Научите меня, Яков Петрович

Гоголь идёт обратно, всё так же робко и несмело. Но его почему-то переполняет счастье. Будто фраза эта — то, чего Николай ждал всю жизнь. О Лизе он уже и думать забыл напрочь. Возможно от того, что в глубине души, с момента самой первой их встречи с дознавателем, Гоголь любил только его. Не хотел признаваться в этом себе, и уж тем более самому Гуро — вдруг его чувства оказались бы невзаимными. Юноша бы просто не пережил, если бы его отвергли, да и к тому же, непристойно мужчине любить другого мужчину. Но теперь всё хорошо. Теперь Яков Петрович сам признался, сам позвал к себе в постель. Теперь бояться нечего. — Что же Вы так медленно идёте, Коленька? Будто и не хотите вовсе, будто я Вас против Вашей воли заставляю, — поторопил писаря следователь, и Николай ускорил шаг. Он сел на кровать, на то же место, на котором пару минут назад целовался с Яковом. — Помнится, Вам хотелось сесть ко мне на колени, Николай Васильевич, — улыбается Гуро, а Гоголь лишь смущённо отводит взгляд, — Ну ладно, не будем торопить события, — столичный дознаватель вновь утягивает юношу в страстный поцелуй, сплетая языки. И вновь тот оказывается на коленях мужчины. Трётся пахом о его возбуждённую плоть, оба изнемогают от желания, но переходить к чему-то большему обоим отчего-то страшно. Первым не выдерживает Яков. Запускает руки под одежду Гоголя, одной рукой гладит по спине, другой проводя по члену, от чего Николая словно током прошибает. Он дрожит и льнёт ближе к следователю, сильнее в губы его впивается, иногда чуть прикусывая. Гуро времени не теряет, избавляется от одежды Гоголя, как и от своей, а затем возвращается к первоначальному занятию. Водит рукой по члену юноши, ускоряя темп, иногда останавливаясь и чуть надавливая большим пальцем на головку. Писарь стонет мужчине в губы, сам толкается, без слов прося о разрядке, но дознаватель убирает руку, чем вызывает у Николая разочарованный вздох. Он встаёт с кровати и в ответ на немой вопрос в глазах Гоголя просит потерпеть ещё немного. Берёт с тумбочки какую-то мазь и возвращается обратно. Гоголь смутно понимает, что от него требуется, и ложится на живот. Гуро наносит на руку немного мази и начинает понемногу вводить палец в юношу. — Расслабьтесь, Коленька, иначе будет больно, — второй рукой Яков Петрович успокаивающе гладит писаря по спине, и тот слушается, расслабляется, начинает получать удовольствие от процесса. Дознаватель вводит аккуратно второй палец, затем третий, и вот уже Николай сам подаётся навстречу, прося большего. Мужчина заменяет пальцы на свой член, выбивая из Гоголя тихие стоны. Юноша обхватывает свой половой орган рукой, водит по нему в такт толчкам Якова и вскоре изливается на белоснежную простынь. Гуро кончает куда-то на пол через несколько минут. Затем ложится к уставшему, но счастливому писарю, обнимает его. — И Вы всё ещё собираетесь пойти завтра к Лизе, Николай Васильевич? — с улыбкой спрашивает он, уже зная, что получит отрицательный ответ. Гоголь мотает головой и улыбается в ответ. — Я бы предпочёл провести завтрашний день наедине с Вами, Яков Петрович. Да и всю оставшуюся жизнь тоже.