Naedle den Milde

— Ну, так что ж? В лес, где упыри, или по дороге, где армия и мародеры?  — В леса. И в самую гущу. Лучше гули, чем люди. © А. Сапковский « Крещение огнём»

Жизнь преследуемого изгоя мало чем напоминает баллады трубадуров о благородных разбойниках. Да и лес — это не великолепный дворец с полом из мягкой изумрудной травы и колоннами стволов, уходящими ввысь, к потолку зеленых крон, сквозь которые рассыпается золотом солнечный свет. Вековые дубы, обвитые плющом, свисающим до земли, могучие тисы, остролистные клены переплетают ветви как змеи. Подлесок местами дик и непроходим. Путь преграждают то колючие заросли ежевики и можжевельника, то упавшие гниющие стволы, которые нелегко рассмотреть подо мхом, сухими ветками и опавшей листвой, то встают на пути тростники в рост человека, пролегают разливы черной воды, из глубин которых поднимаются медленные пузыри… В общем, лес — это бурелом на каждом шагу, сырой мох, абсолютное отсутствие тропинок, зудящие комары и масса мелких (или не мелких) гадов. Коня Иорвет давно уже оставил невдалеке от старого тракта, видимо, окончательно заброшенного после войны. Местность была дикая, практически безлюдная, древни и мызы погорели, поля зарастали сорняками. Но именно у дорог в первую очередь солдаты и будут искать беглеца. И сейчас эльф шел через лес без троп и дорог. Его ноги мягко пружинили во влажной лесной подстилке, он ступал совершенно бесшумно, со звериной ловкостью то перепрыгивая через валежник, то ныряя под нависшие ветки. Ночи стояли чистые, теплые, почти безветренные. Нет, ни хищные животные, ни монстры его особо не беспокоили. Конечно, по ночам, во тьме непроходимых зарослей часто слышались странные шорохи и звуки, далеко не всегда ласкающие слух. Ну, что-то рычало, кто-то подвывал, шевелил кучи листьев, опавших с деревьев, болотные огоньки отплясывали на трясинах. Все как обычно. Вообще-то эльфы всегда считали, что Dhʼoine сами виноваты в своих бедах с монстрами. Груды мусора у самого порога дома, небрежно закиданные землей, а то и вовсе непогребенные трупы людей и домашних животных, тела казненных, выставляемые на всеобщее обозрение вдоль дорог и у городских стен. Разве не это привлекает трупоедов? И если однажды человеку придет в голову мысль (что вряд ли) прибрать за собой, монстробои могут остаться без работы… Голод — это последнее, о чем нужно беспокоиться в лесу. Молодые побеги рогоза, лишайник, луковицы водяных лилий вполне съедобны, а охотиться можно и без лука. Только поиск пропитания и приготовление пищи занимают уйму времени, а какое-то смутное беспокойство гнало эльфа вперед. Он не родился Saevhernе, и события предугадывать не умел, но нюх на опасность, присущий травленым зверям и битым жизнью бродягам, его еще ни разу не подводил. В результате всей его добычей за последние дни были горсть не вполне созревших ягод, несколько плохо припрятанных белкой орехов, и сбитый камнем фазан. В ту ночь он даже развел костер. Развел со сто первого, а может и с двести первого раза, вычаровав крохотный Aenye. Нет, ни монстры, ни голод были не при чем. Воспоминания, которые еще можно было отогнать днем, не давали уснуть… Но эти бессонные ночи тоже не были потрачены зря: он оттачивал свою ненависть, как клинок перед боем. Разве мало того, что у него отняли все: родных и друзей, разве мало тех шрамов, что украшают его тело, разве мало, что его превратили в загнанного зверя? Но они никогда не получат его жизни и свободы. Пятью днями севернее Элландера он смотрел с холма на большое человеческое поселение, обдумывая дикие планы относительно кражи или взлома задней двери и ограбления кухни. *** Низко надвинутый капюшон скрывал лицо ночного гостя. Но этот голос Эаридиль узнал бы из тысячи. Иорвет. Именно этот скояʼтаэль обычно занимался «контактами» с осведомителями и havʼcaarе, кем, собственно, полуэльф Эаридиль и являлся. «Как он прошел в город, черт возьми? — мелькнула мысль. — Нет, как он вообще жив?» Выглядел Иорвет как заправский бродяга, стал даже еще более худым и диким, чем раньше.  — Все как всегда, Эаридиль. Еда, деньги. Оружие.  — Да, конечно. Вот только оружия в доме нет. Опасно. У anʼgivare уши наставлены. Хватит одного слова, достаточно губы скривить, где не надо. На кол натянут, либо сгноят в Дракенборге. Но я достану. Я все сделаю. Скажи только, куда принести. Говоря так, Эаридиль торопливо собирал на стол остатки ужина, стараясь не шуметь и постоянно оборачиваясь на гостя.  — Я сам найду тебя. А это сложи куда-нибудь. Я не собираюсь злоупотреблять твоим гостеприимством, anad`enel. — С чувством собственного безграничного превосходства произнес скоя`таэль.  — Я все сделаю, как ты скажешь. Только… пусть это будет последний раз, прошу! У меня семья, дайте пожить как нормальному…  — Человеку? — Эльф выплюнул это слово как ругательство. — Для Dhʼoine ты всегда будешь недочеловеком.  — Так и для вас я всего лишь недоэльф, — не сдержался Эаридиль. — Там, за стеной спят мои жена и дети. Ты можешь понять, что это значит? Наверное, нет. Ведь у таких, как ты, нет ничего и никого. Только злоба и ненависть в сердце. Дороги, леса и шибеницы залиты вашей кровью. Единственная ваша возможность выжить — смириться. Но ненависть ослепила вас, вы не видите, что мир меняется, что все напрасно… Шагнув вперед, Иорвет откинул капюшон. Эаридиль даже отшатнулся, увидев, что случилось с его прежде миловидным, даже по эльфским меркам, лицом. Seidhe криво усмехнулся, явно наслаждаясь произведенным эффектом. Выглядел он свирепым и непокорным как… как загнанный лис, который умирает, вонзив зубы в собачье горло. Но ответ прозвучал неожиданно спокойно, мягко, обманчиво дружелюбно.  — Смириться? Простить? Просить милости? Признать их превосходство? Ты прав. У меня не осталось никого и ничего. И ненависти в сердце хватает. Но еще там есть осколок веры. Веры в то, что ничего не бывает напрасным. Забрав со стола узелок с едой, Иорвет направился к двери, но остановился, полуобернувшись.  — Я прощаю тебе то, что никогда не простил бы настоящему Seidhe. Это человеческая половина делает тебя слабым. Но помни, Эаридиль, ты живешь, пока я тебе верю. Эаридиль рухнув в кресло, в отчаянии схватился за голову. Когда первые нежные лучи восходящего солнца коснулись крыш, он решился…