Все дороги ведут на Татуин

      Шми расстраивается, узнав о столь скором отлёте сына, но уже знает, что никакие уговоры задержаться чуть дольше на Энакина не подействуют, и по женщине видно, как она старается не подать вида, собирая сыну и его новому другу хотя бы бутерброды в дорогу. Оуэн предлагает своему новообретенному брату выпить с ним напоследок, на что Кеноби охотно соглашается — на брата ему зла держать не за что. Правда, сразу же делает важное уточнение:       — Только не Хаттской водки.       — И Энакину не наливать! — вмешивается Шми, закончив со сбором провизии и поцеловав надувшегося сына в кудрявую лохматую макушку, покидает кухню, чтобы не мешать парням.       Оуэн смиренно и понимающе кивает и достаёт пару бутылок пива, под молчаливое неодобрение Энакина одну из них протягивая Оби-Вану, а вторую забирая себе. Правда, стоит Шми исчезнуть из поля зрения, как для Энакина тоже находится бутылка. На следующий час на кухне воцаряется некое подобие идиллии: родные братья знакомятся друг с другом под выпивку и изредка беззлобные саркастичные комментарии Энакина.       — Ты хоть прилетишь ещё? — беспокоится Оуэн, понимая, что их совместное время подходит к концу.       — Возможно, вместе с Энакином, он же прилетает время от времени навестить Шми? — уклончиво отвечает Кеноби.       Энакин не имеет ни малейшего представления о том, почему Оби-Ван столь часто упоминает это «мы» относительно их двоих, и подозревает, что и сам Кеноби имеет весьма смутные представления о том, что общего может быть в жизнях мастера-джедая и татуинского голодранца. Однако искренне надеется, что у его слов есть хоть какое-то основание, просто потому что ему будет очень обидно узнать, что они были пустыми.       Стоит Клиггу въехать в кухню на своём ещё не успевшем стать привычным инвалидном кресле, как добродушную улыбку стирает с лица Оби-Вана, а новая, которую и улыбкой-то назвать возможно лишь с натяжкой, отражает холодную вежливость — Энакин таким искусством не владеет, прямолинейно посылая нахер всех неугодных, и про себя восторгается им.       — Мистер Ларс, пока я здесь, я хотел бы отдать вам часть долга Энакина, — сухо произносит он.       — Что ты, сынок, какого долга? Ты полагаешь, я возьму денег у родного сына? — Клигг смотрит широко распахнутыми глазами в ответ.       — Так я за неродного отдаю. С него-то вы берёте, — ледяным голосом отвечает Оби-Ван.       Он отдаёт отцу все две тысячи кредитов, что причитались за перелёт туда и обратно, и напоминает Энакину, что им пора. На борт «Разрушительного» их провожает одна Шми, которая долго, как и всегда, обнимает сына, а затем, повинуясь какому-то внезапному порыву, сгребает в объятия Оби-Вана.       — Я присмотрю за ним, Шми, — шепчет Кеноби. — Я заберу Энакина с собой в столицу и постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы обучать его. У него особый дар, который надо развивать.       Когда он поднимается на корабль, перед его глазами всё ещё стоит её улыбка — благодарная улыбка матери, получившей надежду на лучшее будущее для своего ребёнка.       Кэд Бэйн, к этому моменту успевший прийти в себя, не слишком лестно отзывается о судне Энакина, за что мгновенно отправляется обратно в отключку, отхватив весьма точный удар прикладом скайуокеровской пушки в висок. Оби-Ван на это зрелище присвистывает, и Скайуокер улыбается:       — Как видишь, я быстро учусь.       Оби-Ван лишь теперь задумывается о том, что как раз о дальнейшем обучении ему сейчас стоит поговорить с Энакином, и, если честно, даже не представляет, как и когда начнёт этот разговор. Сейчас Скайуокер слишком сосредоточен на управлении кораблём, и Кеноби считает кощунством отвлекать пилота, на которого вновь засматривается, как в первый раз.       