Все дороги ведут на Татуин

      Воздух в помещении пропитан тошнотворным смешением ароматов выпивки, курева, чьей-то грязной одежды и чего-то явно галлюциногенного — может быть, смертных палочек. Впрочем, дышать невозможно лишь первые пять минут, ну или до первого выпитого стакана какой-нибудь сомнительного качества отравы из бара. После становится всё равно, хотя стоит лишь выйти на свежий воздух, и мутить начнёт с удвоенной силой. Этот бар — одно из самых захудалых заведений Нал Хатты. Крупные контрабандисты, наркобароны и мафиози здесь не водятся — только мелкие воришки, проститутки всех рас и полов, малолетние хулиганы и престарелые алкоголики.       За угловым столиком неприятного вида подвыпивший тип прижимает к стене подростка, чью половую принадлежность сложно определить издали — худощавое телосложение, длинные русые волосы, что при должном уходе могли бы быть очаровательными локонами, но сейчас по этой всклокоченной копне хочется пройтись расчёской, и неприметная чёрная куртка, будто снятая с чужого плеча. При ближайшем рассмотрении, впрочем, становится понятно даже несмотря на по-девичьи пухлые губы — мальчишка, лет пятнадцати-восемнадцати, хотя с огромной натяжкой можно дать и двадцать — кто их разберёт, этих беспризорников?       Мальчишка теснится к краю стола, прижавшись почти вплотную к стене, и спешно глотает что-то, смутно напоминающее эль, обхватив двумя руками пивную кружку, и огрызается на своего спутника, которого и видит-то, возможно, впервые. К столику подходит мужчина в длинном плаще коричневого цвета и капюшоне, позволяющем углядеть лишь тот факт, что у его носителя имеется короткая светло-рыжая борода — очередной аноним, скрывающий свою личность, к коим все привыкли, и никто даже не думает заострить на незнакомце своё внимание. Осанка и вообще манеры выдают в нем чужака — на Нал Хатте такие объявляются крайне редко и, как правило, ничего хорошего это не сулит, поэтому его демонстративно не замечают, мол, делай свои дела и не впутывай в них нас, а мы за это тебя не тронем. Мальчишка поднимает взгляд, смотрит будто выжидающе на анонима в течение нескольких секунд и возвращается к поглощению выпивки. Ему не то чтобы любопытно, какого криффа тут понадобилось этому пижону, но все же.       Подросток ругается на хаттском, но собеседник, видимо, оказывается незнаком с данным языком, продолжая тараторить что-то на своём, отличном от общегала, до тех пор, пока его не прерывает мужчина в плаще. Стоит незнакомцу произнести одну лишь короткую фразу, сделав неуловимый жест рукой, как пьяница обращает на него свой взор, и глаза его становятся пустыми, будто стеклянными. Пробормотав что-то себе под нос и понимающе кивнув, мужчина встаёт с места и шагает к двери словно на ватных ногах, пару раз чуть не врезавшись в заходящих посетителей и почти споткнувшись о стул.       — Тебе бы не стоило тут находиться одному, — произносит мужчина в плаще на слегка ломанном хаттском, подсаживаясь к подростку.       — Я знаю общегал, не тужься ты так, — усмехается тот, беззастенчиво изучая взглядом нового собеседника. Значительную часть лица разглядеть по-прежнему остаётся затруднительным, но становится понятно, что незнакомец этот человеческой расы, ещё достаточно молод — давно не юноша, но и не достиг среднего возраста, и достаточно симпатичен внешне. — Чего он от меня хотел? Что ты ему сказал?       — Я не думаю, что тебе было бы приятно услышать полный художественный перевод его речи, посвящённой планам на вечер, в которых ты был задействован. А я всего лишь сказал ему пойти домой, — человек в плаще улыбается, и это не скрыть никакой маскировкой.       — Ништяк, но я бы и сам справился, — юнец усмехается, но тут же хмурится и переходит на деловой тон. — Ты сам чего хотел?       — Как твоё имя?       — Ну допустим, Энакин, — подросток отодвигает от себя пустую кружку.       — Ты ведь не местный, я прав?       — А что, не похож? — с вызовом ухмыляется Энакин.       — Верно, ты очень выделяешься среди… местного контингента. Хотя совершенно очевидно, что здесь ты не впервые — пытаешься влиться в атмосферу, подходя со знанием дела, но все же выбиваешься.       Энакин бледнеет, в глазах сквозит испуг, что быстро сменяется недоверием. Брови мальчишки сдвигаются к переносице, а скулы буквально вспыхивают от гнева.       — Ты кто такой и чего от меня надо?! Ходит тут, руками машет… — огрызается Энакин.       — Моё имя — Оби-Ван Кеноби, — представляется мужчина, сдвигая капюшон чуть назад, и улыбается — эта неожиданная открытость на лице собеседника располагает и одновременно злит Энакина, которому вот совсем не хочется сейчас заводить знакомств со странниками в монашеской одежде. — И мне нужно попасть на Татуин.       — С одной помойки на другую, — тихо хмыкает Энакин. Тонкие морщинки над переносицей разглаживаются. — Тебе повезло, я давно уже собирался слетать туда, навестить кое-кого.       — Нет, ты не так понял. Мне срочно нужно попасть на Татуин, — учтиво кашляет Оби-Ван. — Ты мог бы порекомендовать мне действительно хорошего пилота со скоростным кораблём?       — Я гонщик с десятилетним стажем, — обиженно, но всё ещё горя решимостью, отзывается Энакин. — Лучше ты здесь однозначно не найдешь.       — Хэй, я слышал, пилота ищете? — подошедший к столику тви’лек облокачивается о спинку потрепанного жизнью диванчика, стоя за спиной Энакина. — Могу подбросить до Татуина за полторы тысячи кредитов.       — Парень, не слушай его! — тут же встревает родианец из-за соседнего столика. — На его корыте, которое он гордо именует кораблём, вы и за две недели на Татуин не доберётесь. Готов предоставить свои услуги за пару тысяч.       — Пятьсот кредитов, — тихо, но решительно произносит Энакин, глядя на растерянное выражение лица Оби-Вана. — И вылетаем прямо сейчас.       Не то чтобы у Кеноби есть выбор. То есть, теоретически, конечно же, есть, но прилететь на Татуин — лишь половина дела. Вернуться на Корусант после завершения миссии обойдётся значительно дороже и отказываться от столь щедрого предложения в данной ситуации — грех. Да и есть в этом Энакине что-то, что отличает его от толпы тех, кого довелось Оби-Вану лицезреть в этой сомнительной забегаловке, даже если не брать во внимание выигрышно выделяющуюся на их фоне внешность. В мальчишке чувствуется самоуверенность, которая чем-то явно была подкреплена. Интерес Оби-Вана возрастает в считанные секунды.       — Слушай, это не моё дело, конечно, но что ты вообще забыл в этой дыре? — всё же не скрывает Энакин любопытства, которым буквально искрится его аура.       — А что, там всё так плохо? — переводит стрелки Оби-Ван. Отвечать вопросом на вопрос — дурной тон, но вместе с тем оказывается невероятно выигрышным ходом. Энакин морщится и вздыхает, закатывая глаза.       — Скажем, это последнее место, куда я хотел бы возвращаться снова, если бы не мама, — мальчишка хмыкает и суёт тонкие обветренные руки в карманы куртки. — Там только два основных промысла — либо ты фермер, либо прихвостень Джаббы. Ещё, конечно, торговля, но этим в основном джавы промышляют. А как бонус — песчаные бури и набеги тускенов. Не самое удачное ты место выбрал для отпуска, Оби-Ван Кеноби… Это имя хоть настоящее?       — А с чего бы мне врать? — удивляется Оби-Ван.       — С того, что ты либо охотник за наживой, либо коп, — прямолинейно отзывается Энакин, пожимая плечами.       — Считаешь, третьего не дано? — Оби-Ван усмехается в бороду на такую непосредственность подростка. — И не боишься вот так летать неизвестно с кем?       — А что ты мне сделаешь? — с вызовом бросает через плечо мальчишка, идущий чуть впереди, и останавливается возле одного из припаркованных кораблей. — Что ж, прошу, как говорится, на борт.       — Это ещё что за, прости Сила, поебень? — не справляется с потрясением Оби-Ван. Он вообще-то обычно не ругается, но глядя на груду металлолома, выглядящего так, словно этот, с позволения сказать, корабль собирали из подручных материалов, найденных на свалке, оно как-то само вырывается.       — Сам ты поебень, — оскорбляется Энакин, — а это — «Разрушительный».       — Больше похож на «Разрушающийся», — предельно честно отмечает Оби-Ван. — Он хоть взлетит?       — Ещё один глупый вопрос — и ты сам у меня взлетишь, — хмуро отвечает подросток. — И полетишь на Татуин на крыльях любви.       — Сервис у тебя, я погляжу, тоже на высоте.       Их прерывает яростный вопль, сопровождаемый целой бластерной очередью по корпусу видавшего виды кораблика. Энакин рефлекторно втягивает голову в плечи и хватает Оби-Вана за руку, таща вслед за собой на борт.       — СКАЙУОКЕР! ГДЕ МОИ ДЕНЬГИ, ПАДЛА?!       Мысленно моля Силу о том, чтобы «Разрушительный» не разрушился по пути, Кеноби оказывается в рубке и проклинает дырявый карман Ордена, который не в состоянии нормально финансировать миссии своих рыцарей. Будь у него чуть больше кредитов, ноги бы его на этой колымаге не было. Еще и с проблемным пилотом умудрился связаться. Сразу надо было насторожиться по поводу до смешного низкой цены за перевозку. Как говорится, скупой платит дважды, и если «Разрушающийся» подведет, заплатит Оби-Ван уже не кредитами, а собственной шкурой. Изнутри корабль выглядит чуть менее плачевно, хотя жилого места здесь маловато — одна кровать за ширмой и ванная, также ничем не отгороженная, кроме второй ширмы. Впрочем, Оби-Вану доводилось летать и в менее комфортных условиях.       — Ничего не трогай! — тут же резким тоном предупреждает Энакин, стоит Кеноби лишь пройти в рубку и плюхнуться в кресле второго пилота.       Ревностное отношение Энакина к неодушевленному объекту никогда не было понятным никому, кроме него самого, но Скайуокеру, в общем-то, откровенно плевать сейчас на то, что подумает о нём случайный попутчик. Энакин садится в кресло пилота и торопливо настраивает системы, почти любовными движениями рук приводя их в готовность ко взлёту. Техника, а особенно та, что создана его собственными руками, всегда была для него чем-то большим, чем просто техника.       Оби-Ван, стараясь не обращать внимания на усилившиеся бластерные выстрелы по лобовому иллюминатору, который пока что вполне сносно их выдерживает, невольно любуется юным пилотом, оказавшимся явно в своей стихии, и даже на минуту перестаёт жалеть о своём поспешном выборе. Правда, лишь только на минуту…       — Пристегнись, — бросает Энакин в его сторону, и Кеноби скорее на уровне инстинктов самосохранения тянется к ремню безопасности.       Корабль взмывает вертикально в небо, оставляя охотников за Энакином ни с чем, и Оби-Ван ощущает, как его вдавливает в кресло. Сложно сказать, что испытывают в этот момент люди, позабывшие про свое оружие и с открытыми ртами, пастями и прочими отверстиями в головах наблюдающие со стороны за тем, как эта колымага резво набирает высоту, но Кеноби делает для себя два вывода: первый — внешний вид как ржавых колымаг, так и их миловидных хозяев, ругающихся на чистом отборном хаттском, порой обманчив, и второй — полёт ему предстоит еще более весёлый, чем старт.