Все дороги ведут на Татуин

      — Слышь, джедай, повести можешь? — эту фразу Оби-Ван ожидает услышать от Энакина меньше всего на свете, но именно её произносит мальчишка, когда они поднимаются на борт «Разрушительного».       Впрочем, оно и понятно. Энакин с трясущимися руками вряд ли способен даже просто поднять корабль в воздух. Вдобавок мальчишка всё же отхватил бластерный заряд в руку, оставивший достаточно глубокий выжженный след на предплечье, к счастью, не прошедший насквозь, но Оби-Ван прекрасно знает по себе, что это такое, и сочувственно улыбается, глядя на то, как Энакин пытается заверить мать, что всё в порядке, а сам морщится от каждого лишнего движения рукой.       — Прилетим домой — обработаю водкой, — вздыхает женщина, глядя на недовольную мину подростка — щипать ведь будет.       Видимо, условия жизни татуинцев сказываются и на их впечатляющем уровне жизнеспособности. Окажись на месте Энакина какой-нибудь мальчишка-ровесник с Корусанта — нытьё бы стояло на весь корабль, а пострадавшего пришлось бы срочно везти в больницу. А тут — «водкой обработаю». Потрясающе.       Да и сама мать юноши выглядит весьма неплохо для хрупкой дамы, проведшей около суток в плену. Устало немного только, как и все татуинские женщины. Кажется, корабль сына она изнутри видит впервые, поскольку первой её реакцией оказывается глубокий вздох, с которым она проводит пальцем по первой попавшейся поверхности и изучает оставшийся на нём налёт пыли и ржавчины.       — Ну что ты за человек такой, Эни? Не стыдно людей сюда приводить? Пыль везде, грязь, стёкла не моешь, зеркало в разводах от пасты, в холодильнике вомп-крыса повесилась, какой-то синий мужик… Ой. Это ещё кто?! — наткнувшись на Кэда Бэйна, женщина переводит полный непонимания взгляд на сына, завалившегося в кресло второго пилота, и на всякий случай делает шаг назад от мирно сопящего наёмника.       — Спроси у мистера Кеноби, — переводит стрелки Энакин.       — Мастера Кеноби, — поправляет Оби-Ван. — К джедаям больше принято обращение «мастер». Но вы, леди, можете звать меня просто Оби-Ван.       — В таком случае, зовите меня просто Шми, — солнечно улыбается мать Энакина, одновременно так похоже и не похоже на собственного сына.       Взгляд и улыбка Шми открыты и простодушны, хотя и простушкой эту женщину назвать сложно — в лице её легко читается отпечаток достаточно неплохого интеллекта и та самая сквозящая грусть в глазах, что в определённые моменты можно поймать во взгляде Скайуокера. Только Шми не пытается спрятаться за стеной сарказма и агрессии, в отличие от Энакина.       Пока мать и Оби-Ван обмениваются любезностями, Скайуокер молчит. Молчит и смотрит, как улыбается Кеноби, как в уголках глаз его образуются тонкие морщинки — признак весёлого характера, и понять не может, что за странное щекочущее чувство в его груди, слегка колкое, словно пузырьки шампанского. Хотя шампанское Энакин пил лишь раз в жизни — очередной знакомый в баре угостил.       — Я в каюту, — кидает Энакин, прежде чем подняться с кресла и покинуть рубку. — Поцарапаешь мне корабль — прибью, понял?       Как будто если его поцарапать, это будет так уж заметно.       — Так точно, капитан, — с усмешкой отдаёт честь Оби-Ван двумя пальцами.       — Вы извините за Энакина, — смущенно улыбается Шми, садясь на место сына. — Он вообще-то добрый мальчик, просто он…       — Имеет проблемы с доверием и считает нападение лучшей защитой? — подсказывает Кеноби, на что Шми несколько раз кивает и снова одаривает его виноватой улыбкой. — Тут не за что извиняться. Слушайте, Шми, я… Хотел бы задать вопрос, который может показаться странным. Энакин, он… Вы замечали за ним что-то необычное в детстве? В смысле… — Оби-Ван пытается подобрать подходящие слова или хоть какой-то пример, но женщина мягко останавливает его, а во взгляде её читается явное понимание ситуации.       — Он с самого детства особенный. Хотя мы и стараемся этого не афишировать, здесь, на Татуине люди полны предрассудков. Но от вас-то, конечно, ничего не утаишь.       — Отец Энакина… Он тоже был…       — У Энакина нет отца. Скажем, это не та тема, на которую мне хотелось бы говорить, — Шми снова немного виновато улыбается, и Оби-Ван проникается искренней симпатией к этой женщине, клятвенно заверяя её в том, что здесь нет ничего страшного, и она не обязана ничего рассказывать.       Мать Энакина представлялась ему совсем не такой, когда он глядел на её отпрыска, но и сам Скайуокер кажется слегка присмиревшим рядом с ней. Хотя нет в этом ничего странного, Оби-Ван понимает, что весь этот образ мальчишки — защитная маска, даже все эти хаттские жаргонные словечки из его уст звучат по-детски забавно. Кеноби ловит себя на мысли о том, что хотел бы увидеть Энакина таким, каким его видит мать.       — Меня очень беспокоит его будущее. Я, конечно, понимаю, что не могу привязать его к себе и заставить сидеть на ферме, где всё ему чуждо, тогда как он с детства мечтал о звёздах и дальних планетах, но…       — Я… Постараюсь сделать для Энакина всё что в моих силах, — уверяет Оби-Ван. Он не привык разбрасываться пустыми обещаниями и вешать на себя ответственность за то, что вовсе не в его поле деятельности, но именно сейчас он совершенно осознанно даёт обещание почти незнакомой женщине, хоть и пока не догадывается о том, каким образом сумеет исполнить его.       