Декабря 28-го 1829-го года. Санкт-Петербург.
Уважаемый Александр Христофорович. Меня глубочайше печалит ваша холодность и неумение увидеть в строках моих искренние душевные порывы, устремлённые к вам, и то моё беспокойство, что мучит меня вот уже на протяжении месяца, прошедшего с нашей разлуки. Как могли подумать вы!.. Вы — чьи слова не раз расходились с делом (о нет, я не виню вас, но вижу своим долгом напомнить, что и вы не столь кристально чисты в своих отношениях с правдой), вы — кто смеет оскорбить человека, сделавшего даже больше возможного в предоставленных ему условиях для того, чтобы сохранить вам жизнь, в переписке с тем, кто считает себя его другом. Как могли вы обвинить меня во лжи, зная прекрасно о том, что я не стал бы писать вам, имея пред собой цели низкие и лицемерные! Я смел полагать, что за время, проведённое мною в Диканьке, вы могли удостовериться в моём желании говорить и защищать правду, поступать в соответствии с законами чести и совести. Я также смел думать, что мне не придётся ныне снова и снова доказывать вам свою искренность по отношению к делу, коего частью я имею честь являться, и непосредственно к вам лично. Выводы ваши в корне неверны, и то, что ставите вы мне в вину, ни единого раза не касалось моих помыслов. Единственное, в чём могу быть виновен я пред вами, — состояние души и разума моего, в котором было написано моё первое письмо к вам. Но позвольте мне оправдаться: только лишь мой страх, моя слабость не позволили мне сохранить трезвость ума своего, обращаясь к вам. Поверьте, я бы не смог иначе, и если бы вам довелось увидеть те горы исписанной и сожжённой бумаги, коя отражает все душевные метания мои, посмею надеяться, вы бы сжалились и не стали ставить мне в укор «угар винный». Так или иначе, я нижайше прошу у вас прощения, однако, вопреки собственным и вашим предположениям, не жалею о том, что начал этот разговор — ведь кто-то из нас должен был. И нет, нет, не думайте отрицать: вы же и сами прекрасно понимаете это. Теперь же я желаю уверить вас, что в момент написания этого письма мой разум ясен, насколько это может быть возможным. Мне также хотелось бы напомнить вам, что мой интерес к жизни в веренном вам селении обусловлен дружескими чувствами — самыми тёплыми и добрыми, на которые я, возможно, способен. Каждый, с кем провёл я рядом те несколько осенних месяцев на земле малороссийской, стал близок мне как друг и товарищ, каждому благодарен я и о каждом вспоминаю и молюсь беспрестанно. И о вас — всего боле. Поэтому уповаю я на ваши чувства и обращаюсь к вашему сердцу, которое, я верю, не настолько жестоко, каким хотите показать вы его: воспринимайте мои строки как выражение глубокой привязанности и нежной любви к вам. Письмо моё, наверное, перейдёт рубеж десятилетий в пути к вам, поэтому я со всей душою своей поздравляю вас с Новым годом и Рождеством Христовым, верите вы в него или нет. Поздравьте от меня и близких знакомых моих, перечислять нужды не имею — вы прекрасно их помните.Всё ещё истинно дорожащий знакомством с вами Н. Гоголь.