Прости за всё и, ради Бога, перестань мне сниться!

      Утро понедельника никогда ещё не было настолько прекрасным.       Пусть у меня затекла рука, пусть немного жарко и хочется перевернуться на другой бок, но я ни за что сейчас этого не сделаю. Потому что он спит, и я не хочу тревожить его сон. Разглядываю лицо и думаю, что оно даже чересчур красивое. Мне нравится в нём каждая черта, все они — идеальны.       Когда рассуждениями могу немного отдалиться от темы «Мой парень — самый лучший во Вселенной», вспоминаю вчерашний день. Прикусив губу, теперь рассматриваю омегу с другими мыслями:       «Что это было вообще? Неужели, это моя истеричка вчера была так спокойна и решила все вопросы? Как мог тот, кто плачет, стоит оставить его на три минуты, так всё организовать и быть таким… Собранным и хладнокровным?»       Задумчиво хмурюсь, разглядывая его по-новому, вызывая перед внутренним взором картины прошедшего дня, но от этого занятия меня быстро отвлекает изменившееся выражение лица. Хёнвон тревожно морщится, его тело слегка выгибает, и он шепчет, как в бреду: «Прекрати… Хватит…»       Не могу определиться стоит его будить или нет, поскольку читал где-то — нельзя трогать человека без сознания, который разговаривает. Прикусываю губу и медленно касаюсь кончиками пальцев чужого виска, затем тягучим движением спускаюсь по щеке к подбородку. Парень снова дёргается, будто специально стряхивая мою руку, тут же снова начиная разговаривать:       — Отпусти меня… Хватит!       Осторожно вынимаю из-под него затёкшую конечность, после садясь на постели. Только думаю о том, что лучше уйти, как он внезапно подскакивает и в мгновение ока оказывается на полу, в стоячем положении. Его глаза сонные, но в них горит какой-то нехороший огонь, будто готов убить любого, кто к нему прикоснется.       — Хёнвон…       Называю его имя не зря, взгляд фокусирует на мне и теперь расслабляется немного, грустно при этом улыбаясь и откликаясь:       — Хосок… — смотреть на него дальше — очень странно, потому что парень как будто сдувается, и весь его запал резко уходит. Че садится на край постели, а затем ложится обратно и кутается в одеяло, закрывая всё кроме лица, которое повернуто ко мне. — Прости…       — Ащ. Говорил же не извиняться по пустяковым поводам.       Забираюсь под его укрытие и обвиваю руками, прижимая к себе и начиная перебирать пальцами по нежной коже на позвонках, после чего мы молчим. Пытаюсь услышать мысли омеги, но, кажется, он специально их тщательно прячет в себе. Остаётся только надеяться, что откроется сам.       Происходит это минут десять спустя:       — У меня кошмары… Не только о тебе. Точнее последний год с лишним был только ты… И я уже забыл каково это — просыпаться от других ужасов. По сравнению с ними сходить с ума по тебе и с твоим фантомом — было раем. Хотя он меня ещё и наяву преследовал…       Мягко провожу по его волосам, не расспрашивая и не влезая. Сам расскажет.       — Понимаешь, у меня запутанная история с семьёй. Вышло так, что у оммы было двое… Спутников жизни — истинный и соулмейт. Предвосхищая твой вопрос — есть случаи, когда это два разных человека, — судорожно выдыхает, что даёт мне повод думать — прежде эту историю не слышал никто… Или почти никто. — Произошло так, что первым он встретил Че МинСока — своего соулмейта. Они почти сразу поняли в чём дело — ведь метки не проявились, но решили, что будут вместе.       Не понимаю, как раньше не сталкивался с информацией о такой двойственности пар, но всё равно слушаю без лишних вопросов, не прекращая его гладить.       — Как мне рассказывал а-дед, омма встретил своего Истинного через пару месяцев после свадьбы. Он не смог противиться природному влечению и после ещё полгода жил на две семьи. Худшее в этой ситуации, по крайней для меня, — омма забеременел. Вроде сам не знал от кого, но наибольшая вероятность была, что от Истинного, а не от мужа.       Омега замолкает, и тишина повисает в воздухе. Мои ладони скользят по его лопаткам, что явно расслабляет Хёнвона, который ещё минуты назад был, как натянутая тетива.       — Тогда омма решил, что ему дороже соулмейт и бросил любовника, — он говорит немного отстранённо теперь. — До десяти лет я прожил в относительно счастливой семье, если не считать того, что омма год от года словно угасал. Не знаю, что было бы сделай он иной выбор, но я увидел, что происходит с тем, кто отказывается от Истинного — сумасшествие. Поначалу оно незаметно, проявляется только в переменах настроения. А вот потом… Было действительно страшно. Он то называл меня своим любимым и единственным, будто это я — его пара, то начинал злиться и проклинал, обзывая порождением демона и плотского греха… Не хочу сейчас расписывать в подробностях, но итогом ошибки природы, в виде двойственности, стал покончивший с собой омега, попавший в аварию аппа и то, что меня усыновил, по сути, мой же отец… Он все годы издалека наблюдал за тем, как я расту, но не вмешивался.       — Как так вышло, что он не претендовал на отцовство? — впервые подаю голос.       — Почему-то считал, что не имеет права идти против выбора своей Пары.       — А где он сейчас?       — В Пусане живёт. Несколько лет назад встретил Истинного и сейчас счастлив с ним, — поджимает свои красивые губы и тихо выдыхает:       — Только я рассказал это всё не для обсуждения… А чтобы ты понял, почему кричу по ночам и что за кошмары вернутся теперь.       Разглядываю задумчиво своего парня, и в голове проносятся все сцены последних дней. Видел уже несколько лиц Че, но немного пугает та отрешённость, которая появляется на нём сейчас.       Провожу кончиками пальцев по его щеке, едва уловимо поворачивая к себе и заставляя посмотреть в глаза.       — Мы справимся, Хён…       — Нет, Хосок. Не всё можно решить, — качает головой, не отводя взгляд. — Меня пытались лечить. Оберегали и любили… Но тот ужас остаётся со мной, — губы трогает улыбка, и он выдаёт с тихой грустью. — Было даже хорошо, когда ты стал моим видением. Пусть и мучило оно, но не сравнить с ужасами прошлого.       — Ладно. Я не буду ничего обещать. Просто знай — я рядом.       — Боюсь наследственности, — говорит глухо, словно уходя снова в себя, а ведь только что вернул его. — То что произошло с оммой… Боюсь, что сразу покончу с собой, если…       — Йа! — захотелось отвесить ему пощёчину. Ненавижу разговоры даже на эту тему, а сейчас тем больнее — ведь так говорит мой… Внезапно осознаю, о чём он. Мы уверены лишь в одном — что соулмейты. Если вдруг не будет метки истинности…       — Теперь ты кричишь мыслями, — усмехается и неожиданно крепко обнимает. — Я постараюсь верить в глупость этих страхов.       — Но метки появятся только после… — начинаю я, а заканчиваем мы вместе:       — Секса.       После мы смеёмся нервно, а я уже подумываю, что надо бы поскорее соблазнить этого параноика, чтобы доказать ему…       — Только за. Мучиться неизвестностью — ужасно. Но только давай не будем ставить это целью, ладно? — усмехаюсь тому, что этот засранец отвечает на мои мысли, а он продолжает. — Мне очень хорошо с тобой, пусть и прошло всего ничего — влюбился и не представляю уже себя без тебя.       — Я чувствую тоже самое, — говорю через ком в горле, который подступил от волнения. Выглядеть стараюсь уверенным, а чтобы не показать лишних эмоций, которые можно не так понять — целую его тягуче в губы, наслаждаясь каждым соприкосновением.