Как только они покидают орбиту Татуина, Энакин переключает «Разрушительный» на автопилот и поднимается с места. Поймав на себе провожающий его взгляд Оби-Вана, он полуоборачивается, остановившись:       — Что, так и будешь сидеть здесь, или переберёмся в каюту?       Оби-Ван в общем-то не возражает, правда, первым же делом стелит поверх видавшего виды матраса свой плащ, садясь на него. Энакин поступает ещё умнее и садится прямо на колени Оби-Вана. Губы сливаются в поцелуе, но он уже не похож на тот спонтанный порыв Энакина, случившийся в доме Ларсов. На сей раз сложно даже сказать, кто становится инициатором. Они обоюдно изучают друг друга в поцелуе, никто не решается брать инициативу, а может это и вовсе оказывается ни к чему.       Энакин скидывает куртку и бросает ее рядом с плащом Оби-Вана. Руки Кеноби задирают его футболку, но лишь для того, чтобы пролезть под неё и застыть в районе талии. Энакин заходит чуть дальше, торопливо разбираясь с верхней туникой джедая и скользя ладонями по его спине, забираясь под ткань оставшейся одежды.       — Мне бы было лень всякий раз всё это напяливать, — шепчет Энакин, разорвав поцелуй, видимо, лишь ради того, чтобы поделиться данным наблюдением.       Оби-Ван, будто получивший свободу действий, оглаживает худощавое, но не лишенное кое-какой мускулатуры тело Энакина, прощупывая практически каждое рёбрышко, но, резко скользнув вверх, слышит жалобный вскрик.       — Ай! — юноша морщится от касания пальцев и спешит стянуть с себя футболку, обнажая взору Оби-Вана поблескивающие в сосках металлические украшения.       — Это ещё что? — джедай с недоумением и осторожностью двигает одно из них пальцами, на что вновь получает недовольное шипение.       — Изверг! Аккуратнее!.. Что, никогда пирсинга не видел?! — глядя на то, как Оби-Ван потрясённо мотает головой, Энакин смеётся. — Что, не нравится? Обычно все в восторге.       Кеноби тактично решает не уточнять, сколько их, этих «всех», имевших возможность лицезреть соски Скайуокера. Вместо этого он целует и прихватывает губами один из них, стараясь не тревожить место прокола.       Энакина, к слову, тоже ждёт сюрприз, только гораздо позже, когда Кеноби уже лежит под ним, а он, сидя на ногах джедая, торопливо избавляет его от нижней части одежды.       — Вау, — он обводит кончиками пальцев оголеную головку, гладкую на ощупь. — Такого я ещё точно не видел.       — В Ордене среди юнлингов мужского пола, достигших пяти лет, практикуется обрезание, — поясняет Оби-Ван слегка смущенно.       — Звучит страшно, выглядит круто, — комментирует Энакин.       Ладони Оби-Вана сжимают ягодицы Энакина, и тот спешит уложить свои руки поверх чужих, разводя их чуть в стороны и улыбаясь уголком губ. Оби-Ван направляет пальцы внутрь и замирает, краснея от осознания и чувствуя подступающий к лицу жар. Это всего лишь третий, вместе с тем абсолютно новый для него сексуальный опыт.       Первый произошёл в шестнадцать с другом из Ордена. Квинлан, будучи на три года старше и являясь этаким массовиком-затейником, решил поделиться опытом с Кеноби. Тогда всё ограничилось взаимной мастурбацией, поскольку быть «в роли девочки» оба посчитали зазорным. Второй — три года спустя, с семнадцатилетней герцогиней Сатин Криз, в охрану к которой приставили их с учителем. И сейчас Оби-Ван имеет весьма отдалённое понятие о том, что делать с Энакином.       Скайуокер, уловив немую просьбу о помощи во взгляде Оби-Вана, цокает языком, выуживает из-под матраса полупустой тюбик смазки и протягивает ему.       — Знаешь хоть, что делать? — уточняет Энакин, получая в ответ незамедлительный кивок.       Оби-Ван придирчиво оглядывает тюбик, отгоняя от себя мысли с подтекстом ревности относительно степени его наполненности, и выдавливает лубрикант на пальцы. Энакин, всё ещё находясь в положении сверху, фактически насаживается на них сам, Оби-Вану оказывается достаточным надавить на колечко мышц, слегка протиснув внутрь первые фаланги.       — Ох, сука… — стонет Энакин, глотая воздух ртом.       — Можешь хотя бы сейчас не ругаться? Это слегка… сбивает с мысли, — просит Оби-Ван.       Энакин тихо и немного хрипло смеётся на это, откидывая голову назад, и закрывает глаза, отдаваясь ощущениям. Оби-Ван оказывается неторопливым в вопросе подготовки, и Скайуокер искренне наслаждается этим, наверное, впервые в жизни.       Когда настаёт время переходить к главной части, Энакин вновь руководит, направляя Кеноби рукой и постепенно впуская в себя.       — Охуенно, — произносит он, практически выстанывая, растягивая каждый слог.       Благо на сей раз Оби-Ван воздерживается от комментариев и молча свыкается с новыми чувствами, инстинктивно толкаясь бёдрами вверх. Тем самым он заставляет начать двигаться и Энакина — плавно, изгибаясь и демонстрируя Оби-Вану каждую впадинку своего тела в тусклом свете.       Когда Кеноби неожиданным и совершенно наглым образом подминает его под себя, Энакин ощущает, как сжимается изнутри, обхватывая его сильнее и проходя по грани чувства поглощающего разум удовольствия. Такое Энакину — давно уже не невинному мальцу — доводится испытать впервые. Вжимая мальчишку в матрас, Оби-Ван, перехвативший инициативу, кажется властным, но не грубым, как те, что были до него. Скорее джедаю даже нет нужды проявлять какую-то грубость, чтобы доказать Энакину, что тот находится под его контролем — это столь же естественно, сколь сама же ситуация или обстановка вокруг.       И пожалуй, это то самое, чего так жаждал Скайуокер в своих фантазиях. Оказаться с тем, кому захочется подчиниться добровольно, но кому не понадобится ломать его волю. А пытались многие — Энакин был мало похож на типичного нижнего, каждый воспринимал его вызывающее поведение как провокацию, и в ход шла жёсткость на грани жестокости, а сексуальный контакт становился болезненным. Частенько даже предлагали материальное вознаграждение в попытках унизить, не учитывая, правда, одного — бабло Энакин любил, а стереотипным мышлением и угрызениями совести не страдал. Впрочем, пробовал Скайуокер себя и в другой позиции, что, однако, также не приносило должного удовлетворения.       Когда Оби-Ван изливается внутрь, с губ Энакина слетает стон разочарования, но в следующий же миг сменяется совсем иным стоном, с которым на живот Скайуокера выплескиваются капли собственного семени. Первый оргазм, испытанный не наедине с собой, получается, может, и не столь ярким, как представлял юноша, но предшествовавшее ему удовольствие окупает всё сполна.       Энакин блаженно улыбается, а Оби-Ван получает свой поцелуй благодарности и уже пять минут спустя лицезреет юношу спящим, при этом крепко захватившим в свои объятия его руку, начисто лишив джедая возможности сходить в душ и одеться, ведь для этого пришлось бы отобрать её. Кеноби остаётся лежать рядом и перебирает русые завитки, находя в этом занятии спокойствие поболее, чем от любой медитации. В этот момент, наблюдая Скайуокера в степени его крайней беззащитности, он теперь уже осознанно клянётся себе в том, что не позволит ничему плохому произойти с мальчишкой, и с этими мыслями засыпает рядом, уместившись вдвоём на одноместном матрасе.