Все дороги ведут на Татуин

      Когда набравший высоту «Разрушительный» с неожиданной силой вдруг встряхивает, Оби-Ван вцепляется в ручки кресла и чувствует, как его душа уходит в пятки.       — Что это?       — Видимо, снова отвалилось что-то, — флегматично пожимает плечами Энакин. — Гляну, как прилетим.       — Ты вообще уверен, что мы прилетим? — с сомнением уточняет Оби-Ван.       — А чего тебе твоя Сила подсказывает? — ехидно интересуется Скайуокер, и на сей раз наступает черёд Оби-Вана бледнеть и недоверчиво таращиться на своего спутника. Энакин щурится, как довольный кот, искренне любуясь его эмоциями. — Не надо так изумляться. Джедая за парсек видно. Я, правда, сначала решил, что у меня паранойя развивается, когда увидел тебя в этих шмотках монашеских, и это было первое, что пришло на ум. Но сейчас вот успел заметить эту штуковину у тебя на поясе. Это световой меч, да?       Оби-Ван обречённо вздыхает, заглянув в эти голубые глаза, преисполненные детского любопытства и вместе с тем совсем недетского опасения. Врать бесполезно, игнорировать и надеяться, что забудет — тоже, а ещё со Скайуокера станется завалить его вопросами. Или вовсе высадить на ближайшей планете — мало ли, как подросток, растущий в весьма сомнительной среде, если судить по той, что уже видел Оби-Ван, относится к джедаям. Вот ведь влип, называется.       — А может, я убил джедая и забрал его световой меч? — пытается пошутить Оби-Ван. Когда-то он слышал, как его наставник отвечает на вопрос очередного любопытного подобным образом, и теперь решает позаимствовать эту фишку.       — Это невозможно, — усмехается Энакин, серьёзно хмурясь. — Никто не может убить джедая. Есть у меня знакомые охотники за головами, и могу сказать, что за джедаев никто не берётся. Ну разве что совсем отбитые… пытаются.       Мальчишка так спокойно говорит о своём знакомстве с криминальными субъектами, что у Оби-Вана холодеет внутри. Кто он вообще такой, этот Энакин? В Силе он абсолютно не читается, только его эмоции — яркие, живые, как у ребёнка. Но глубже — ничего. Признак сильной личности, не привыкшей никого к себе подпускать, возможно даже — чем крифф не шутит? — носителя Силы. И, судя по всему, юнец на каком-то подсознательном уровне осознает это и даже умеет ею управлять.       — Прекрати так на меня смотреть, словно пытаешься залезть в мою голову — дыру прожжешь, — шипит мальчишка, уже даже не поворачиваясь к Кеноби, будто успев сделать свои какие-то выводы и окончательно потеряв интерес. — А я ведь почти прав был насчёт копа, — усмехается он скорее себе под нос, чем обращаясь к спутнику, но Оби-Ван всё равно считает нужным ответить.       — Не совсем. Даже близко не совсем. К примеру, если бы я был копом, я бы должен был как минимум арестовать тебя.       — Ты на что намекаешь?.. Ты на что это, джедайская морда, намекаешь? — Энакин вновь недоверчиво щурится, смотрит колючим взглядом, от которого всем обычно слегка не по себе, включая бывалых воров и контрабандистов, и сжимает штурвал своими тонкими мальчишескими пальцами, а Кеноби продолжает:       — Ну вот сам посуди. Нелегальное управление кораблём — это раз, сюда же участие в нелегальных гонках — да-да, не думай, что я прослушал фразу о твоём стаже гонщика, а будь они легальны, тебя бы попросту не допустили в этом возрасте; два — я не думаю, что у тебя имеется лицензия на эти славные бластерные пушки… Я не буду строить лишних предположений по поводу твоих дел с теми милыми ребятами, которые чуть не превратили нас обоих в решето, но того факта, что ты несовершеннолетний беспризорник, достаточно, чтобы сопроводить тебя в ближайший участок, — Энакин тяжело сглатывает, а Оби-Ван завершает своё повествование: — Однако я этого не делаю, поскольку я не из полиции, а сие — не моя компетенция.       Как только мнимая угроза минует его, Энакин возвращается в воинствующую позицию:       — Я не беспризорник. Просто у меня нет возможности сидеть возле материнской юбки, а хрен ты отыщешь нормальный заработок на Татуине. И к твоему сведению, мне восемнадцать через три стандартных месяца.       — И твоя мама тебя отпустила? — с сомнением уточняет Оби-Ван.       — А у неё выбора не было, — вроде бы спокойно отвечает Энакин, но словно упавшим голосом. — Отчим сразу, как нас выкупил, поставил условие, что я буду работать у него на ферме, чтобы вернуть ему долг. Я и сам не собирался быть нахлебником, но ты вообще знаешь, что это такое — гребаная ферма на гребаном Татуине? Поэтому я собрал шмотки и смотал. Присылаю деньги домой, сам прилетаю, только когда от тоски по матери совсем уж невмоготу становится.       — Погоди, что значит выкупил?       Оби-Ван жалеет о своём вопросе сразу же, как только гневный взгляд, едва ли не пылающий каким-то холодным огнём, устремляется на него.       — Моя мать была рабыней, что, блять, непонятного? И родился я в рабстве, — скулы Энакина буквально пылают. Об этой позорной странице биографии он как правило никому не рассказывает, а тут сам виноват — проболтался, сам разбередил старую рану, и нет смысла винить в этом случайного попутчика. Скайуокер остывает, стоит лишь Оби-Вану сменить тему.       — И почему ты вообще выбрал столь сомнительную планету, как Нал-Хатта? Обычно все перебираются ближе к центральным мирам, если решаются таки покинуть дальние рубежи, — осторожно уточняет Кеноби, явно не желая спровоцировать новый приступ агрессии. Но Скайуокер, уже успевший остыть, на сей раз отвечает спокойно:       — Это те, у кого бабло имеется, перебираются. Я и сам хотел в военное училище поступить, да кому я там нужен-то — нищеброд? На Нал-Хатте же всем вообще срать, какое у тебя там образование. Ты главное работу выполняй и не задавай лишних вопросов.       — А те парни за тобой гнались, видимо, потому что всё же задал? — уточняет с усмешкой Кеноби, получая в ответ всё тот же тяжёлый взгляд. Впрочем, многие говорят Энакину, что взгляд у него сам по себе такой.       — Да не. Это другая тема. Я одному из них в сабакк триста кредитов продул… Ненавижу эту игру, вечно не везёт, все жульничают напропалую. Я тоже однажды пытался — спалили как младенца, еле ноги унес. Короче, денег таких у меня, само собой, нет, а отдать я их должен был до конца месяца… Прошлого месяца.       — Зачем же тогда играешь, раз не везёт? — уточняет зачем-то Оби-Ван.       — Ну, а вдруг рано или поздно выиграю?       Так они непринуждённо треплются ещё несколько часов кряду. Энакину редко когда удаётся вот так просто поболтать с человеком, а собеседником Оби-Ван оказывается на удивление интересным, плевать даже на эту высокопарную манеру говорить и держаться так, словно не с Нал-Хатты на Татуин летишь, а судьбу Галактики ежеминутно решаешь. Да и сам Кеноби поражается: что в нём такого, в этом Энакине? Шпана шпаной. Хаттским-матерным владеет лучше, чем общегалом. С понятием этикета незнаком от слова совсем, равно как и с чувством такта. Но слушать, когда он с увлечением говорит о чём-то, не мешает никакая обсценная лексика, а смотреть на его совершенно вдохновенную в такие моменты мордашку можно вечно.       Рассказать им обоим есть о чём. У обоих жизнь, какую не в каждом голофильме встретишь. Энакин с увлечением слушает пространные проповеди о Силе и её чудесах, но куда больше его цепляют рассказы о миссиях Оби-Вана в космосе и, как любого мальчишку его возраста, о сражениях. Оби-Ван же, привыкший к правилам и упорядоченной жизни Ордена, в свою очередь ощущает себя так, словно упускает нечто важное, служа на благо Республики и не имея права решать, как проведёт любой из дней собственной жизни.       — Пошли, покажу тебе освежитель и каюту, — бодро подскакивает Энакин, замечая, что Оби-Ван сонно трёт глаза и с трудом подавляет зевоту. — Только предупреждаю, спать мы будем по очереди — кровать у меня одна и она одноместная. Но чтобы ничего не трогал, когда моя очередь придёт — я корабль на автопилот переведу, — деловито предупреждает он в своей немного резкой манере.       Кровать — это скорее старый матрас и тощая подушка без постельного белья, а при виде изъеденного какими-то насекомыми одеяла Оби-Ван и вовсе морщит нос. Каюта примерно раза в четыре меньше аскетичной комнаты Оби-Вана в храме, и забита она похуже чем какая-нибудь подсобка с ненужным хламом. Иллюминаторы, судя по всему, никогда не протирались даже от пыли, стены сплошь заклеены плакатами с голыми тви’лечками и какими-то схемами для починки дроидов. Немногочисленная одежда свалена в углу одной кучей, венчает которую дырявый носок, явно оставшийся без пары. Глядя на все это, Оби-Ван решает, что, пожалуй, он не слишком-то и хочет спать — в крайнем случае можно будет подремать в пассажирском кресле. А вот от душа он бы не отказался, но что-то подсказывает ему, что в освежителе будет не лучше, чем в каюте.       — Да уж, условия у тебя тут, я скажу, не самые комфортные, — подмечает Оби-Ван, выкручивая кран в импровизированном душе, сделанном из чего-то, напоминающего канистру, и глядя на то, как чуть желтоватая вода стекает тонкой струйкой, а само устройство издаёт предупредительный шипящий звук, стоит ему попытаться прибавить мощность.       — А ты что, блять, за полкосаря кредитов хотел? Набуанский круизный лайнер? — саркастично интересуется Энакин.       — Твоя мама знает, что ты материшься? — щурится Оби-Ван, скрывая улыбку, но в глазах мелькают озорные огоньки.       — Не знает, — хмурится Энакин и забавно надувает щёки, выглядя ещё младше, чем есть — совсем ребёнком.       — А если я расскажу ей?       — Тогда это будут последние слова в твоей жизни, — огрызается Энакин, но беззлобно, шутя, и возвращается в рубку, откуда до Оби-Вана доносится ворчание: — Чтобы я ещё раз пустил джедай пуду на борт своего корабля!