***

      — Во сколько поедем в больницу? — спрашивает Че, жуя круассан, за которым сбегал по его прихоти. Не мог отказать, тем более — к возвращению мне был обещан завтрак. И даже плевать, что состоял этот приём пищи из яичницы и риса с пророщенными бобами. Простенько, да, но вкусно.       — Ты хочешь со мной? — поворачиваюсь и понимаю, что ошибся. Не стоило так ставить вопрос, поэтому спешно исправляюсь, — тебе же работать надо. Это у меня отпуск…       Глаза этого ребёнка с ростом под два метра (я, конечно, утрирую, но до сих пор немного задевает, что выше меня) наполняются отчаянием, и он судорожно кусает губы, а затем подскакивает и бежит к телефону.       Пока мою посуду, слышу разговор в спальне. Не знаю, как на том конце провода, но на этом — крик стоит порядочный. Впрочем, спустя несколько минут Хёнвон возвращается абсолютно довольный. Собой, думаю.       — Статью сдам в четверг, так что точно поедем вместе. Просто заправлюсь кофе и в ночь сяду работать.       — Это не особенно полезно, — задумываюсь и закрадывается мысль, что он ещё и спать не хочет ложиться — потому обставляет всё подобным образом.       — Так и есть.       Чёрт, никогда не привыкну.       — Вечером обсудим это, — кидаю взгляд на часы. — Отправимся после обеда?       — Думаю, так будет лучше. А сейчас в магазин? — смотрю на него с недобрым прищуром и тут же вижу выставленные в оборонительном жесте ладони. — Я не читал твои мысли, мы обсуждали это вчера, когда вещи перевозили. Да и утром заметил, что там почти мышь повесилась. Она уже натирается верёвку мылом.       Тихо смеюсь и подхожу к этому чуду в перьях, после целуя нежно в висок и шепча на ухо:       — Поехали тогда. Чего мы ждём?