Шми слабо улыбается и буквально проваливается в сон прямо в кресле. Кеноби в этот момент понимает то, что ей пришлось куда хуже, чем кажется на первый взгляд, и то, какие усилия пришлось приложить этой женщине, чтобы держать себя в форме, в особенности чтобы укрыть это от глаз Энакина. Он так и не решается разбудить Шми, вынося её из рубки на руках.       Энакин сонно трёт глаза, ступая следом за джедаем, и всю дорогу до дверей пытается убедить его в том, что в состоянии сам понести мать на руках. Отмахивается от соседки, которая лезет осмотреть его раны, и идёт прямиком на кухню, проигнорировав вышедшего навстречу Оуэна. Ему надо промыть рану — здесь Шми абсолютно права.       Именно за этим занятием и застает Оби-Ван Энакина — матерящегося себе под нос куда тише, чем обычно, сжимающего губы и с закатанным рукавом льющего на руку мутновато-прозрачную жидкость.       — Помочь? — заботливо интересуется джедай.       — Хуйня, — коротко отзывается Скайуокер, придирчиво оглядывает след от заряда и наливает себе стакан из той же бутылки, после чего протягивает её в сторону Кеноби. — Будешь?       — Что это? — морщит нос Оби-Ван, принюхиваясь к ударившему в ноздри резкому запаху.       — Водка «Хаттская», — поясняет Энакин и залпом опрокидывает содержимое стакана себе в горло. — Одно из немногого, что изготавливается тут, на Татуине… Ты попробуй, попробуй.       Скайуокер ставит на стол второй стакан и садится на место, подперев голову рукой. Глядя на то, как вытягивается лицо Оби-Вана после первого же глотка, а затем на то, как он разевает рот, кривится и пытается произнести хоть что-то внятное, мальчишка давится смехом.       — Ну… Как? — интересуется он, фыркая в кулак.       — Слишком… специфично для меня, — предельно честно отвечает Кеноби, когда онемевший язык, наконец, позволяет ему выговорить вслух что-то, кроме нечленораздельных звуков.       — У нас ею лихорадку лечат, — Энакин, поддразнивая мужчину, делает глоток прямо из горлышка, — даже детям. Помню, я так заболел лет в десять…       — Может, это можно водой разбавить? — с сомнением уточняет Оби-Ван, поморщившись при одном взгляде на недопитый стакан.       — Водой? Ты что, мажор, что ли, водку водой разбавлять?! — веселится Энакин. — Мы на Татуине, забыл?       — Забудешь тут такое… — бормочет Кеноби.       К ним присоединяется Оуэн, которому всё же крайне любопытно, как прошла операция по спасению Шми, и Энакин решает предоставить рассказать об этом гостю. Ларс-младший в процессе повествования выпивает пару стаканов «Хаттской», в то время как его девушка, лишь вздохнув на это, берётся за готовку. Заслушавшись, она не сразу замечает тот факт, что испеченных ею блинов на тарелке отчего-то никак не прибавляется, зато взглянув на тарелку, сразу обнаруживает и причину сего явления. Реакция оказывается незамедлительной.       — Ауч! — вскрикивает Энакин, когда деревянная лопаточка звонко ударяет о тыльную сторону его ладони, и спешит ретироваться с кухни.       Оказаться в уединении собственной комнаты впервые за долгое время оказывается на удивление приятно, если не брать во внимание чувство пустоты, давящей изнутри, когда с кухни доносится дружный смех и шутливые возгласы, а где-то за стенкой спят мама и отчим.       Лишний. Лишний везде, кроме борта «Разрушительного», ставшего чем-то большим, чем просто ржавый корабль. Ставшего отражением внутреннего мира Энакина. Хотя ему не нравится, как звучит это пресловутое «внутренний мир», как фраза из слезливых голофильмов.       — Энакин? — тихо произносит Оби-Ван, стоящий в дверях и наблюдающий за тем, как Скайуокер мнёт в объятиях подушку.       — Чего тебе? — в привычной манере интересуется Энакин, но тон его звучит как-то странно мягко.       — Перевязать надо, — Оби-Ван кивает на раненную руку Энакина. — Я хотел раньше тебе напомнить, но…       — Да ничего. Я же сказал — хуйня, — безразлично отзывается Энакин.       И всё-таки садится в кровати, вытянув руку, и позволяет Кеноби сесть рядом и методично, абсолютно неторопливо забинтовать своё предплечье. Энакин даже залипает ненадолго на ловкие, но вместе с тем постепенные движения рук Оби-Вана, а тот в свою очередь теряется, когда вместо благодарности его притягивают за ворот туники и настойчиво целуют.       Губы у Энакина обветренные и искусанные до крови, оттого имеющие слегка солоноватый привкус. У Оби-Вана — тёплые и чуть влажные. Скайуокер скорее инстинктивно морщится — ему уже доводилось целоваться с мужчинами, у которых была борода, пусть и всего пару раз, но она оказывалась неуютно колючей, в отличие от непривычно мягкой бороды Кеноби. Энакин даже пальцами дотрагивается, будто не веря сам себе, и ощущает в этот момент, как Оби-Ван улыбается сквозь поцелуй. Скайуокер тоже улыбается и оттого прерывает поцелуй столь же спонтанно, сколь и провоцирует.       — Думаю, ужин готов, — произносит Оби-Ван раньше, чем молчание становится неловким. — Идём?       И Скайуокер соглашается.