая, по-твоему, идеальная жизнь? – Деньги, признание, наука. – А если быть честнее?.. – Деньги, наука… люди?... – Почему ты не уверен в своих ответах? – Потому что это не похоже на меня. – Ты не поверишь, но мы склонны лгать сами себе. Давай, попробуй снова и ты… – Не быть одиноким. Тэиль отворачивается к окну. По его щеке ползет мокрая дорожка, подбородок подрагивает и Джехён понимает, что на сегодня хватит расспросов. – Ты не одинок: у тебя есть семья. Тэиль не говорит, только быстро качает головой. – Конечно, есть. Тэён твой брат. А его друзья вполне могут стать вашими общими друзьями, если ты им позволишь. – Я не хочу друзей! – упрямо говорит Тэиль, сложив руки на груди. – А любви? – Джэхён смотрит на него с хитрым прищуром. – Любить или быть любимым, Тэиль? – Конечно второе! Пусть лучше по мне кто-нибудь сходит с ума, чем я буду умирать по кому-то. – Понимаю, – улыбается мужчина. – Но знаешь, это не так страшно, когда вы оба сходите с ума друг по другу. – Я не хочу любить. Я просто неспособен на это… На вот эту заботу, интерес и всякого рода…влечение… – Какой кошмар, – слишком спокойным тоном для такого словосочетания, произносит Джехён, – мало того, что сам себя не любишь, еще и считаешь себя недостойным чужой любви. Диалог обещал затянуться далеко за пределы отмеченного на журнале посещений времени, но Джехёна это не беспокоило. Прямо перед ним сидел человек, готовый уйти из жизни прямо сейчас, сраженный апатией до последней клетки мозга. Он смотрел в его потухшие глаза и мог думать только о том, как бы этот парень не сделал с собой ничего плохого. – Ты сказал, что хочешь умереть. Но… – Я еще не предпринимал никаких попыток, расслабься, – Тэиль хихикает. Наконец он поймал Джехёна за его чувства, предугадал его мысли, потому не смог сдержать победную улыбку. Джехён только глубоко вздыхает и смотрит на Тэиля обеспокоенным взглядом. Он знает, что этот факт никак не может его расслабить, как бы Тэиль на это ни рассчитывал. Джехён слишком хрошо узнал Тэиля: он – чаша. Его чувства имеют накопительный эффект. Он может не выражать гнев или злость, накапливая в чаше внутри себя все эмоции, чтобы однажды выплеснуть их все из-за какой-то мелочи. А раз он попыток никогда не предпринимал, значит, чаше еще предстоит опрокинуться и это может случиться в любой момент. – Вы, конечно, стараетесь, но нет подходящего пластыря, чтобы склеить мою разваливающуюся жизнь,– горько улыбнулся Тэиль. У Джехёна от этих слов сердце бьется чаще, а к горлу подступает ком. – Это начало января.– Сказал он, взглянув в окно.– Дай мне время до конца лета. Чуть меньше полугода. Я докажу тебе, что есть пластырь идеально подходящий к размеру твоей раны.